.. Приглядевшись, я действительно вижу его... Он надел пальто... Он принимает из рук привратника перчатки и шляпу... Рядом с ним его шофер открыл дверцу машины... Сейчас мы узнаем, согласился ли он сделать попытку найти выход из кризиса.
Было слышно, как прошел автобус. Потом послышался невнятный шум, какой-то треск, отдаленные голоса...
- Не толкайтесь...
- Пропустите меня, старина...
- Господин Шаламон...
Снова раздался звучный, слегка претенциозный голос Бертрана Пикона:
- Господин министр, я хотел бы, чтобы вы сказали слушателям французского радиовещания...
Хотя Шаламон был министром всего три дня и фактически провел лишь несколько часов в здании на площади Бово, для привратников, курьеров, журналистов и всех посетителей Бурбонского дворца * он будет "господином министром" в течение всей своей жизни, подобно тому как каждого, кто когда-либо председательствовал хотя бы в одной из второстепенных парламентских комиссий, всегда будут называть "господин председатель".
- ...И прежде всего сообщите нам, с какой целью господин Курно пригласил вас сегодня... Не правда ли, речь идет о том, чтобы поручить вам создать коалиционное правительство?
Пальцы старика, сидевшего в кресле, совсем побелели. Он услышал смущенный кашель и наконец голос:
- Действительно, президент республики оказал мне честь...
В микрофоне раздался автомобильный гудок. Почему обитателю Эберга показалось, что Шаламон окинул взглядом темный и мокрый двор Елисейского дворца, как бы ища в нем чей-то призрак? В голосе Шаламона чувствовалась странная тревога. В первый раз в результате упорных стараний, заполнивших всю его жизнь, ему предлагали управлять страной, и он знал, что где-то сидит у приемника человек-он не мог не подумать о нем,- и человек этот молча делает отрицательный жест.
* Бурбонский дворец-здание палаты депутатов.
Чей-то другой голос, вероятно одного из журналистов, прервал течение мыслей Премьер-министра.
- Можем ли мы сообщить нашим читателям, что вы приняли предложение и уже сегодня вечером начнете консультации?
Молчание. Чувствовалось такое напряжение, что даже микрофон передал неуверенность, колебания Ша-ламона. Вернее, микрофон, от которого ничего не ускользает, подчеркнул их с особой силой, а затем послышался смех, не совсем понятный в такой момент, и веселое шушуканье.
- Дамы и господа! Вы слышите смех наших коллег, который, поверьте мне, не имеет никакого отношения к словам господина Шаламона и одного из нас. Господин Шаламон резко взмахнул рукой, словно почувствовал чье-то неожиданное прикосновение, и мы заметили, что на его руку упали капли дождя с зонта журналистки, о которой я уже говорил... Извините за это отступление, господин министр, но иначе наши слушатели не поняли бы... Будьте любезны говорить в микрофон... Мы просили вас сказать...
- Я поблагодарил президента за честь, которую он мне оказал и за которую я очень признателен... И... гм... я попросил его... (послышался автомобильный гудок, совсем близко, очевидно с улицы Фобур Сент-Оноре)... разрешить мне... я сказал ему, что должен подумать и смогу дать окончательный ответ только завтра утром.
- Однако ваша группа заседала сегодня в три часа и, как утверждают, предоставила вам полную свободу действий.
- Совершенно верно...
По-видимому, Шаламон пытался пробраться сквозь толпу журналистов к своему автомобилю, дверцы которого шофер держал открытыми.
Корреспондент радио счел нужным упомянуть в начале передачи о его склонности к полноте, ибо она прежде всего бросалась в глаза.
Шаламон отяжелел, как человек, бывший долгое время худым и еще не сумевший приспособиться к своей полноте. Двойной подбородок и круглый животик, казалось, были приделаны к нему, тогда как нос оставался острым, а тонкие губы были едва заметны на его обрюзгшем лице.
- Господин министр...
- Разрешите, господа...
- Еще один вопрос, только один! Можем ли мы узнать, с кем вы намерены совещаться в первую очередь?
Снова пауза... Те, кто монтировал передачу, могли бы, собственно, вырезать эти пустые места. Не потому ли они их оставили, что тоже почувствовали в нерешительности Шаламона нечто необычное и даже паническое? По всей вероятности, все это время у дворца вспышки магния одна за другой вырывали из темноты сетку дождя и бледное, встревоженное лицо Шаламона.
- Пока что я не могу вам ответить...
- Вы предполагаете встретиться с кем-нибудь сегодня вечером?
- Господа...
Он почти умолял, пытаясь вырваться из толпы осаждавших его журналистов, которые не пропускали его к автомобилю.
В эту минуту чей-то резкий, визгливый голос, похожий на мальчишеский, по которому Премьер-министр сразу узнал одного старого известного репортера, прокричал:
- Вы, может быть, собираетесь провести ночь в дороге?
В репродукторе послышалось невнятное бормотание.
- Господа, я больше ничего не могу вам сказать. Извините...
Снова пауза... Стук захлопнувшейся дверцы, шум мотора, скрип гравия под колесами автомобиля и, наконец, тишина.
Затем снова голос Бертрана Пикона, уже из студии радиовещания, продолжал более размеренно:
- Мы только что передавали интервью господина Филиппа Шаламона, записанное на пленку в тот момент, когда он выходил из Елисейского дворца. Отказавшись что-либо добавить к сделанному им заявлению, депутат из Шестнадцатого округа вернулся в свою квартиру на бульваре Сюше. Группа журналистов, несмотря на непогоду, дежурит у его дверей. Завтра мы узнаем, можно ли надеяться на то, что Франция в скором времени выйдет из тупика, в котором находится больше недели, и будет ли у нас правительство...
Говорит "Париж-интер"... Радиопередача последних известий окончена...
Послышались звуки музыки. За стеной дома открылась дверца "роллс-ройса", и раздался тихий стук в окно. За стеклом возникло расплывчатое молочно-белое пятно - лицо Эмиля. Премьер-министр жестом велел ему выключить радио. Шум бури послышался яснее.
Озаренное мягким светом керосиновой лампы, лицо старика казалось осунувшимся. Он сидел в такой торжественно-неподвижной позе, что Эмиль нахмурил брови, когда, продрогший от сырого воздуха, вошел немного позже к нему в кабинет.
Глаза Премьер-министра были закрыты. Эмиль кашлянул, стоя у входа в туннель.
- В чем дело?
- Я пришел спросить, оставлять ли машину во дворе до последней радиопередачи?
- Можешь отвести ее в гараж.
- Вы уверены, что не захотите послушать...
- Вполне. Миллеран за столом?
- Да, она, ужинает.
- А Габриэла и Мари?
- Тоже, господин Премьер-министр.
- Ты поел?
- Нет еще.
- Ступай ужинать.
- Спасибо, господин Премьер-министр. Когда шофер направился к выходу, он опять позвал его:
- Кто дежурит сегодня ночью?
- Жюстен, господин Премьер-министр.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
Было слышно, как прошел автобус. Потом послышался невнятный шум, какой-то треск, отдаленные голоса...
- Не толкайтесь...
- Пропустите меня, старина...
- Господин Шаламон...
Снова раздался звучный, слегка претенциозный голос Бертрана Пикона:
- Господин министр, я хотел бы, чтобы вы сказали слушателям французского радиовещания...
Хотя Шаламон был министром всего три дня и фактически провел лишь несколько часов в здании на площади Бово, для привратников, курьеров, журналистов и всех посетителей Бурбонского дворца * он будет "господином министром" в течение всей своей жизни, подобно тому как каждого, кто когда-либо председательствовал хотя бы в одной из второстепенных парламентских комиссий, всегда будут называть "господин председатель".
- ...И прежде всего сообщите нам, с какой целью господин Курно пригласил вас сегодня... Не правда ли, речь идет о том, чтобы поручить вам создать коалиционное правительство?
Пальцы старика, сидевшего в кресле, совсем побелели. Он услышал смущенный кашель и наконец голос:
- Действительно, президент республики оказал мне честь...
В микрофоне раздался автомобильный гудок. Почему обитателю Эберга показалось, что Шаламон окинул взглядом темный и мокрый двор Елисейского дворца, как бы ища в нем чей-то призрак? В голосе Шаламона чувствовалась странная тревога. В первый раз в результате упорных стараний, заполнивших всю его жизнь, ему предлагали управлять страной, и он знал, что где-то сидит у приемника человек-он не мог не подумать о нем,- и человек этот молча делает отрицательный жест.
* Бурбонский дворец-здание палаты депутатов.
Чей-то другой голос, вероятно одного из журналистов, прервал течение мыслей Премьер-министра.
- Можем ли мы сообщить нашим читателям, что вы приняли предложение и уже сегодня вечером начнете консультации?
Молчание. Чувствовалось такое напряжение, что даже микрофон передал неуверенность, колебания Ша-ламона. Вернее, микрофон, от которого ничего не ускользает, подчеркнул их с особой силой, а затем послышался смех, не совсем понятный в такой момент, и веселое шушуканье.
- Дамы и господа! Вы слышите смех наших коллег, который, поверьте мне, не имеет никакого отношения к словам господина Шаламона и одного из нас. Господин Шаламон резко взмахнул рукой, словно почувствовал чье-то неожиданное прикосновение, и мы заметили, что на его руку упали капли дождя с зонта журналистки, о которой я уже говорил... Извините за это отступление, господин министр, но иначе наши слушатели не поняли бы... Будьте любезны говорить в микрофон... Мы просили вас сказать...
- Я поблагодарил президента за честь, которую он мне оказал и за которую я очень признателен... И... гм... я попросил его... (послышался автомобильный гудок, совсем близко, очевидно с улицы Фобур Сент-Оноре)... разрешить мне... я сказал ему, что должен подумать и смогу дать окончательный ответ только завтра утром.
- Однако ваша группа заседала сегодня в три часа и, как утверждают, предоставила вам полную свободу действий.
- Совершенно верно...
По-видимому, Шаламон пытался пробраться сквозь толпу журналистов к своему автомобилю, дверцы которого шофер держал открытыми.
Корреспондент радио счел нужным упомянуть в начале передачи о его склонности к полноте, ибо она прежде всего бросалась в глаза.
Шаламон отяжелел, как человек, бывший долгое время худым и еще не сумевший приспособиться к своей полноте. Двойной подбородок и круглый животик, казалось, были приделаны к нему, тогда как нос оставался острым, а тонкие губы были едва заметны на его обрюзгшем лице.
- Господин министр...
- Разрешите, господа...
- Еще один вопрос, только один! Можем ли мы узнать, с кем вы намерены совещаться в первую очередь?
Снова пауза... Те, кто монтировал передачу, могли бы, собственно, вырезать эти пустые места. Не потому ли они их оставили, что тоже почувствовали в нерешительности Шаламона нечто необычное и даже паническое? По всей вероятности, все это время у дворца вспышки магния одна за другой вырывали из темноты сетку дождя и бледное, встревоженное лицо Шаламона.
- Пока что я не могу вам ответить...
- Вы предполагаете встретиться с кем-нибудь сегодня вечером?
- Господа...
Он почти умолял, пытаясь вырваться из толпы осаждавших его журналистов, которые не пропускали его к автомобилю.
В эту минуту чей-то резкий, визгливый голос, похожий на мальчишеский, по которому Премьер-министр сразу узнал одного старого известного репортера, прокричал:
- Вы, может быть, собираетесь провести ночь в дороге?
В репродукторе послышалось невнятное бормотание.
- Господа, я больше ничего не могу вам сказать. Извините...
Снова пауза... Стук захлопнувшейся дверцы, шум мотора, скрип гравия под колесами автомобиля и, наконец, тишина.
Затем снова голос Бертрана Пикона, уже из студии радиовещания, продолжал более размеренно:
- Мы только что передавали интервью господина Филиппа Шаламона, записанное на пленку в тот момент, когда он выходил из Елисейского дворца. Отказавшись что-либо добавить к сделанному им заявлению, депутат из Шестнадцатого округа вернулся в свою квартиру на бульваре Сюше. Группа журналистов, несмотря на непогоду, дежурит у его дверей. Завтра мы узнаем, можно ли надеяться на то, что Франция в скором времени выйдет из тупика, в котором находится больше недели, и будет ли у нас правительство...
Говорит "Париж-интер"... Радиопередача последних известий окончена...
Послышались звуки музыки. За стеной дома открылась дверца "роллс-ройса", и раздался тихий стук в окно. За стеклом возникло расплывчатое молочно-белое пятно - лицо Эмиля. Премьер-министр жестом велел ему выключить радио. Шум бури послышался яснее.
Озаренное мягким светом керосиновой лампы, лицо старика казалось осунувшимся. Он сидел в такой торжественно-неподвижной позе, что Эмиль нахмурил брови, когда, продрогший от сырого воздуха, вошел немного позже к нему в кабинет.
Глаза Премьер-министра были закрыты. Эмиль кашлянул, стоя у входа в туннель.
- В чем дело?
- Я пришел спросить, оставлять ли машину во дворе до последней радиопередачи?
- Можешь отвести ее в гараж.
- Вы уверены, что не захотите послушать...
- Вполне. Миллеран за столом?
- Да, она, ужинает.
- А Габриэла и Мари?
- Тоже, господин Премьер-министр.
- Ты поел?
- Нет еще.
- Ступай ужинать.
- Спасибо, господин Премьер-министр. Когда шофер направился к выходу, он опять позвал его:
- Кто дежурит сегодня ночью?
- Жюстен, господин Премьер-министр.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35