Два стола загромождала установленная им самим звуковая аппаратура с протянутыми во все стороны проводами, реостатами, предохранителями и тремя громкоговорителями, один из которых висел на стене прямо над картиной, изображающей коров на лугу.
Книги и журналы громоздились до потолка, на стуле стоял поднос с пустой бутылкой из-под пива и стаканом.
— Садись.
Одна из дверей была приоткрыта, и в темноте другой комнаты, как показалось Шабо, послышался шорох ворочающегося в постели тела и полусонный вздох. Должно быть, Шабо не ошибся, потому что Барнакль встал и закрыл ту дверь.
— Не выпьешь ли стаканчик пива?
Если бы было заметно, что Шабо пьян, разве друг предложил бы ему выпить?
— Спасибо, не хочется.
Он не жалел, что пришел. Но, как многие больные на приеме у врача, он уже больше не чувствовал тревоги и недоумевал, зачем пришел и что скажет.
Барнакль протянул ему кисет с табаком:
— Ах да, ты ведь не куришь трубку. А сигареты у тебя есть?
С самым непринужденным видом он стал рыться в куче разнородного хлама.
— Не знаю, как ты, но при той жизни, которую мы вынуждены вести, у меня для чтения журналов, чтобы не отстать, остается только ночь.
При этом он, несомненно, изучал его исподтишка, и Шабо, понимая это, восторгался, с каким профессиональным мастерством его друг это проделывает.
— Я колебался, заходить к тебе или нет. Ты мне, наверное, не поверишь: мне пришло это в голову внезапно, минут пятнадцать назад, когда оказался на площади Клиши.
Как бы он ни хорохорился, но вел он себя как обычный пациент, и так же принуждал себя улыбаться, чтобы показать, что он ничуть не волнуется.
— В общем, я хотел спросить у тебя насчет одной вещи, которая случилась со мной сегодня днем, и я, по правде говоря, тревожусь.
Он был доволен тем, что высказал все это непринужденно, спокойно, без труда складывая фразы и находя точные слова.
— Я принимал у своей пациентки роды без анестезии, по методу психологического обезболивания. Ты ведь знаешь — здесь используется старая теория условных рефлексов и, следовательно, только от врача-акушера зависит родовая деятельность пациентки: с помощью ключевых слов он в нужный момент подсказывает ей, что делать.
Пользуясь этим методом, я принимаю роды уже много лет, так рожают процентов тридцать — сорок женщин, поступающих в мою клинику.
Так вот, сегодня, в самый критический момент, случилось то, что я назвал бы… пробелом. Я знал, где нахожусь и что мне надлежит делать, но у меня вдруг выскочило из головы нужное слово и я не мог вспомнить нужный жест…
— А раньше с тобой никогда такого не случалось?
— Никогда.
— А при других обстоятельствах, я хочу сказать — на улице, за столом, среди людей, тоже не было ничего подобного? У тебя никогда не возникало ощущения, что ты находишься в определенном месте и в то же время тебя там нет, ты словно отсутствуешь или действуешь в нереальном мире?
— Довольно часто, особенно в последние годы.
— Никаких расстройств нейровегетативной системы?
Желудок? Кишечник?
— Боли в желудке, временами. Рентген язвы не показал.
— Ты часто проходишь осмотр?
— Понимаю твой вопрос. Да. Но ты не думай, я не ипохондрик.
— Как у тебя с давлением?
— Низкое. Около одиннадцати на семь. И много раз опускалось до десяти.
— А раньше?
— От тринадцати до четырнадцати.
— Не возражаешь, если я тебе сейчас измерю давление? Иди сюда.
В кабинете царил такой же развал, как в гостиной, кожа на креслах и на кушетке износилась, как на отцовском вольтеровском кресле в Версале.
Но, как ни странно, это создавало благоприятную, успокаивающую обстановку. Казалось, что все эти вещи тебе давно знакомы. Хотелось держаться просто, без церемоний.
— Мне лечь?
— Не обязательно. Сними пиджак и садись.
Барнакль не изображал значительной мины, не священнодействовал. Все его движения казались обычными, будничными.
— В котором часу ты обедал?
— Совсем не обедал. Но обстоятельства сложились так, что я был вынужден выпить несколько бокалов.
— Обычно ты много пьешь?
— Нет.
— Принимаешь лекарства? Барбитураты?
— Только когда не могу заснуть.
— Сколько часов ты ночью спишь?
— Ну, это зависит от того, когда моим пациенткам вздумается рожать.
Иногда удается поспать три часа, иногда — пять-шесть, больше почти никогда. Если есть возможность, ложусь ненадолго подремать, дома или в клинике.
— Ты устаешь?
Он не посмел признаться, что иногда готов заплакать от усталости, да что там — ему и в самом деле случалось плакать настоящими слезами, когда он оставался один, у себя в кабинете или в постели. Он так ничего и не сказал из того, что собирался сказать, потому что ему вдруг представилось, что всего этого больше не существует.
— Неудивительно, что ты чувствуешь себя усталым. Давление опустилось до девяти. Давай уж я заодно проверю твои рефлексы. Если я тебе слишком надоем, останови меня. А то ведь я как старая цирковая лошадь. Меня обучили всей этой рутине, вот я и тяну ее. Сними-ка носки. Дай мне левую ногу.
Он вынул из кармана перочинный ножик и, не открывая его, поскреб им по подошве:
— Так ты чувствуешь что-нибудь? А так?
Потом постучал по сочленениям маленьким молоточком.
— Давно ли ты проверял глазное дно?
— Несколько месяцев назад.
Шабо надел носок и ботинок, уселся на табурет, а Барвакль нацепил себе на лоб рефлектор с маленькой лампочкой:
— Смотри на кончик моего пальца… следи за ним… ТЫ ведь помнишь все эти штучки-дрючки… Сегодня есть аппаратура, которая дает точно такой же результат, но стоит куда дороже… Смотри на потолок… на пол… еще на потолок… на пол… на камин… на дверь… на камин… Ну вот и хватит!
Он снял с головы рефлектор:
— Ты делал анализ мочи? Сахара и альбумина нет? Удельный вес в норме?
Шабо надел пиджак, и они уселись за столом друг против друга.
— У тебя не было гриппа или какого-либо вирусного заболевания? Прости, что я об этом спрашиваю, но ведь ты наверняка сам об этом думал.
Он разжег трубку, немного помолчал.
— Да, а как поживает маленькая девочка, которую ты ко мне приводил?
— Как раз сегодня вечером я узнал, что она вот-вот станет звездой экрана.
— Если мне не изменяет память, у тебя есть еще одна дочь?
— И дочь, и шестнадцатилетний сын, который отказался держать экзамены на бакалавра.
Шабо почувствовал подвох и решил не попадаться на удочку. Он был в восторге от собственной проницательности.
— У жены все в порядке?
— Она молодеет.
— В клинике все идет нормально?
— Там все даже слишком хорошо.
Если нужно, он может и сплутовать.
— Я хорошо понимаю, что сегодняшний случай встревожил тебя. Я-то думаю, вряд ли он повторится, разве что ты, будучи человеком впечатлительным, поддашься самовнушению.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31
Книги и журналы громоздились до потолка, на стуле стоял поднос с пустой бутылкой из-под пива и стаканом.
— Садись.
Одна из дверей была приоткрыта, и в темноте другой комнаты, как показалось Шабо, послышался шорох ворочающегося в постели тела и полусонный вздох. Должно быть, Шабо не ошибся, потому что Барнакль встал и закрыл ту дверь.
— Не выпьешь ли стаканчик пива?
Если бы было заметно, что Шабо пьян, разве друг предложил бы ему выпить?
— Спасибо, не хочется.
Он не жалел, что пришел. Но, как многие больные на приеме у врача, он уже больше не чувствовал тревоги и недоумевал, зачем пришел и что скажет.
Барнакль протянул ему кисет с табаком:
— Ах да, ты ведь не куришь трубку. А сигареты у тебя есть?
С самым непринужденным видом он стал рыться в куче разнородного хлама.
— Не знаю, как ты, но при той жизни, которую мы вынуждены вести, у меня для чтения журналов, чтобы не отстать, остается только ночь.
При этом он, несомненно, изучал его исподтишка, и Шабо, понимая это, восторгался, с каким профессиональным мастерством его друг это проделывает.
— Я колебался, заходить к тебе или нет. Ты мне, наверное, не поверишь: мне пришло это в голову внезапно, минут пятнадцать назад, когда оказался на площади Клиши.
Как бы он ни хорохорился, но вел он себя как обычный пациент, и так же принуждал себя улыбаться, чтобы показать, что он ничуть не волнуется.
— В общем, я хотел спросить у тебя насчет одной вещи, которая случилась со мной сегодня днем, и я, по правде говоря, тревожусь.
Он был доволен тем, что высказал все это непринужденно, спокойно, без труда складывая фразы и находя точные слова.
— Я принимал у своей пациентки роды без анестезии, по методу психологического обезболивания. Ты ведь знаешь — здесь используется старая теория условных рефлексов и, следовательно, только от врача-акушера зависит родовая деятельность пациентки: с помощью ключевых слов он в нужный момент подсказывает ей, что делать.
Пользуясь этим методом, я принимаю роды уже много лет, так рожают процентов тридцать — сорок женщин, поступающих в мою клинику.
Так вот, сегодня, в самый критический момент, случилось то, что я назвал бы… пробелом. Я знал, где нахожусь и что мне надлежит делать, но у меня вдруг выскочило из головы нужное слово и я не мог вспомнить нужный жест…
— А раньше с тобой никогда такого не случалось?
— Никогда.
— А при других обстоятельствах, я хочу сказать — на улице, за столом, среди людей, тоже не было ничего подобного? У тебя никогда не возникало ощущения, что ты находишься в определенном месте и в то же время тебя там нет, ты словно отсутствуешь или действуешь в нереальном мире?
— Довольно часто, особенно в последние годы.
— Никаких расстройств нейровегетативной системы?
Желудок? Кишечник?
— Боли в желудке, временами. Рентген язвы не показал.
— Ты часто проходишь осмотр?
— Понимаю твой вопрос. Да. Но ты не думай, я не ипохондрик.
— Как у тебя с давлением?
— Низкое. Около одиннадцати на семь. И много раз опускалось до десяти.
— А раньше?
— От тринадцати до четырнадцати.
— Не возражаешь, если я тебе сейчас измерю давление? Иди сюда.
В кабинете царил такой же развал, как в гостиной, кожа на креслах и на кушетке износилась, как на отцовском вольтеровском кресле в Версале.
Но, как ни странно, это создавало благоприятную, успокаивающую обстановку. Казалось, что все эти вещи тебе давно знакомы. Хотелось держаться просто, без церемоний.
— Мне лечь?
— Не обязательно. Сними пиджак и садись.
Барнакль не изображал значительной мины, не священнодействовал. Все его движения казались обычными, будничными.
— В котором часу ты обедал?
— Совсем не обедал. Но обстоятельства сложились так, что я был вынужден выпить несколько бокалов.
— Обычно ты много пьешь?
— Нет.
— Принимаешь лекарства? Барбитураты?
— Только когда не могу заснуть.
— Сколько часов ты ночью спишь?
— Ну, это зависит от того, когда моим пациенткам вздумается рожать.
Иногда удается поспать три часа, иногда — пять-шесть, больше почти никогда. Если есть возможность, ложусь ненадолго подремать, дома или в клинике.
— Ты устаешь?
Он не посмел признаться, что иногда готов заплакать от усталости, да что там — ему и в самом деле случалось плакать настоящими слезами, когда он оставался один, у себя в кабинете или в постели. Он так ничего и не сказал из того, что собирался сказать, потому что ему вдруг представилось, что всего этого больше не существует.
— Неудивительно, что ты чувствуешь себя усталым. Давление опустилось до девяти. Давай уж я заодно проверю твои рефлексы. Если я тебе слишком надоем, останови меня. А то ведь я как старая цирковая лошадь. Меня обучили всей этой рутине, вот я и тяну ее. Сними-ка носки. Дай мне левую ногу.
Он вынул из кармана перочинный ножик и, не открывая его, поскреб им по подошве:
— Так ты чувствуешь что-нибудь? А так?
Потом постучал по сочленениям маленьким молоточком.
— Давно ли ты проверял глазное дно?
— Несколько месяцев назад.
Шабо надел носок и ботинок, уселся на табурет, а Барвакль нацепил себе на лоб рефлектор с маленькой лампочкой:
— Смотри на кончик моего пальца… следи за ним… ТЫ ведь помнишь все эти штучки-дрючки… Сегодня есть аппаратура, которая дает точно такой же результат, но стоит куда дороже… Смотри на потолок… на пол… еще на потолок… на пол… на камин… на дверь… на камин… Ну вот и хватит!
Он снял с головы рефлектор:
— Ты делал анализ мочи? Сахара и альбумина нет? Удельный вес в норме?
Шабо надел пиджак, и они уселись за столом друг против друга.
— У тебя не было гриппа или какого-либо вирусного заболевания? Прости, что я об этом спрашиваю, но ведь ты наверняка сам об этом думал.
Он разжег трубку, немного помолчал.
— Да, а как поживает маленькая девочка, которую ты ко мне приводил?
— Как раз сегодня вечером я узнал, что она вот-вот станет звездой экрана.
— Если мне не изменяет память, у тебя есть еще одна дочь?
— И дочь, и шестнадцатилетний сын, который отказался держать экзамены на бакалавра.
Шабо почувствовал подвох и решил не попадаться на удочку. Он был в восторге от собственной проницательности.
— У жены все в порядке?
— Она молодеет.
— В клинике все идет нормально?
— Там все даже слишком хорошо.
Если нужно, он может и сплутовать.
— Я хорошо понимаю, что сегодняшний случай встревожил тебя. Я-то думаю, вряд ли он повторится, разве что ты, будучи человеком впечатлительным, поддашься самовнушению.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31