тот позвал бы на помощь, стал бы защищаться.
С годами Мегрэ понял: никто не убивает без мотива, более того — без мотива весомого. И даже если в этом случае речь шла о сумасшедшем или сумасшедшей, это был человек из плоти и крови, близко знакомый с жертвой.
Может быть, безумна недоверчивая, враждебно настроенная Жакетта? А может, сошел с ума Мазерон, которого жена обвиняла в моральной жестокости? А вдруг помешалась сама Изабель?
Всякий раз, когда в голову Мегрэ закрадывались такие мысли, он забывал о приличиях, задавал бестактные вопросы — только лишь затем, чтобы стряхнуть с себя эту заразительную елейность.
И всякий раз удивленный, простодушный или даже лукавый взгляд принцессы обезоруживал его и вгонял в краску.
— В общем, вам не приходит в голову, кому было бы выгодно убить Сент-Илера?
— О выгоде говорить не приходится. Вам не хуже, чем мне, известны основные статьи завещания.
— А вдруг Алену Мазерону срочно нужны деньги?
— Дядя всегда помогал ему в затруднительных обстоятельствах и в любом случае оставил бы ему состояние.
— Мазерон это знал?
— Несомненно. По смерти моего мужа мы с Арманом поженились бы, это правда, но я никогда бы не допустила, чтобы моя семья наследовала ему.
— А Жакетта?
— Она знала, что ее старость обеспечена.
— Она также знала, что вы намерены поселиться на улице Сен-Доминик.
— Она ликовала по этому поводу.
Что-то во всем этом возмущало Мегрэ. Все это было так неестественно, так не похоже на людей.
— А ваш сын?
Удивленная, она ждала, чтобы Мегрэ пояснил свою мысль. Но тот молчал, и принцесса ответила вопросом на вопрос:
— Какое отношение мой сын может иметь к этому делу?
— Я не знаю. Я ищу. Все же он наследник имени.
— Он бы им и оставался, продолжай Арман жить.
Разумеется! Но не видел ли он унижения в повторном браке матери с Сент-Илером?
— Вчера вечером ваш сын был дома?
— Нет. Он с женой и детьми отправился в гостиницу на площади Вандом, где по обыкновению останавливается, когда наезжает в Париж.
Сдвинув брови, Мегрэ сверлил взглядом стены, словно пытаясь прикинуть, насколько огромен особняк на улице Варенн. Разве мало в нем пустующих комнат, целых анфилад?
— Вы хотите сказать, что после женитьбы он никогда не жил в этом доме?
— Начнем с того, что он редко приезжает в Париж, и всегда ненадолго: светская жизнь его приводит в ужас.
— А его жену?
— Тоже. Когда они только что поженились, то держали квартиру в этом доме. Затем родился ребенок, потом второй, третий…
— Сколько у них детей?
— Шестеро. Старшему двадцать лет, младшему — семь. Возможно, это вас шокирует, но я не могу жить в одном доме с детьми. Ошибкой было бы полагать, что все женщины созданы для материнства. Родив Филиппа, я исполнила свой долг. И я занималась им лишь тогда, когда была обязана это делать. И сейчас, годы спустя, я бы не вынесла криков и беготни в доме. Мой сын это знает. Его жена тоже.
— И они не обижаются?
— Они меня принимают такой, какая я есть, со всеми моими недостатками и причудами.
— Значит, вчера вечером с вами никого не было?
— Оставались слуги и две монахини, которые читали отходную. Аббат Гож, мой исповедник и старый друг, просидел до десяти часов.
— Но вы недавно сказали мне, что сын и его семейство сейчас находятся в доме.
— Они ждут, чтобы попрощаться со мной, — во всяком случае, невестка и внуки. Вы, должно быть, видели во дворе их машину. Они все едут в Нормандию, кроме сына, который завтра должен сопроводить меня к нотариусу.
— Мог бы я вкратце переговорить с вашим сыном?
— Почему бы и нет? Я ждала этой просьбы. Я даже думала, что вы захотите встретиться со всей семьей, поэтому и попросила невестку немного отложить отъезд.
Было это простодушие? Вызов? И если вернуться к теории английского врача, удалось бы какому-нибудь учителю раньше, чем Мегрэ, докопаться до правды?
Более, чем когда бы то ни было, он чувствовал себя приниженным, обескураженным перед человеческими существами, о которых пытался вынести суждение.
— Пройдите сюда.
Она провела его по галерее и с минуту помедлила, держась за ручку двери, из-за которой доносились голоса. Наконец она открыла дверь и без лишних церемоний произнесла:
— Комиссар Мегрэ…
Войдя в просторную комнату, комиссар сначала заметил мальчика, который ел пирожное, потом девочку лет десяти, которая что-то шепотом спрашивала у матери.
Та была высокой полной блондинкой лет сорока, с очень розовой кожей; всем своим обликом она напоминала тех пышных голландок, каких изображают на олеографиях и почтовых открытках.
Тринадцатилетний мальчуган выглядывал в окно.
Принцесса называла имена, а Мегрэ запоминал лица, одно за другим; впоследствии они составят цельную картину, как части головоломки.
— Фредерик, старший…
Очень высокий юноша, белокурый, как и его мать, слегка поклонился, не подав руки.
— Он тоже хочет стать дипломатом.
Здесь были еще девочка пятнадцати лет и мальчик лет двенадцати-тринадцати.
— Филипп еще не пришел?
— Он спустился посмотреть, не готова ли машина.
Создавалось впечатление, будто жизнь остановилась здесь, словно в зале ожидания вокзала.
— Проходите сюда, месье Мегрэ.
Они двинулись по другому коридору, в конце которого встретили высокого мужчину, — с тоской во взоре тот смотрел, как они приближаются.
— Я искала вас, Филипп. Комиссар Мегрэ хотел бы переговорить с вами. Где вам угодно его принять?
Филипп несколько рассеянно протянул руку, однако, судя по всему, ему было любопытно так близко видеть полицейского.
— Все равно где. Хоть бы и здесь.
Он толкнул дверь, и они оказались в кабинете с красной обивкой, где на стенах висели портреты предков.
— Я оставляю вас, месье Мегрэ; прошу вас, держите меня в курсе всех новостей. Когда тело привезут на улицу Сен-Доминик, пожалуйста, дайте мне знать.
И принцесса мгновенно исчезла, словно растворилась в воздухе.
— Вы желали говорить со мной?
Чей это был кабинет? Скорее всего, ничей: по всему было видно, что тут никто не работал. Филипп де В. указал Мегрэ на стул и протянул портсигар.
— Благодарю вас.
— Вы не курите?
— Только трубку.
— Я обычно тоже. Но только не в этом доме. Мою мать это приводит в ужас. — В голосе его слышалась скука, может даже нетерпение. — Полагаю, вы хотите поговорить со мной о Сент-Илере?
— Вам известно, что его убили прошлой ночью?
— Жена только что сказала мне. Признайтесь, странное совпадение.
— Вы хотите сказать, что его смерть могла быть как-то связана с кончиной вашего отца?
— Откуда мне знать? В газете ничего не пишут о подробностях преступления. Полагаю, самоубийство можно исключить?
— Почему вы спросили? У графа были причины покончить с собой?
— Я не вижу ни единой, но никогда нельзя угадать, что у человека на уме.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28
С годами Мегрэ понял: никто не убивает без мотива, более того — без мотива весомого. И даже если в этом случае речь шла о сумасшедшем или сумасшедшей, это был человек из плоти и крови, близко знакомый с жертвой.
Может быть, безумна недоверчивая, враждебно настроенная Жакетта? А может, сошел с ума Мазерон, которого жена обвиняла в моральной жестокости? А вдруг помешалась сама Изабель?
Всякий раз, когда в голову Мегрэ закрадывались такие мысли, он забывал о приличиях, задавал бестактные вопросы — только лишь затем, чтобы стряхнуть с себя эту заразительную елейность.
И всякий раз удивленный, простодушный или даже лукавый взгляд принцессы обезоруживал его и вгонял в краску.
— В общем, вам не приходит в голову, кому было бы выгодно убить Сент-Илера?
— О выгоде говорить не приходится. Вам не хуже, чем мне, известны основные статьи завещания.
— А вдруг Алену Мазерону срочно нужны деньги?
— Дядя всегда помогал ему в затруднительных обстоятельствах и в любом случае оставил бы ему состояние.
— Мазерон это знал?
— Несомненно. По смерти моего мужа мы с Арманом поженились бы, это правда, но я никогда бы не допустила, чтобы моя семья наследовала ему.
— А Жакетта?
— Она знала, что ее старость обеспечена.
— Она также знала, что вы намерены поселиться на улице Сен-Доминик.
— Она ликовала по этому поводу.
Что-то во всем этом возмущало Мегрэ. Все это было так неестественно, так не похоже на людей.
— А ваш сын?
Удивленная, она ждала, чтобы Мегрэ пояснил свою мысль. Но тот молчал, и принцесса ответила вопросом на вопрос:
— Какое отношение мой сын может иметь к этому делу?
— Я не знаю. Я ищу. Все же он наследник имени.
— Он бы им и оставался, продолжай Арман жить.
Разумеется! Но не видел ли он унижения в повторном браке матери с Сент-Илером?
— Вчера вечером ваш сын был дома?
— Нет. Он с женой и детьми отправился в гостиницу на площади Вандом, где по обыкновению останавливается, когда наезжает в Париж.
Сдвинув брови, Мегрэ сверлил взглядом стены, словно пытаясь прикинуть, насколько огромен особняк на улице Варенн. Разве мало в нем пустующих комнат, целых анфилад?
— Вы хотите сказать, что после женитьбы он никогда не жил в этом доме?
— Начнем с того, что он редко приезжает в Париж, и всегда ненадолго: светская жизнь его приводит в ужас.
— А его жену?
— Тоже. Когда они только что поженились, то держали квартиру в этом доме. Затем родился ребенок, потом второй, третий…
— Сколько у них детей?
— Шестеро. Старшему двадцать лет, младшему — семь. Возможно, это вас шокирует, но я не могу жить в одном доме с детьми. Ошибкой было бы полагать, что все женщины созданы для материнства. Родив Филиппа, я исполнила свой долг. И я занималась им лишь тогда, когда была обязана это делать. И сейчас, годы спустя, я бы не вынесла криков и беготни в доме. Мой сын это знает. Его жена тоже.
— И они не обижаются?
— Они меня принимают такой, какая я есть, со всеми моими недостатками и причудами.
— Значит, вчера вечером с вами никого не было?
— Оставались слуги и две монахини, которые читали отходную. Аббат Гож, мой исповедник и старый друг, просидел до десяти часов.
— Но вы недавно сказали мне, что сын и его семейство сейчас находятся в доме.
— Они ждут, чтобы попрощаться со мной, — во всяком случае, невестка и внуки. Вы, должно быть, видели во дворе их машину. Они все едут в Нормандию, кроме сына, который завтра должен сопроводить меня к нотариусу.
— Мог бы я вкратце переговорить с вашим сыном?
— Почему бы и нет? Я ждала этой просьбы. Я даже думала, что вы захотите встретиться со всей семьей, поэтому и попросила невестку немного отложить отъезд.
Было это простодушие? Вызов? И если вернуться к теории английского врача, удалось бы какому-нибудь учителю раньше, чем Мегрэ, докопаться до правды?
Более, чем когда бы то ни было, он чувствовал себя приниженным, обескураженным перед человеческими существами, о которых пытался вынести суждение.
— Пройдите сюда.
Она провела его по галерее и с минуту помедлила, держась за ручку двери, из-за которой доносились голоса. Наконец она открыла дверь и без лишних церемоний произнесла:
— Комиссар Мегрэ…
Войдя в просторную комнату, комиссар сначала заметил мальчика, который ел пирожное, потом девочку лет десяти, которая что-то шепотом спрашивала у матери.
Та была высокой полной блондинкой лет сорока, с очень розовой кожей; всем своим обликом она напоминала тех пышных голландок, каких изображают на олеографиях и почтовых открытках.
Тринадцатилетний мальчуган выглядывал в окно.
Принцесса называла имена, а Мегрэ запоминал лица, одно за другим; впоследствии они составят цельную картину, как части головоломки.
— Фредерик, старший…
Очень высокий юноша, белокурый, как и его мать, слегка поклонился, не подав руки.
— Он тоже хочет стать дипломатом.
Здесь были еще девочка пятнадцати лет и мальчик лет двенадцати-тринадцати.
— Филипп еще не пришел?
— Он спустился посмотреть, не готова ли машина.
Создавалось впечатление, будто жизнь остановилась здесь, словно в зале ожидания вокзала.
— Проходите сюда, месье Мегрэ.
Они двинулись по другому коридору, в конце которого встретили высокого мужчину, — с тоской во взоре тот смотрел, как они приближаются.
— Я искала вас, Филипп. Комиссар Мегрэ хотел бы переговорить с вами. Где вам угодно его принять?
Филипп несколько рассеянно протянул руку, однако, судя по всему, ему было любопытно так близко видеть полицейского.
— Все равно где. Хоть бы и здесь.
Он толкнул дверь, и они оказались в кабинете с красной обивкой, где на стенах висели портреты предков.
— Я оставляю вас, месье Мегрэ; прошу вас, держите меня в курсе всех новостей. Когда тело привезут на улицу Сен-Доминик, пожалуйста, дайте мне знать.
И принцесса мгновенно исчезла, словно растворилась в воздухе.
— Вы желали говорить со мной?
Чей это был кабинет? Скорее всего, ничей: по всему было видно, что тут никто не работал. Филипп де В. указал Мегрэ на стул и протянул портсигар.
— Благодарю вас.
— Вы не курите?
— Только трубку.
— Я обычно тоже. Но только не в этом доме. Мою мать это приводит в ужас. — В голосе его слышалась скука, может даже нетерпение. — Полагаю, вы хотите поговорить со мной о Сент-Илере?
— Вам известно, что его убили прошлой ночью?
— Жена только что сказала мне. Признайтесь, странное совпадение.
— Вы хотите сказать, что его смерть могла быть как-то связана с кончиной вашего отца?
— Откуда мне знать? В газете ничего не пишут о подробностях преступления. Полагаю, самоубийство можно исключить?
— Почему вы спросили? У графа были причины покончить с собой?
— Я не вижу ни единой, но никогда нельзя угадать, что у человека на уме.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28