— предположил Бодар, вопросительно взглянув на Мегрэ.
Комиссар кивнул.
— Подожди меня в пивной.
Она с ног до головы смерила Мегрэ взглядом, полным недоброжелательства, схватила сумочку и вышла.
— Извините за столь несвоевременный визит.
— Я не ждал вас так быстро. Думал, вам понадобится два-три дня, чтобы выйти на меня.
Бодар ограничился тем, что натянул брюки. Его обнаженный торс с мощной, хорошо развитой мускулатурой компенсировал малый рост. Особенно коротки были ноги. Обуваться он не стал.
— Присаживайтесь.
Сам он устроился на краю разобранной кровати, а Мегрэ расположился в единственном в номере весьма неудобном кресле.
— Думаю, вы уже прочли в газетах…
— Как все.
Бодара нельзя было назвать недобрым. Если он и злился, что Мегрэ помешал ему в приятном времяпрепровождении, тем не менее чувствовалось, что от природы он незлобив, его светлые глаза лучились оптимизмом. Он был не из тех, кто мучается угрызениями совести, воспринимает происходящее в трагическом свете.
— Вы действительно Мегрэ? Я представлял вас себе более полным. И не думал, что комиссар станет сам ходить по домам.
— Бывает, как видите.
— Разумеется, вы пришли поговорить о бедняжке Жозе, — сказал он, закуривая. — Вы еще никого не арестовали?
Мегрэ улыбнулся тому, что вопросы задавал не он: роли перепутались.
— Вам обо мне привратница рассказывала? Это не женщина, а памятник, я даже сказал бы, надгробие. От нее по спине мурашки бегут.
— Когда вы познакомились с Жозефиной Папе?
— Погодите-ка. Сейчас июнь. Это произошло на следующий день после моего дня рождения, значит, девятнадцатого апреля.
— Как это случилось?
— Я позвонил в дверь ее квартиры. В тот день я обходил весь дом. Это моя профессия, если это можно назвать профессией. Вам, наверное, сказали: я страховой агент.
— Знаю.
— У каждого из нас участок по два-три округа, вот мы его и прочесываем.
— Не припомните ли, что это был за день недели?
— Четверг. Я запомнил из-за дня рождения, на следующий день у меня было похмелье.
— Это было утром?
— Часов в одиннадцать.
— Она была одна?
— Нет. С ней был худой верзила, который бросил ей:
«Ухожу», оглядел меня и вышел.
— Вы занимаетесь страхованием жизни?
— Да, и еще страхованием от несчастного случая. А также страхованием сбережений — новая штука, пользуется определенным успехом. Я в компании не так давно. Прежде был официантом в кафе.
— Почему вы сменили работу?
— Вы сами сказали: чтобы сменить. Был я и ярмарочным торговцем. Там нужно быть еще большим краснобаем, но страховая компания — дело более респектабельное.
— Мадемуазель Папе стала вашей клиенткой?
— Да, но в ином смысле, — усмехнулся он.
— В каком же?
— Нужно вам сказать, она была в то утро в пеньюаре, волосы повязаны косынкой, а посреди гостиной стоял пылесос. Я подал ей рекламу компании и, пока она читала, пялился на нее. Она немолода, но такая пышечка, я ей как будто тоже приглянулся.
Она заявила, что страхование жизни ее не интересует по той простой причине, что у нее нет наследников и денежки ее пойдут бог знает куда. Тогда я предложил ей полное страхование: определенная сумма, которую получаешь в шестьдесят лет или раньше в случае несчастного случая или увечья.
— Она клюнула?
— Ни да ни нет. Тогда я, как обычно, поставил на кон все. Ничего не могу поделать с собой. Такой уж у меня темперамент. Некоторые обижаются и дают пощечину, но попробовать все равно стоит, даже если и не всегда удается.
— Ну и что, получилось?
— Классно!
— С каких пор вы знакомы с юной особой, что только что была здесь?
— С Ольгой? Со вчерашнего дня.
— Где вы познакомились?
— В кафе самообслуживания. Она работает продавщицей в «Бон Марше». Вы помешали мне распознать, чего она стоит.
— Сколько раз встречались вы с Жозефиной Папе?
— Не считал. То ли десять, то ли двенадцать.
— Она дала вам ключ?
— Нет. Я звонил в дверь.
— Вы приходили к ней в определенный день недели?
— Она сказала, что ее не бывает только по субботам и воскресеньям. Я поинтересовался, не муж ли ее тот высокий седовласый тип, она ответила отрицательно.
— Вы потом еще встречались с ним?
— Два раза.
— А случалось ли вам говорить с ним?
— Я не очень-то ему приглянулся. Он весьма косо на меня поглядывал и, стоило мне появиться, исчезал. Я спросил у нее, кто это. Она ответила: «Не думай о нем. Это несчастный человек. Я подобрала его, как потерявшуюся собачонку». — «Но ты спишь с ним?» — «Приходится.
Я стараюсь не причинять ему лишних неприятностей. Бывают минуты, когда у него возникает желание покончить с собой».
Жан Люк Бодар говорил искренне.
— А не встречали ли вы у нее других мужчин?
— Я их просто не видел. У нас был уговор: если у нее кто-то есть, она лишь приоткрывает дверь, я говорю о страховании, и она отвечает, что это ее не интересует.
— Такое случалось?
— Два или три раза.
— В какой день недели?
— Вы слишком многого от меня хотите. Однажды это было в среду.
— А в котором часу?
— В четыре или в половине пятого.
Среда — день Паре. А ведь чиновник утверждал, что никогда не появлялся у Жозе раньше половины шестого — шести.
— Он вас видел?
— Не думаю. Дверь была едва приоткрыта.
Мегрэ внимательно, озабоченно разглядывал его.
АРУ Г ДЕТСТВА МЕГРЭ
— Что вам о ней известно?
— Погодите-ка… О себе она говорила редко. Родилась, кажется, в Дьепе.
Она ему не солгала. Участковый комиссар в связи с предстоящими похоронами пытался узнать, остались ли у нее родственники, и звонил именно в Дьеп. Жозефина Папе действительно родилась в этом городе тридцать четыре года назад от некоего Эктора Папе, рыбака, и Леонтины Маршо, домохозяйки. Другой родни у нее не было.
Почему она сказала правду именно Бодару, тогда как от остальных скрывала место своего рождения?
— До встречи с неким весьма респектабельным промышленником она работала в ночном баре; несколько месяцев они прожили вместе.
— Сообщила ли она вам, на что живет?
— Более-менее. Мол, богатые друзья время от времени навещают ее.
— Вам известны их имена?
— Нет. Однако она делилась со мной, например: «Хромой начинает мне надоедать. Если не сказать, что я его побаиваюсь».
— Она боялась его?
— Она никогда не была до конца спокойна и потому держала в ночном столике револьвер.
— Она вам его сама показала?
— Да.
— А вас она не боялась?
— Вы смеетесь? Кому придет в голову меня бояться?
Он и вправду внушал симпатию. Даже в его рыжих вьющихся волосах, его почти фиолетовых глазах, плотном торсе и коротких ногах было нечто успокаивающее.
На свои тридцать он не выглядел и наверняка надолго должен был сохранить мальчишеский облик.
— Делала ли она вам подарки?
Он встал и вынул из комода серебряный портсигар.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
Комиссар кивнул.
— Подожди меня в пивной.
Она с ног до головы смерила Мегрэ взглядом, полным недоброжелательства, схватила сумочку и вышла.
— Извините за столь несвоевременный визит.
— Я не ждал вас так быстро. Думал, вам понадобится два-три дня, чтобы выйти на меня.
Бодар ограничился тем, что натянул брюки. Его обнаженный торс с мощной, хорошо развитой мускулатурой компенсировал малый рост. Особенно коротки были ноги. Обуваться он не стал.
— Присаживайтесь.
Сам он устроился на краю разобранной кровати, а Мегрэ расположился в единственном в номере весьма неудобном кресле.
— Думаю, вы уже прочли в газетах…
— Как все.
Бодара нельзя было назвать недобрым. Если он и злился, что Мегрэ помешал ему в приятном времяпрепровождении, тем не менее чувствовалось, что от природы он незлобив, его светлые глаза лучились оптимизмом. Он был не из тех, кто мучается угрызениями совести, воспринимает происходящее в трагическом свете.
— Вы действительно Мегрэ? Я представлял вас себе более полным. И не думал, что комиссар станет сам ходить по домам.
— Бывает, как видите.
— Разумеется, вы пришли поговорить о бедняжке Жозе, — сказал он, закуривая. — Вы еще никого не арестовали?
Мегрэ улыбнулся тому, что вопросы задавал не он: роли перепутались.
— Вам обо мне привратница рассказывала? Это не женщина, а памятник, я даже сказал бы, надгробие. От нее по спине мурашки бегут.
— Когда вы познакомились с Жозефиной Папе?
— Погодите-ка. Сейчас июнь. Это произошло на следующий день после моего дня рождения, значит, девятнадцатого апреля.
— Как это случилось?
— Я позвонил в дверь ее квартиры. В тот день я обходил весь дом. Это моя профессия, если это можно назвать профессией. Вам, наверное, сказали: я страховой агент.
— Знаю.
— У каждого из нас участок по два-три округа, вот мы его и прочесываем.
— Не припомните ли, что это был за день недели?
— Четверг. Я запомнил из-за дня рождения, на следующий день у меня было похмелье.
— Это было утром?
— Часов в одиннадцать.
— Она была одна?
— Нет. С ней был худой верзила, который бросил ей:
«Ухожу», оглядел меня и вышел.
— Вы занимаетесь страхованием жизни?
— Да, и еще страхованием от несчастного случая. А также страхованием сбережений — новая штука, пользуется определенным успехом. Я в компании не так давно. Прежде был официантом в кафе.
— Почему вы сменили работу?
— Вы сами сказали: чтобы сменить. Был я и ярмарочным торговцем. Там нужно быть еще большим краснобаем, но страховая компания — дело более респектабельное.
— Мадемуазель Папе стала вашей клиенткой?
— Да, но в ином смысле, — усмехнулся он.
— В каком же?
— Нужно вам сказать, она была в то утро в пеньюаре, волосы повязаны косынкой, а посреди гостиной стоял пылесос. Я подал ей рекламу компании и, пока она читала, пялился на нее. Она немолода, но такая пышечка, я ей как будто тоже приглянулся.
Она заявила, что страхование жизни ее не интересует по той простой причине, что у нее нет наследников и денежки ее пойдут бог знает куда. Тогда я предложил ей полное страхование: определенная сумма, которую получаешь в шестьдесят лет или раньше в случае несчастного случая или увечья.
— Она клюнула?
— Ни да ни нет. Тогда я, как обычно, поставил на кон все. Ничего не могу поделать с собой. Такой уж у меня темперамент. Некоторые обижаются и дают пощечину, но попробовать все равно стоит, даже если и не всегда удается.
— Ну и что, получилось?
— Классно!
— С каких пор вы знакомы с юной особой, что только что была здесь?
— С Ольгой? Со вчерашнего дня.
— Где вы познакомились?
— В кафе самообслуживания. Она работает продавщицей в «Бон Марше». Вы помешали мне распознать, чего она стоит.
— Сколько раз встречались вы с Жозефиной Папе?
— Не считал. То ли десять, то ли двенадцать.
— Она дала вам ключ?
— Нет. Я звонил в дверь.
— Вы приходили к ней в определенный день недели?
— Она сказала, что ее не бывает только по субботам и воскресеньям. Я поинтересовался, не муж ли ее тот высокий седовласый тип, она ответила отрицательно.
— Вы потом еще встречались с ним?
— Два раза.
— А случалось ли вам говорить с ним?
— Я не очень-то ему приглянулся. Он весьма косо на меня поглядывал и, стоило мне появиться, исчезал. Я спросил у нее, кто это. Она ответила: «Не думай о нем. Это несчастный человек. Я подобрала его, как потерявшуюся собачонку». — «Но ты спишь с ним?» — «Приходится.
Я стараюсь не причинять ему лишних неприятностей. Бывают минуты, когда у него возникает желание покончить с собой».
Жан Люк Бодар говорил искренне.
— А не встречали ли вы у нее других мужчин?
— Я их просто не видел. У нас был уговор: если у нее кто-то есть, она лишь приоткрывает дверь, я говорю о страховании, и она отвечает, что это ее не интересует.
— Такое случалось?
— Два или три раза.
— В какой день недели?
— Вы слишком многого от меня хотите. Однажды это было в среду.
— А в котором часу?
— В четыре или в половине пятого.
Среда — день Паре. А ведь чиновник утверждал, что никогда не появлялся у Жозе раньше половины шестого — шести.
— Он вас видел?
— Не думаю. Дверь была едва приоткрыта.
Мегрэ внимательно, озабоченно разглядывал его.
АРУ Г ДЕТСТВА МЕГРЭ
— Что вам о ней известно?
— Погодите-ка… О себе она говорила редко. Родилась, кажется, в Дьепе.
Она ему не солгала. Участковый комиссар в связи с предстоящими похоронами пытался узнать, остались ли у нее родственники, и звонил именно в Дьеп. Жозефина Папе действительно родилась в этом городе тридцать четыре года назад от некоего Эктора Папе, рыбака, и Леонтины Маршо, домохозяйки. Другой родни у нее не было.
Почему она сказала правду именно Бодару, тогда как от остальных скрывала место своего рождения?
— До встречи с неким весьма респектабельным промышленником она работала в ночном баре; несколько месяцев они прожили вместе.
— Сообщила ли она вам, на что живет?
— Более-менее. Мол, богатые друзья время от времени навещают ее.
— Вам известны их имена?
— Нет. Однако она делилась со мной, например: «Хромой начинает мне надоедать. Если не сказать, что я его побаиваюсь».
— Она боялась его?
— Она никогда не была до конца спокойна и потому держала в ночном столике револьвер.
— Она вам его сама показала?
— Да.
— А вас она не боялась?
— Вы смеетесь? Кому придет в голову меня бояться?
Он и вправду внушал симпатию. Даже в его рыжих вьющихся волосах, его почти фиолетовых глазах, плотном торсе и коротких ногах было нечто успокаивающее.
На свои тридцать он не выглядел и наверняка надолго должен был сохранить мальчишеский облик.
— Делала ли она вам подарки?
Он встал и вынул из комода серебряный портсигар.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32