Комиссар Мегрэ –
tymond Москва; 2002
Оригинал: Georges Simenon, “L'ami d'enfance de Maigret”, 1968
Перевод: Т. Чугунова
Жорж Сименон
«Друг детства Мегрэ»
Глава 1
Муха трижды описала круг над его головой и уселась в левом верхнем углу отчета, на полях которого он делал пометки.
Мегрэ перестал писать и с любопытством уставился на нее. Эта забавная игра длилась уже около получаса, муха была все та же. Он мог поклясться, что узнал ее. Впрочем, других мух в его кабинете не было.
Она кружила по комнате, особенно в той ее части, которую заливал солнечный свет, затем над головой комиссара и наконец пикировала на разложенные перед ним бумаги. После чего лениво потирала лапкой о лапку и, может статься, подтрунивала над сидящим перед ней человеком.
Трудно было сказать, смотрит ли она на него. Если да, то как он выглядел в ее глазах? Наверняка этакой тушей или махиной.
Он старался не вспугнуть ее. Застыв с карандашом в руке, ждал, что будет дальше, она же внезапно, словно ей надоело сидеть без дела, взмыла вверх и вылетела вон в открытое окно, пропав из виду в теплом городском воздухе.
Была середина июня. Время от времени в кабинет, где, сняв пиджак и мирно покуривая трубку, работал Мегрэ, врывался легкий ветерок. Всю вторую половину дня комиссар посвятил чтению отчетов и донесений своих инспекторов и занимался этим с должным терпением.
В девятый или десятый раз вернулась муха, всякий раз устраиваясь на одном и том же месте, словно в этом был какой-то сокровенный смысл.
Любопытное совпадение! Это солнце, эти свежие порывы ветра из раскрытого окна, эта заворожившая его муха — подобное уже было, в школьные годы, когда кружившая над партой муха приобретала порой большую важность, чем происходящее в классе.
Раздался негромкий стук в дверь, в кабинет вошел Жозеф, давно служивший привратником, и протянул Мегрэ визитную карточку с выгравированным на ней:
«ЛЕОН ФЛОРАНТЕН Антиквар».
— Какого возраста?
— Примерно ваших лет.
— Высокий и худощавый?
— Высокий такой, тощий и голова седая.
Да, это Флорантен, он самый, они вместе учились в лицее Банвиль в Мулене, где тот был заводилой всех шуток в классе.
— Пусть войдет.
Тотчас забытая муха, наверное, разобиделась и вылетела прочь. Когда Флорантен вошел, оба почувствовали себя неловко: со времен Мулена они виделись всего раз.
И было это лет двадцать назад. Мегрэ случайно встретилась на улице элегантная пара. Женщина, типичная парижанка, была очень миловидна.
— Мой давний лицейский приятель, служит в полиции, — представил ей Мегрэ ее спутник, затем обратился к нему: — Разрешите вам… тебе представить Монику, мою жену.
Тот день был солнечный. Говорить особенно было не о чем.
— Ну как дела? По-прежнему доволен жизнью?
— Доволен, — ответил Мегрэ. — А ты?
— Не жалуюсь.
— Живешь в Париже?
— Да. Бульвар Осман, 62. По делам много разъезжаю по свету. Только что из Стамбула. Заглянул бы как-нибудь к нам, разумеется, с госпожой Мегрэ, если ты женат.
Оба ощущали неловкость. Вскоре пара направилась к открытому спортивному автомобилю цвета зеленого миндаля, а комиссар зашагал дальше.
Стоявший сейчас на пороге его кабинета мужчина не столь элегантен, как тот, на площади Мадлен. Видавший виды серый костюм, в повадке не чувствуется былой уверенности.
— Очень любезно с вашей стороны не заставлять меня ждать. Как вы? Как ты?
Мегрэ тоже нелегко было говорить ему «ты»: прошло ведь столько лет.
— А как ты? Садись. Как твоя жена?
Светло-серые глаза Флорантена с минуту вглядывались в пустоту, как будто он что-то припоминал.
— Ты о той рыжей малышке, Монике? По правде сказать, мы прожили вместе некоторое время, но я так на ней и не женился. Хорошая девушка…
— Ты не женат?
— А зачем?
И Флорантен скорчил одну из тех гримас, что когда-то так забавляли его однокашников и обезоруживали учителей. Казалось, его вытянутая физиономия с очень четкими чертами была гуттаперчевой, настолько легко она растягивалась во все стороны.
Мегрэ не решался спросить гостя о цели визита. Он разглядывал его, с трудом веря тому, сколько воды утекло с тех пор, как они учились в одном классе.
— У тебя здесь очень мило. Надо же, я и не думал, что У вас в полиции такая неплохая мебель.
— Ты занялся антиквариатом?
— Если хочешь, да. Скупаю старую мебель, заново обиваю ее в небольшой мастерской, которую снимаю на бульваре Рошешуар. Знаешь, сейчас ведь все в той или иной мере антиквары.
— Значит, все хорошо?
— Жаловаться бы не стал, не свались мне только что на голову кирпич.
Он до того привык паясничать, что лицо его само по себе строило рожицу за рожицей. Однако цвет лица не становился от этого менее серым, а глаза менее беспокойными.
— Потому-то я к тебе и пришел. Подумал: ты, как никто другой, способен понять.
С этими словами он достал из кармана пачку сигарет, закурил; рука его с длинными и костлявыми пальцами подрагивала. Мегрэ чудился запах спиртного.
— Я, сказать по правде, попал в такой переплет…
— Говори.
— В том-то и дело: это трудно объяснить. Есть у меня подруга, мы вместе уже четыре года.
— На ней ты тоже не женат?
— И да и нет… Нет, не то… Она живет на улице Нотр-Дам-де-Лоретт, возле площади Сен-Жорж.
Мегрэ не узнавал Флорантена: всегда такой уверенный в себе и болтливый, сейчас он что-то мямлил, избегая смотреть собеседнику в глаза. В лицее Мегрэ завидовал его раскованности. Как и тому, что отец его был в городе лучшим кондитером, а кондитерская находилась прямо напротив собора. Его отец даже назвал своим именем ореховое пирожное, ставшее местной достопримечательностью.
У Флорантена всегда водились деньги на карманные расходы. Он мог безнаказанно откалывать в классе любые номера, словно пользовался каким-то особым правом неприкосновенности. А по вечерам ему случалось проводить время с девушками.
— Рассказывай.
— Зовут ее Жозе. Настоящее ее имя Жозефина Папе, но ей больше нравится Жозе. Мне тоже. Ей тридцать четыре года, но выглядит она много моложе.
Лицо Флорантена было столь подвижным, что казалось, его одолевает тик.
— Трудно объяснить, старина…
Он вставал, подходил к окну, его долговязое тело преломлялось в солнечных лучах.
— Душно у тебя, — вздыхал он, отирая пот со лба.
Муха больше не садилась на лежащий перед комиссаром лист бумаги. С моста Сен-Мишель доносился автомобильный гул, иногда воздух оглашался сиреной буксира, приспускающего свою трубу перед аркой моста.
Часы в корпусе из черного мрамора — такие были в каждом кабинете здания уголовной полиции, как и во многих других учреждениях, — показывали двадцать минут шестого.
— Я не единственный, — выдавил из себя наконец Флорантен.
— Что значит не единственный?
— Не единственный друг Жозе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32