Жозеф доложил о посетителе, Мегрэ поднялся ему навстречу. Входивший хромал. Мегрэ поразили его седина, дряблое лицо; на вид ему было лет шестьдесят.
— Входите, господин Ламотт. Прошу прощения за беспокойство. Надеюсь, регулировщики позволили вам припарковать машину во дворе?
— Это дело моего шофера.
Ну разумеется! У такого наверняка имеется и шофер, и целая стая прислуги в Бордо.
— Полагаю, вы догадываетесь, зачем мне понадобилось вас видеть?
— Один из ваших инспекторов говорил мне что-то об улице Нотр-Дам-де-Лоретт. Правда, я не очень-то понял, куда он клонит.
Мегрэ уселся за свой стол и принялся набивать трубку; посетителю был отведен стул перед столом напротив окна.
— Вы знали Жозефину Папе…
— Интересно, как вы об этом узнали, — после долгой паузы и колебаний ответил наконец хромой.
— Вы, должно быть, догадываетесь, что мы владеем определенными навыками, без чего тюрьмы пустовали бы.
— Мне не по нраву ваши последние слова. Если это намек…
— Вовсе нет. Вы читали утренние газеты?
— Как все.
— Значит, вам известно, что Жозефина Папе, в узком кругу известная под именем Жозе, была убита вчера во второй половине дня в своей квартире. Где были в это время вы?
— Уж во всяком случае не на Нотр-Дам-де-Лоретт.
— Вы были на службе?
— В котором часу?
— Ну, скажем, от трех до четырех дня.
— Гулял по Большим бульварам.
— Один?
— Вас это удивляет?
— И часто вы так гуляете?
— Когда я в Париже — час утром, около десяти, и час после обеда. Мой врач подтвердит вам, что прописал мне движение. Я был слишком тучен, и сердце могло не выдержать нагрузки…
— Отдаете ли вы себе отчет в том, что у вас нет алиби?
— А разве оно мне необходимо?
— Да, как и другим любовникам Жозе.
Он остался невозмутим, даже не вздрогнул. Только спросил:
— И много нас было?
В его голосе сквозила ирония.
— Насколько мне известно, четверо, не считая того, кто постоянно жил с ней.
— А что, кто-то постоянно жил с ней?
— Если я правильно осведомлен, вашим днем была суббота; у каждого был более или менее определенный день.
— У меня есть свои привычки. Жизнь моя упорядочена. В субботу после визита на улицу Нотр-Дам-де-Лоретт я сажусь в скорый Париж-Бордо, чтобы к вечеру попасть домой.
— Вы женаты, господин Ламотт?
— Женат, имею детей. Один из моих сыновей работает со мной, на наших бордоских складах. Другой — наш представитель в Бонне и часто ездит в страны Северной Европы. Дочь, зять и внуки живут в Лондоне.
— Как давно вы познакомились с Жозефиной Папе?
— Четыре года назад, может быть, чуть больше или меньше.
— Чем она была для вас?
— Отвлекающим средством, — со снисходительностью, если не презрением процедил он.
— Вы хотите сказать, что у вас не было к ней ни малейшей привязанности?
— Слово «привязанность» представляется мне чересчур преувеличенным.
— А если заменить его на симпатию?
— Она была приятной в общении, выглядела такой скромной. Настолько скромной, что я удивлен, как вы на меня вышли. Могу ли я узнать, кто вам рассказал обо мне?
— Сперва было известно лишь, что есть хромой, который приходит по субботам.
— Несчастный случай: упал с лошади в семнадцать лет.
— У вас есть проездной…
— А, понимаю. Владелец проездного. Абонент линии Париж — Бордо, хромой…
— Одно меня удивляет, господин Ламотт. Проживая в отеле «Скриб», вы могли бы в любом близлежащем баре подцепить нестроптивую красотку.
Господина с Шартронской набережной не так легко было смутить, он терпеливо, но намеренно высокомерно отвечал на вопросы. Не является ли Шартронская набережная для Бордо тем же, чем Сен-Жерменское предместье для Парижа, и не там ли гнездятся подлинные династии?
Для Ламотта Мегрэ был всего лишь одной из ищеек.
Конечно, они нужны для охраны собственности граждан, но сам он впервые имел дело с представителем этой профессии.
— Господин… как вас?..
— Не важно. Мегрэ, если угодно.
— Так вот, господин Мегрэ, я сторонник порядка, человек, воспитанный в определенных принципах, которые сегодня уже не имеют хождения. Не в моих правилах посещать всякие там бары. Каким бы странным это вам ни показалось, ноги моей не было в бордоских кафе, за исключением студенческой поры. С моей точки зрения, просто неприлично и, помимо всего прочего, опасно привести в «Скриб» одну из тех женщин, о которых вы говорите.
— Говоря «опасно», вы имеете в виду шантаж?
— В моем положении это рискованно.
— Однако вы каждую неделю навещали Жозе.
— Риск был меньшим, не так ли?
Мегрэ стал проявлять признаки нетерпения.
— Но вы были весьма плохо осведомлены на ее счет.
— Вы предпочли бы, чтобы я сперва у вас навел справки о ее персоне?
— Где вы познакомились?
— В вагоне-ресторане.
— Она ехала в Бордо?
— Возвращалась оттуда. Мы оказались за одним столиком на двоих друг напротив друга. Она выглядела весьма добропорядочно и, когда я протянул ей корзинку с хлебом, недоверчиво взглянула на меня. Случилось так, что мы к тому же ехали в одном купе.
— До Жозе у вас была уже любовница?
— Вы не находите, что ваш вопрос дерзок и не имеет отношения к делу?
— Вы предпочитаете уклониться от ответа?
— Мне нечего скрывать от вас. Да, у меня была любовница, одна из моих давнишних секретарш, я поселил ее в квартирке на авеню Гранд-Арме. За неделю до той моей поездки она объявила мне о своем скором замужестве.
— Так что место было вакантным.
— Мне не по душе ваша ирония, и я склонен перестать отвечать на ваши вопросы.
— В таком случае вы рискуете задержаться здесь на более продолжительный срок, чем вы того желаете.
— Это угроза?
— Предупреждение.
— Я даже не стану утруждать себя вызовом своего адвоката. Задавайте ваши вопросы.
Тон его становился все более высокомерным и сухим.
— Как скоро после знакомства нанесли вы Жозе первый визит?
— Недели через три-четыре.
— Она сказала вам, что где-то служит?
— Нет.
— А на какие средства, по ее словам, она жила?
— На небольшую пенсию, назначенную ей одним из дядей.
— А она сказала, откуда родом?
— Из-под Гренобля.
Видно, Жозефину Папе одолевала та же потребность лгать, что и Флорантена. Каждому следующему она называла новое место рождения.
— Много ли вы платили ей?
— Вопрос не очень тактичен.
— Прошу вас ответить.
— Я давал ей две тысячи франков в месяц, в конверте или скорее оставлял его на камине.
Мегрэ улыбнулся. У него возникло ощущение, что он вернулся в ту пору, когда только начинал свою карьеру в полиции: тогда еще можно было увидеть, как господа в почтенном возрасте — лакированные штиблеты, белые гетры, монокль в глазу — увиваются на Больших бульварах за хорошенькими женщинами.
То была эпоха меблирашек и женщин на содержании, которые, должно быть, отличались тем же кротким нравом, скромностью и добрым расположением духа, что и Жозефина Папе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32