Аэропорт маленький, эркондишен здесь еще нет, и, когда вас обступает с десяток гостиничных агентов, становится совсем уж невыносимо жарко; каждый красочно, настойчиво и ужасно громко рекламирует свой отель. Старичок, стоявший чуть поодаль, держал, как и остальные, в руках буклетик своего отеля, но не кричал и активности проявлять никакой, как видно, не намеревался.
- Что у вас? - спросил я. Порой в рекламе лучшая реклама - молчание: оно как золото.
- У меня "Борнео", - ответил он гордо. - На берегу океана. С кондишен и тишиной. От города четыре мили. Дорога на такси шесть местных долларов. Ничего иного, кроме хорошего отдыха, гарантировать не можем.
..:Темнеет на Борнео быстро: только что раскаленный шар солнца катился по вороненой океанской стали, только что листья кокосовых пальм жирно блестели в его тугих, мощных лучах, как вдруг светило нырнуло в воду, сделалось сумеречно, и диковинных расцветок птицы стали черными, и розовые малыши крабы, носившиеся по громадному белому пляжу, превратились в страшненьких паучков, и белая лошадь, на которой лихо проехала юная англичанка, вовсе исчезла в темноте, по-тропически густой и непроглядной, и костер, разведенный на берегу, под пальмами, еще десять минут назад казавшийся бесцветным, стал черно-красным, и даже было слышно, как шипят и выстреливают фейерверковыми искрами маленькие поленца какого-то диковинного, как и все здесь, деревца.
От костра отделились две фигурки: мужчина нес что-то под мышкой, а рядом с ним, подпрыгивая на одной ноге, бежала маленькая девчушка. Камбакао, человек из народности кадазан, с дочкой Марианной подошел к берегу моря, сбросил тапочки и исчез в густо-фиолетовой бездне моря.
Камбакао говорит по-английски. После получения Малайзией независимости он начал работать помощником врача - так здесь называются санитары. Со мной он говорит по-английски, а с десятилетней дочкой Марианной - на своем родном языке кадазан. Марианна скачет на одной ноге в море, плавать она пока еще не умеет, но ловка и в воду забирается до тех пор, пока можно подпрыгивать, захватывать воздух, опускаться на теплое, ровное песчаное дно и снова подпрыгивать, держа в руках шест: на нем Камбакао закрепит белую капроновую сеть - он ловит рыбу. У Камбакао зуб не попадает на зуб: вода, по его словам, холодная - "всего" тридцать градусов.
- Хорошо, что нет луны, - говорит он шепотом, - значит, у нас будет рыба.
Шепотом он говорит потому, что рожден в джунглях. Там знают повадку рыбы и нрав зверя. Настоящие ловцы, охотники и рыболовы всегда говорят тихо: они боятся спугнуть зверя.
Лишь после того, как Малайзия стала независимой, Камбакао переехал в город.
- Я и сейчас езжу отдыхать в джунгли. Там в реках большие рыбы. А в джунглях много кабанов. Я уж разучился бить их копьем: я не могу метнуть копье дальше чем на тридцать метров, позор какой, а? Обезьян мой отец до сих пор бьет стрелами, которые надо выдувать из деревянного ствола. Я тоже бью их так, - улыбается он, - отравленными стрелами. Мы подкрадываемся к ним, как в вашем "большом балете" крадутся по сцене актеры, играющие роль злодеев, - я смотрел этот фильм в нашем кинотеатре... Ужасно холодная вода, - повторил он, неужели вы не мерзнете? Хотя нам рассказывали, что вся ваша страна покрыта снегом.
- Ну, уж не вся, - ответил я, обидевшись за наш Крым и Кавказ, - у нас тоже есть теплое море.
- Теплее нашего?
- Теплее вашего моря нет нигде.
- Вот видите, - горделиво сказал Камбакао и засмеялся.
Марианна нырнула, и ее долго не было, а потом она, отдуваясь, поднялась со дна и протянула мне диковинную белую ракушку. Она сказала, как говорит моя Дунечка, - так, наверное, говорят все дети мира, когда хотят сделать приятное:
- На!
Ее громадные глаза на загорелом лице сверкнули улыбкой, и я увидел эту улыбку, потому что зубы Марианны ослепительны, они, словно фонарики, высвечивают ее лицо, курносое, очаровательное, ломко-красивое.
- В ее годы, - говорит Камбакао, - я не мог так говорить с белым. Я не имел права называть белого по имени, я называл его "сэр" и смотрел себе под ноги...
...Рыбы было много. Марианна складывала длинных белых рыб в мешочек, показывая мне каждую, - луна взошла, и стало светло, и рыбу было хорошо видно.
- Очень красивые рыбы, - сказал я.
Камбакао перевел Марианне. Она протянула мне самую длинную, зубастую, голубую рыбу и сказала:
- На!
Потом мы лежали у костра и молча курили. Море изредка накатывалось на прибрежный песок, и только этот осторожный звук нарушал таинственную тишину ночи. Задумчиво глядя в огонь, Камбакао спросил:
- Скажите, Джулиан, а с какого возраста в вашей стране разрешено обращаться друг к другу со словом "товарищ"?
...Ах, какое же фантастическое было то утро! Многокилометровый пляж пуст, ни единого человека. На песке, возле самой кромки прибоя, лежали кораллы, огромные перламутровые ракушки, похожие на блюдо, невиданных форм камни, загадочные морские растения. Я сразу вспомнил нашу "охотницу за камнями" Мариэтту Шагинян: ей бы здесь много было работы - на целую книгу. Я долго шел по берегу, и было вокруг тихо, и ни единой души не было окрест. Я оглянулся, когда услышал веселые детские голоса, - три девчушки, рожденные, словно по ранжиру, с разницей, видимо, в год, бежали наперегонки по песку, а следом за ними вышагивал отец - долговязый, весело смеющийся, счастливый. Девочки Джой, Мэри и Сьюзен - окружили меня: улов моих ракушек был воистину богат.
- А это что такое? А как называется вон та, с рогами? А где вы нашли вон ту?
Их отец улыбнулся:
- Они вас замучают.
- У меня две такие же.
- Они здесь?
- Дома.
- Вы откуда?
- Сейчас - из Сингапура. А вы?
- Из Сайгона. Они, - он кивнул головой на девчушек, - прилетели сюда с женой на неделю: у меня отпуск... - он усмехнулся, - за боевые заслуги...
- Как в Сайгоне?
- Плохо.
- Почему?
- Потому, что Север знает, чего он хочет. Я сам северянин, а мы воевали против Юга, когда он был рабовладельческим. Эти, в Сайгоне, хотят делать свой бизнес за нашими спинами. Между нами говоря, это не война, а скотство.
- И много вас так думает?
- Те, кто могут думать, думают, как я. Обидно, знаете ли, погибать, когда трое таких вот карапузов ждут тебя дома. Надо мной смеются в Сайгоне: "Ты пацифист и плохой патриот, потому что рожаешь девочек: сейчас Америке нужны солдаты".
Мой собеседник замолчал и растянулся на песке.
- Вот блаженство, - тихо сказал он, - лежать - и ничего не бояться, и только ненавидеть время, которое несется, как конь на скачках...
- А если вы туда не вернетесь? Он пожал плечами:
- Дезертировать? Тюрьма... Кто их тогда будет кормить?
Он поднялся, закурил. Долго с тоскливой нежностью смотрел он на своих девочек. Девочки играли в песочек - так играют все дети мира.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67
- Что у вас? - спросил я. Порой в рекламе лучшая реклама - молчание: оно как золото.
- У меня "Борнео", - ответил он гордо. - На берегу океана. С кондишен и тишиной. От города четыре мили. Дорога на такси шесть местных долларов. Ничего иного, кроме хорошего отдыха, гарантировать не можем.
..:Темнеет на Борнео быстро: только что раскаленный шар солнца катился по вороненой океанской стали, только что листья кокосовых пальм жирно блестели в его тугих, мощных лучах, как вдруг светило нырнуло в воду, сделалось сумеречно, и диковинных расцветок птицы стали черными, и розовые малыши крабы, носившиеся по громадному белому пляжу, превратились в страшненьких паучков, и белая лошадь, на которой лихо проехала юная англичанка, вовсе исчезла в темноте, по-тропически густой и непроглядной, и костер, разведенный на берегу, под пальмами, еще десять минут назад казавшийся бесцветным, стал черно-красным, и даже было слышно, как шипят и выстреливают фейерверковыми искрами маленькие поленца какого-то диковинного, как и все здесь, деревца.
От костра отделились две фигурки: мужчина нес что-то под мышкой, а рядом с ним, подпрыгивая на одной ноге, бежала маленькая девчушка. Камбакао, человек из народности кадазан, с дочкой Марианной подошел к берегу моря, сбросил тапочки и исчез в густо-фиолетовой бездне моря.
Камбакао говорит по-английски. После получения Малайзией независимости он начал работать помощником врача - так здесь называются санитары. Со мной он говорит по-английски, а с десятилетней дочкой Марианной - на своем родном языке кадазан. Марианна скачет на одной ноге в море, плавать она пока еще не умеет, но ловка и в воду забирается до тех пор, пока можно подпрыгивать, захватывать воздух, опускаться на теплое, ровное песчаное дно и снова подпрыгивать, держа в руках шест: на нем Камбакао закрепит белую капроновую сеть - он ловит рыбу. У Камбакао зуб не попадает на зуб: вода, по его словам, холодная - "всего" тридцать градусов.
- Хорошо, что нет луны, - говорит он шепотом, - значит, у нас будет рыба.
Шепотом он говорит потому, что рожден в джунглях. Там знают повадку рыбы и нрав зверя. Настоящие ловцы, охотники и рыболовы всегда говорят тихо: они боятся спугнуть зверя.
Лишь после того, как Малайзия стала независимой, Камбакао переехал в город.
- Я и сейчас езжу отдыхать в джунгли. Там в реках большие рыбы. А в джунглях много кабанов. Я уж разучился бить их копьем: я не могу метнуть копье дальше чем на тридцать метров, позор какой, а? Обезьян мой отец до сих пор бьет стрелами, которые надо выдувать из деревянного ствола. Я тоже бью их так, - улыбается он, - отравленными стрелами. Мы подкрадываемся к ним, как в вашем "большом балете" крадутся по сцене актеры, играющие роль злодеев, - я смотрел этот фильм в нашем кинотеатре... Ужасно холодная вода, - повторил он, неужели вы не мерзнете? Хотя нам рассказывали, что вся ваша страна покрыта снегом.
- Ну, уж не вся, - ответил я, обидевшись за наш Крым и Кавказ, - у нас тоже есть теплое море.
- Теплее нашего?
- Теплее вашего моря нет нигде.
- Вот видите, - горделиво сказал Камбакао и засмеялся.
Марианна нырнула, и ее долго не было, а потом она, отдуваясь, поднялась со дна и протянула мне диковинную белую ракушку. Она сказала, как говорит моя Дунечка, - так, наверное, говорят все дети мира, когда хотят сделать приятное:
- На!
Ее громадные глаза на загорелом лице сверкнули улыбкой, и я увидел эту улыбку, потому что зубы Марианны ослепительны, они, словно фонарики, высвечивают ее лицо, курносое, очаровательное, ломко-красивое.
- В ее годы, - говорит Камбакао, - я не мог так говорить с белым. Я не имел права называть белого по имени, я называл его "сэр" и смотрел себе под ноги...
...Рыбы было много. Марианна складывала длинных белых рыб в мешочек, показывая мне каждую, - луна взошла, и стало светло, и рыбу было хорошо видно.
- Очень красивые рыбы, - сказал я.
Камбакао перевел Марианне. Она протянула мне самую длинную, зубастую, голубую рыбу и сказала:
- На!
Потом мы лежали у костра и молча курили. Море изредка накатывалось на прибрежный песок, и только этот осторожный звук нарушал таинственную тишину ночи. Задумчиво глядя в огонь, Камбакао спросил:
- Скажите, Джулиан, а с какого возраста в вашей стране разрешено обращаться друг к другу со словом "товарищ"?
...Ах, какое же фантастическое было то утро! Многокилометровый пляж пуст, ни единого человека. На песке, возле самой кромки прибоя, лежали кораллы, огромные перламутровые ракушки, похожие на блюдо, невиданных форм камни, загадочные морские растения. Я сразу вспомнил нашу "охотницу за камнями" Мариэтту Шагинян: ей бы здесь много было работы - на целую книгу. Я долго шел по берегу, и было вокруг тихо, и ни единой души не было окрест. Я оглянулся, когда услышал веселые детские голоса, - три девчушки, рожденные, словно по ранжиру, с разницей, видимо, в год, бежали наперегонки по песку, а следом за ними вышагивал отец - долговязый, весело смеющийся, счастливый. Девочки Джой, Мэри и Сьюзен - окружили меня: улов моих ракушек был воистину богат.
- А это что такое? А как называется вон та, с рогами? А где вы нашли вон ту?
Их отец улыбнулся:
- Они вас замучают.
- У меня две такие же.
- Они здесь?
- Дома.
- Вы откуда?
- Сейчас - из Сингапура. А вы?
- Из Сайгона. Они, - он кивнул головой на девчушек, - прилетели сюда с женой на неделю: у меня отпуск... - он усмехнулся, - за боевые заслуги...
- Как в Сайгоне?
- Плохо.
- Почему?
- Потому, что Север знает, чего он хочет. Я сам северянин, а мы воевали против Юга, когда он был рабовладельческим. Эти, в Сайгоне, хотят делать свой бизнес за нашими спинами. Между нами говоря, это не война, а скотство.
- И много вас так думает?
- Те, кто могут думать, думают, как я. Обидно, знаете ли, погибать, когда трое таких вот карапузов ждут тебя дома. Надо мной смеются в Сайгоне: "Ты пацифист и плохой патриот, потому что рожаешь девочек: сейчас Америке нужны солдаты".
Мой собеседник замолчал и растянулся на песке.
- Вот блаженство, - тихо сказал он, - лежать - и ничего не бояться, и только ненавидеть время, которое несется, как конь на скачках...
- А если вы туда не вернетесь? Он пожал плечами:
- Дезертировать? Тюрьма... Кто их тогда будет кормить?
Он поднялся, закурил. Долго с тоскливой нежностью смотрел он на своих девочек. Девочки играли в песочек - так играют все дети мира.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67