Это история одного мужика — хирурга, творящего чудеса только так. Однажды он втюрился в кошку, которая вертит задницей в “Фоли-Бержер”. Красотка вытянула у него все бабки и бросила, как изношенный лифчик. Оставшись с хреном, эскулап превращается в клошара. Но однажды любительницу хрустов сбивает автобус линии Шарантон-Эколь. Девочке так жутко поломало ручку, что починить ее сможет только кудесник, а во всей Франции такой только один. Как вы догадываетесь, это эскулапклошар.
Узнав об этом из газет, он прямо в прикиде мейд ин помойка идет оперировать танцовщицу. Она выздоравливает, раскаивается, они целуются, и фильм заканчивается как раз в тот момент, когда у меня начинается головная боль.
Я встаю, ругаюсь на идиота, посоветовавшего мне эту мутату. Когда видишь подобные шедевры, хочется узнать адрес режиссера и сходить разбить ему морду в качестве выражения чувств зрителей.
Смотрю на котлы: шесть.
Как раз успеваю высосать стаканчик дюбонне в соседнем бистро и вернуться в контору.
— Есть для меня что? — спрашиваю я телефониста.
— Есть, — отвечает он. — Фотография, переданная из Страсбура по фототелеграфу.
— Давайте.
Пока я распечатываю конверт, он спрашивает:
— Как вам фильм?
— Потрясающий! Того уже понесло:
— Видели, как он кусает губы, когда смотрит на снимок в газете?
— Бесподобно.
— Какой актер, а?
— Да, а какая роль!
— О, это…
— Надеюсь, после подобного фильма он больше не найдет себе работу.
Мой собеседник замирает с карточкой в руке.
Я не теряю времени на его обращение в истинную веру.
Фото, что я достал из конверта, наполняет меня радостью.
— Соедините меня с лабораторией!
Мне отвечает Гриньяр.
— Так, малыш, дуй в спецкамеру и сделай фото парня, что маринуется там. В темпе! Оно мне нужно максимум через четверть часа. Принесешь мне его в бистро напротив.
— Хорошо.
Я обращаюсь к телефонисту:
— Позвоните Старику. Мне неохота к нему подниматься и звонить. Скажите, что я просил сообщить о моем приезде советскому послу. Я буду там через часок.
Я быстро отваливаю. Если бы я пошел к боссу, он стал бы меня спрашивать, как и почему, начал бы взвешивать необходимость визита к Советам, короче — вставлять мне палки в колеса, в чем я в данный момент совершенно не нуждаюсь.
Я предпочитаю вернуться к толстяку из бара напротив, который, наверно, недоволен моим утренним бегством.
Когда я являюсь, он орет на официантку.
— Не надо поднимать такой шухер! — кричу я. — Месье принимает себя за Цезаря?
— Ха! Удравший! — восклицает толстяк.
— Я знаю, что утром смылся немного невежливо, но я внезапно вспомнил об одном важном деле.
— Вежливость и легавый — две несовместимые вещи, — высказывается кабатчик.
— Точно так же, как ты и интеллект.
— Нет, каков! Он оскорбляет людей у них же дома!
— Слушай, протяни руку и налей-ка мне выпить!
На четвертом стакане белого является Гриньяр в белом халате.
— Вот, комиссар.
— Выпьешь стаканчик?
Я предлагаю ему выпить исключительно из вежливости, потому что Гриньяр полный трезвенник. Его тошнит от одного вида стакана вина.
— Нет, спасибо, нет времени…
Я бросаю взгляд на еще мокрый снимок и аккуратно убираю его в мой бумажник.
Мой палец, а он малый хитрый и подсказывает много умных вещей, на этот раз нашептывает мне, что я иду по верному следу. А когда я выхожу на верный след, то любой, кто меня знает, скажет вам, что я с него не собьюсь, — это моя главная черта.
В советском посольстве меня встречает любезный маленький человек. Он в курсе моего визита и ждет меня. Он говорит по-французски без акцента, у него тихий голос и мягкие движения. Одет он в плохо сшитый костюм серого цвета, совершенно безликий.
— Вы, кажется, хотели получить некоторые сведения? — спрашивает он.
— Да, — отвечаю. — Это я веду дело об исчезновении вашего сотрудника. Он кланяется.
— Я знаю… И поверьте, мы очень благодарны вам за ваши усилия и надеемся, что они увенчаются успехом. Я смотрю на него, потом, не сдержавшись, срываюсь:
— Послушайте, милостивый государь, я вижу, вы прекрасно говорите по-французски, так что мне будет легче высказать свои мысли. Прежде всего я хочу вам сказать одну вещь: я полицейский, и полицейский добросовестный. Моя работа — выполнять приказы начальства, а об остальном не задумываться. Мне приказали найти живым или мертвым человека, и я сделаю все возможное и невозможное, чтобы найти его. Но меня с самого начала удивил один момент. Я не заострил на нем внимание сразу, но по мере того, как мое расследование продвигалось, он удивлял меня все больше…
Он достает из жилетного кармана очки в железной оправе, дышит на стекла и вытирает их платком.
— Правда? — шепчет он своим по-прежнему доброжелательным голосом.
— Правда, месье… э-э…
— Бразин, — тихо представляется он.
— Меня удивляет, во-первых, то, что вы посвящаете французские спецслужбы в свои домашние проблемы, — это на вас не похоже. Во-вторых, что вы просите меня найти человека, не дав мне его фотографии.
Он пытается вставить слово, но я ему не даю этого сделать и повышаю тон:
— Что касается первого пункта, он относится скорее к компетенции МИДа, чем простого полицейского. Охотно соглашаюсь, что это не мое дело… Но вот пункт второй — самое что ни на есть мое. Почему вы не приложили фотографию пропавшего к вашей просьбе о розыске, месье… ээ… Бразин?
Его глаза сужаются.
— У нас ее нет, — отвечает он.
— Странно! Но допустим, это так. Тогда почему вы не сообщили точный словесный портрет этого человека, а?.. Хотите, я скажу почему? Потому что он не существует!
Он указывает мне на стул и садится сам.
— Вы говорите очень странные вещи, господин комиссар.
— Не надо хитрить. Я получил требование найти атташе советского посольства, по всей вероятности похищенного неонацистской группой, возглавляемой неким Бунксом. Но мне неизвестно об этом атташе ровным счетом ничего, даже его фамилия. Мне показали на собаку и сказали: “Она украла окорок”, а о самом окороке ничего не сказали… Так вот, после ряда кровавых приключений я спросил себя, а существовал ли этот окорок вообще…
Он встает.
— Вы позволите? — спрашивает он, направляясь к двери.
Он выходит, а я вытираю лоб. Сложная партия. Надо иметь большое нахальство, чтобы явиться в посольство и говорить такие вещи. Теперь понимаете, почему я не сказал Старику о цели моего визита? Я не мог просить у него разрешения пойти к русским и назвать их врунами в их собственном доме!
Еще я себе говорю, что эта игра может быть опасной… Ладно, дальше будет видно. Я говорил откровенно и надеюсь, что мне ответят тем же.
Проходит десять минут. Любезный маленький человечек возвращается.
— Вы можете пройти со мной? — спрашивает он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30