Этот ремень был продет через ручку открытого чемодана, таким образом оба были соединены. Согласитесь, что это не очень удобно для перевозки.
— Конечно.
— Тогда я себе позволил…
— Взломать замок?
— Нет, не взломать… У меня есть связки из забытых клиентами ключей от чемоданов. Один подошел. Когда мы подняли ремень, чемодан раскрылся и мы увидели на стопке белья… ту штуку… Сначала мы не. сообразили, что это такое, а потом поняли и позвонили в полицию…
Я киваю.
— Ясно. Вы говорите “мы”. Кто еще был с вами?
— Грум, дежурный по этажу и горничная…
— Ладно, спасибо.
Глава 5
Я мчусь в полицию, где нахожу моего сопровождающего. Он выкладывает на стол чемоданы и шмотки покойничка. На одежде нет никаких бирок… Что касается чемоданов, если не считать бомбы (обезвреженной местными саперами), в них нет ничего подозрительного: нательное белье без меток, предметы туалета…
Все это говорит мне только об одном: Клюни предвидел возможность ареста и потому снял с одежды все, что позволяло установить его личность.
Но если он так старался очертить вокруг себя кольцо тайны, почему дал мне начало фамилии своей знакомой? Разве может человек, спарывающий метки с рубашек, дать полиции фамилию женщины, которую знает?
Это кажется мне нелогичным, а я, несмотря на свою поэтичную натуру, обожаю логику.
Мне не терпится попасть в Канн, чтобы попытаться найти живущую в квартире женщину, чья фамилия начинается на “Бла”. Это будет непросто, но мне удавались и более лихие подвиги.
Страсбурский полицейский уверяет меня, что фотографии мертвеца печатают и я получу их через четверть часа.
— А пока, — говорю, — я бы хотел позвонить в Париж.
Я устраиваюсь в маленьком кабинете, полном пожелтевших бумаг и дохлых мух, в этаком монументе бюрократии во всем ее ужасе и пыли! Закуриваю сигарету и требую без всякой очереди соединить меня с Парижем. Трубку снимает сам Старик.
— Это Сан-Антонио, — говорю я.
— А! Я с нетерпением ждал от вас известий… Ну что? Даю ему сжатый отчет о поездке.
— Совершенно точно, — говорю я в заключение, — что дело настолько таинственное, насколько можно себе представить: тип отдает концы в городе, где его никто не знает, оставив в багаже супербомбу. Он как с неба упал… Но, честно говоря, я не думаю, что этот интересный случай связан с делом пропавшего русского атташе.
Босс молчит.
— Алло! — кричу я, боясь, что нас разъединили.
— Алло, — отвечает он.
Новая пауза, потом он спрашивает:
— Что собираетесь делать?
— Ехать в Канн! Поезд скоро…
— Езжайте, — соглашается он. — Приехав туда, позвоните в центральное управление полиции. Если в промежутке я узнаю что-то новое, то оставлю для вас сообщение.
— Дежурство в морге что-нибудь дало?
— Ничего… пока.
Я ему благодарен за это “пока”.
— Босс, может быть, вы поделитесь со мной своими мыслями, а то я теперь не могу гоняться за двумя зайцами.
— Возможно, Сан-Антонио, вы гонитесь за одним зайцем, — Это вам сообщил ваш нос, патрон?
— Допустим, — отвечает он. — Во всяком случае, я могу вам сказать одну вещь.
— Какую?
— По фотографии бомбы, присланной сюда фототелеграфом по моей просьбе, наши эксперты определили, что она русского производства!
Поскольку я обалдело молчу, не зная, что сказать, он добавляет:
— Счастливого пути.
Щелчок.
Замечаю, что моя сигарета погасла, снова прикуриваю ее, кладу на заляпанный чернилами стол ноги и с наслаждением затягиваюсь.
С одной стороны, я ищу пропавшего русского дипломата, с другой — нахожу свалившуюся с неба русскую бомбу… Надо признать, нюх у Старика действительно неплохой?
Я перебираю в памяти мою коллекцию трупов: Одеревенелый (ему я разнес морду пулей уже мертвому); малышку Фриду разорвало на куски из-за ее благосклонности ко мне; Рашель выпала из окна… с моей помощью; лже-Клюни помер, когда я его допрашивал.
Трупы, и опять трупы! И все в большей или меньшей степени на счету некоего Сан-Антонио.
Это в конце концов надоедает. И зачем?
А я знаю? Ведь не ради конверта, что правительство дает мне в конце каждого месяца.
Может, ради куска трехцветной тряпки, болтающейся над госучреждениями? Но я не ура-патриот.
В жизни есть страховые агенты, виноторговцы, рабочие заводов “Рено”, полотеры… А есть те, кто может жить только на грани. Необязательно на грани закона, главное — на грани жизни и смерти.
Я из их числа.
Это как цвет кожи: если родился негром, то негром и останешься, нравится тебе это или нет.
Это не выбирают…
— Вот фотографии, господин комиссар, — говорит вошедший полицейский.
Я шумно вздыхаю и гашу сигарету о каблук.
Глава 6
Старшего комиссара каннской полиции я знаю потому, что мы уже встречались во время одного расследования, что я вел на юге.
Это коренастый брюнет с падающими на широкий лоб вьющимися волосами, смутно напоминающий быка.
У него быстрые глаза и сильный южный акцент.
— Зачем приехали? — спрашивает он.
— Играть в угадайку, — отвечаю.
— А! Могу я вам помочь, коллега?
— Может быть, — соглашаюсь я. — Цель моего приезда — найти женщину с фамилией, начинающейся на “Бла”, которая знает этого человека.
Достаю фото Клюни.
Пеллегрини — это фамилия моего приятеля — смотрит на изображение. фотография безупречна. Ребята из лаборатории придали лицу мертвеца живое выражение, и ошибиться может любой. Любой, но только не такой опытный человек, как Пеллегрини.
— Э, — бормочет он, — да ваш малый кажется мне немного мертвым.
— Да не немного, а целиком… Его физиономия вам ничего не напоминает?
— Совершенно ничего. Этот никогда не был в числе моих клиентов.
Первое разочарование! Не то чтобы я верил в чудеса, но все-таки смутно надеялся, что мой типчик окажется давним знакомым каннской полиции. Профессиональная деформация! Всегда надеешься, что подозреваемый уже имел с нами дело.
— Для меня нет сообщений?
— Ни единого.
— Ладно. Мне остается только начать поиски той дамы. Пеллегрини подмигивает.
— А мы не можем перед началом осушить по стаканчику анисовой?
— Гм, — начинаю я, — я ведь приехал не затем, чтобы надираться…
— В моем бистро, — продолжает Пеллегрини, — есть телефонная книга…
Я смотрю на него. Я так увяз в своих неприятностях, что даже не подумал об этом простом и в то же время безотказном способе.
— Хорошо! Пошли…
* * *
Блан, Бланше, Бланшон, Блаве, Блаветт. И все! Не надо пугаться заранее. До того как открыть телефонную книгу, я воображал, что фамилий на “Бла” пруд пруди. Как видите, ничего подобного… Пять! Всего пять, не больше…
Меня наполняет волна радости.
Если дело и дальше пойдет так, я, может быть, разберусь в этой истории.
— Над чем вы работаете? — спрашивает мой коллега.
— Над одной запутанной чертовщиной!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
— Конечно.
— Тогда я себе позволил…
— Взломать замок?
— Нет, не взломать… У меня есть связки из забытых клиентами ключей от чемоданов. Один подошел. Когда мы подняли ремень, чемодан раскрылся и мы увидели на стопке белья… ту штуку… Сначала мы не. сообразили, что это такое, а потом поняли и позвонили в полицию…
Я киваю.
— Ясно. Вы говорите “мы”. Кто еще был с вами?
— Грум, дежурный по этажу и горничная…
— Ладно, спасибо.
Глава 5
Я мчусь в полицию, где нахожу моего сопровождающего. Он выкладывает на стол чемоданы и шмотки покойничка. На одежде нет никаких бирок… Что касается чемоданов, если не считать бомбы (обезвреженной местными саперами), в них нет ничего подозрительного: нательное белье без меток, предметы туалета…
Все это говорит мне только об одном: Клюни предвидел возможность ареста и потому снял с одежды все, что позволяло установить его личность.
Но если он так старался очертить вокруг себя кольцо тайны, почему дал мне начало фамилии своей знакомой? Разве может человек, спарывающий метки с рубашек, дать полиции фамилию женщины, которую знает?
Это кажется мне нелогичным, а я, несмотря на свою поэтичную натуру, обожаю логику.
Мне не терпится попасть в Канн, чтобы попытаться найти живущую в квартире женщину, чья фамилия начинается на “Бла”. Это будет непросто, но мне удавались и более лихие подвиги.
Страсбурский полицейский уверяет меня, что фотографии мертвеца печатают и я получу их через четверть часа.
— А пока, — говорю, — я бы хотел позвонить в Париж.
Я устраиваюсь в маленьком кабинете, полном пожелтевших бумаг и дохлых мух, в этаком монументе бюрократии во всем ее ужасе и пыли! Закуриваю сигарету и требую без всякой очереди соединить меня с Парижем. Трубку снимает сам Старик.
— Это Сан-Антонио, — говорю я.
— А! Я с нетерпением ждал от вас известий… Ну что? Даю ему сжатый отчет о поездке.
— Совершенно точно, — говорю я в заключение, — что дело настолько таинственное, насколько можно себе представить: тип отдает концы в городе, где его никто не знает, оставив в багаже супербомбу. Он как с неба упал… Но, честно говоря, я не думаю, что этот интересный случай связан с делом пропавшего русского атташе.
Босс молчит.
— Алло! — кричу я, боясь, что нас разъединили.
— Алло, — отвечает он.
Новая пауза, потом он спрашивает:
— Что собираетесь делать?
— Ехать в Канн! Поезд скоро…
— Езжайте, — соглашается он. — Приехав туда, позвоните в центральное управление полиции. Если в промежутке я узнаю что-то новое, то оставлю для вас сообщение.
— Дежурство в морге что-нибудь дало?
— Ничего… пока.
Я ему благодарен за это “пока”.
— Босс, может быть, вы поделитесь со мной своими мыслями, а то я теперь не могу гоняться за двумя зайцами.
— Возможно, Сан-Антонио, вы гонитесь за одним зайцем, — Это вам сообщил ваш нос, патрон?
— Допустим, — отвечает он. — Во всяком случае, я могу вам сказать одну вещь.
— Какую?
— По фотографии бомбы, присланной сюда фототелеграфом по моей просьбе, наши эксперты определили, что она русского производства!
Поскольку я обалдело молчу, не зная, что сказать, он добавляет:
— Счастливого пути.
Щелчок.
Замечаю, что моя сигарета погасла, снова прикуриваю ее, кладу на заляпанный чернилами стол ноги и с наслаждением затягиваюсь.
С одной стороны, я ищу пропавшего русского дипломата, с другой — нахожу свалившуюся с неба русскую бомбу… Надо признать, нюх у Старика действительно неплохой?
Я перебираю в памяти мою коллекцию трупов: Одеревенелый (ему я разнес морду пулей уже мертвому); малышку Фриду разорвало на куски из-за ее благосклонности ко мне; Рашель выпала из окна… с моей помощью; лже-Клюни помер, когда я его допрашивал.
Трупы, и опять трупы! И все в большей или меньшей степени на счету некоего Сан-Антонио.
Это в конце концов надоедает. И зачем?
А я знаю? Ведь не ради конверта, что правительство дает мне в конце каждого месяца.
Может, ради куска трехцветной тряпки, болтающейся над госучреждениями? Но я не ура-патриот.
В жизни есть страховые агенты, виноторговцы, рабочие заводов “Рено”, полотеры… А есть те, кто может жить только на грани. Необязательно на грани закона, главное — на грани жизни и смерти.
Я из их числа.
Это как цвет кожи: если родился негром, то негром и останешься, нравится тебе это или нет.
Это не выбирают…
— Вот фотографии, господин комиссар, — говорит вошедший полицейский.
Я шумно вздыхаю и гашу сигарету о каблук.
Глава 6
Старшего комиссара каннской полиции я знаю потому, что мы уже встречались во время одного расследования, что я вел на юге.
Это коренастый брюнет с падающими на широкий лоб вьющимися волосами, смутно напоминающий быка.
У него быстрые глаза и сильный южный акцент.
— Зачем приехали? — спрашивает он.
— Играть в угадайку, — отвечаю.
— А! Могу я вам помочь, коллега?
— Может быть, — соглашаюсь я. — Цель моего приезда — найти женщину с фамилией, начинающейся на “Бла”, которая знает этого человека.
Достаю фото Клюни.
Пеллегрини — это фамилия моего приятеля — смотрит на изображение. фотография безупречна. Ребята из лаборатории придали лицу мертвеца живое выражение, и ошибиться может любой. Любой, но только не такой опытный человек, как Пеллегрини.
— Э, — бормочет он, — да ваш малый кажется мне немного мертвым.
— Да не немного, а целиком… Его физиономия вам ничего не напоминает?
— Совершенно ничего. Этот никогда не был в числе моих клиентов.
Первое разочарование! Не то чтобы я верил в чудеса, но все-таки смутно надеялся, что мой типчик окажется давним знакомым каннской полиции. Профессиональная деформация! Всегда надеешься, что подозреваемый уже имел с нами дело.
— Для меня нет сообщений?
— Ни единого.
— Ладно. Мне остается только начать поиски той дамы. Пеллегрини подмигивает.
— А мы не можем перед началом осушить по стаканчику анисовой?
— Гм, — начинаю я, — я ведь приехал не затем, чтобы надираться…
— В моем бистро, — продолжает Пеллегрини, — есть телефонная книга…
Я смотрю на него. Я так увяз в своих неприятностях, что даже не подумал об этом простом и в то же время безотказном способе.
— Хорошо! Пошли…
* * *
Блан, Бланше, Бланшон, Блаве, Блаветт. И все! Не надо пугаться заранее. До того как открыть телефонную книгу, я воображал, что фамилий на “Бла” пруд пруди. Как видите, ничего подобного… Пять! Всего пять, не больше…
Меня наполняет волна радости.
Если дело и дальше пойдет так, я, может быть, разберусь в этой истории.
— Над чем вы работаете? — спрашивает мой коллега.
— Над одной запутанной чертовщиной!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30