Одри покончила с шампиньонами и тоже была не прочь пофилософствовать.
- Когда человек наслаждается, он полностью всем доволен и его не
заставишь уже идти на войну, рыть котлован под сталелитейный завод, ходить в
школу, - высказала она гипотезу, - Цивилизация есть проявление нашего
недовольства нашим же положением. Будь наши волосатые предки сыты,
причесаны, согреты, не заедай их блохи, тигры и медведи, не замораживай
морозы, да разве пришла бы им в голову такая безумная идея, как борьба за
существование, как цивилизация, как право наций на самоопределение и
равенство мужчин и женщин!
Я перехватил эстафету:
- Когда человек доволен, он и пальцем не пошевельнет, чтобы что-нибудь
сделать. Вся наша история - это история нашего недовольства. Если хочешь
заставить эту безволосую обезьяну свернуть горы, сделай ее недовольной.
Диктаторы всех времен и народов это очень хорошо понимали. И причина краха
нашего либерализма в том, что демократия считала своим долгом в первую
очередь думать о человеке, о том, чтобы жилось ему хорошо и по его кухне не
ползали тараканы (- Кто? Кто? - переспросила Одри. Пришлось прерваться и
просветить отсталое создание, во всех красках живописуя таракана
обыкновенного, вечного спутника холостяцких кухонь, солдатских столовок и
внеземных поселений. После чего заметно побледневшая Одри передернула голыми
плечиками и призналась, что о таких чудовищах она до сих пор не слышала). А
Человек Довольный есть первейший враг любого государства, потому что на это
самое государство ему наплевать. Он социально пассивен, не ведет никакой
общественной работы и не ходит на выборы. Недовольные же, наоборот, дни
напролет шастают по демонстрациям и орут "Долой Президента! ". Диктаторы как
раз и приходят на этой мутной волне недовольства. Какая первейшая задача
диктатуры? Сделать весь народ недовольным! Даже если у них все есть, то
заявить, что живут они все-равно в дерьме, а еще лучше - отнять большую
часть того, что они имеют и обвинить в этом соседа.
- Хотя, если мы были бы всем довольны, то сейчас сидели в какой-нибудь
вонючей берлоге, завернувшись во вшивые шкуры, и поедали папоротники и
хвощи, - задумчиво сказала Одри и подвинула к себе появившуюся кстати
тарелку.
Против такого сильного аргумента я ничего не смог возразить и молча
напал с ножом и вилкой на беззащитные донские "зразы" из филе судака,
фаршированные крабами, грибами и всяческой зеленью.
Мы сидели, отгородившись от сумасшедшего мира, смотрели друг на друга,
ели вкусную пищу и нам было хорошо. Мы казались друг другу самыми
симпатичными и милыми людьми и нам казалось, что весь мир состоит из таких
же милашек и симпатяг, что в мире царит добро и рай сошел на Землю.
Приплыл запеченный карп с гречневой кашей, но рыбные блюда мне уже
надоели и я принялся за свиную рульку с капустой и ароматным соусом "красное
вино". Одри же, в первый раз ступив на столь хлебосольный и рыбообильный
берег Прибалтики, от карпа не отказалась. Она ела как кошечка - аккуратно,
тихо, но очень сноровисто и быстро. Я с удивлением отметил, как под нежной
кожей ее рук обнаруживаются по-мужски крепкие мышцы. О технике "скрытого
цветка" я слышал, но мне никогда не приходилась встречать женщин,
воспитанных по этой школе. Если верить слухам, то моей маленькой Одри ничего
не стоило разобрать на запчасти пару вооруженных террористов. Я мог сегодня
спокойно гулять по ночной Паланге.
Мое разглядывание Одри не понравилось и она нанесла ответный удар.
- А что вы сейчас пишете, Кирилл?
Я откинулся на спинку стула и попытался отшутиться:
- Ну что вы, Одри! Разве я сейчас пишу? Я же ем. И с чего вы взяли, что
я должен что-то писать?
Одри пригубила вино. Платье ее все строжело и строжело, привратившись
окончательно в глухой закрытый балахон из густо-синего бархата и скромной
бриллиантовой брошкой в виде пухленького Амура.
- Вы ведь писатель и должны писать. Я вас сразу узнала, - объяснила
она.
- И сразу захотели задавить. А я-то ломал голову - с чего это вдруг
молодая красавица соглашается на предложение совершенно незнакомого ей
человека, с явными признаками... э-э, хм... депрессии на лице, вместе
отужинать в какой-то забегаловке. Я думал, лелеял в душе надежду, что еще не
утерял способность обвораживать и завлекать юные неопытные сердца, а мне
заявляют, что просто моя физиономия украшает заднюю обложку моих же книг, и
уж лучше перехватить сосисок вместе с этим, наверняка нудным и заумным, как
все писатели, типом, чем в одиночку искать приключений на свою... э-э...
голову.
- Я такого не говорила и говорить не собиралась, - хладнокровно
заметила Одри, - вы напрасно обижаетесь.
- Последний раз я обиделся, когда старший Витька забрал у меня
понравившуюся ему погремушку. Ходить тогда я еще не умел, поэтому пришлось
обидеться. Но с тех пор больше ничего подобного со мной не было, -
пробормотал я. Моя филиппика поразила и меня самого.
Вот и еще один звонок приближающейся старости. Сначала ты становишься
сентиментальным и чувствуешь себя за все в ответе, затем - обидчивым, потому
что у тебя выпадают волосы, и, в конце-концов, тебя перестают интересовать
женщины.
Я подергал себя за волосы, но они держались пока крепко. Да и девушка
напротив меня волновала.
- Я больше не пишу, - сказал я, прервав опасную линию разговора, и
погрузился в созерцание появившегося пирога и горшочков. Одри подвинула к
себе один горшочек и, открыв, понюхала:
- Пахнет пивом, медом и мясом. Очень необычно.
- Это фирменное блюдо Гедеминаса. Он почему-то считает, что я русский и
при каждом моем посещении потчует меня бараниной по-боярски, - объяснил я и
придвинул к себе свою долю.
Одри попробовала боярское блюдо и захлопала в ладоши:
- Будем как русские - пить водку и закусывать солеными огурцами.
Водки у Гедеминаса тоже было много. Одри согласилась на ледяные
"Русскую" и "Смирнов". Но с солеными огурцами произошла промашка - такак
экзотика в "Вешнаге" отсутствовала и нам пришлось удовлетвориться
запеченными грибами-кокот.
Мы чокались толстенькими стопками и спорили, чем отличаются "Русская"
от смирновской водки. Мы долго обсуждали эту проблему и пришли к обоюдному
выводу, что водки было слишком мало для столь тонкой дегустации и нам
подкинули графинчик с двустами граммами "Московской особой". Одри твердой
рукой отрезала себе и мне пирог с угрем и лососью и объявила, что рыбка
плавать хочет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80