Сколько времени тому назад вырвалось наружу Оно? Маленькое, тощенькое, голодное. Теперь оно большое, сытое, и с каждым часом Оно набирается новой мощью. Еще неделя-другая, и я ничего не смогу сделать, Оно меня убьет. Сейчас я хотя бы еще могу попытаться.
Занятый своими мыслями, я и не заметил, что Тенах уже давно остановился, а за ним и я. Тенах смотрел на девушку, словно пытаясь угадать, где же в ней прячется подмеченная мной святость, а девушка смотрела на меня. Ее взгляд и заставил меня очнуться. Толстуха мать тоже была тут как тут и осыпала оскорблениями всех присутствующих, не обойдя ими никого.
– Ахатани, – орала она, – что зенки вылупила, тварь бесстыжая?
И так далее. Она выразила свое мнение относительно величины, формы и чистоты моей мужской плоти и сравнила моральные качества Тенаха и некоторых животных, явно отдавая последним предпочтение. Когда она набирала полные легкие воздуху для новой порции оскорблений, Тенаху удалось, наконец, встрять в разговор.
– Ахатани, – негромко сказал он, – пойди сюда. Мне нужно поговорить с тобой.
Ахатани спрыгнула с ветки и подошла к воротам. Лицо толстухи побагровело.
– Храмовая шлюха! – завизжала она. – Храмовая шлюха-а!!!
Ахатани пошатнулась и ухватилась за ворота. Я огляделся. Из всех окрестных домиков на толстухины вопли повысунулись лица. Гори она огнем, старая мерзавка. То, что она сказала, в устах другого было всего лишь оскорблением, но из уст матери это обвинение. При моих Богах храмовых шлюх хот бы судили, теперь же их просто побивают камнями сразу после обвинения. Высунутые лица начали исчезать одно за другим, и не было никаких сомнений, что их обладатели скоро появятся. Тенах, похоже, напрочь забыл, что он уже не воин, а настоятель, ибо левая рука его сжалась в кулак, а правая принялась нашаривать у левого бедра несуществующее оружие. Кое-кто из соседей уже появился на пороге своих домов, и не с пустыми руками, в отличии от Тенаха. В глазах их мерцал трепет предвкушения. Действовать нужно было быстро, а я, как назло не мог войти: мне мешала повисшая на воротах Ахатани.
Соседи двинулись к Ахатани, и я перепрыгнул через штакетник. Просто чудо, что штаны выдержали. Ахатани повернулась ко мне – бледная, испуганная. Я быстро сдернул с руки оба браслета и поднял их над головой. Соседи остановились. Какие теперь обычаи, я не знал, но они еще не настолько забыли прежние обряды, чтобы не понять, что я собираюсь сделать. Они растерялись, и их растерянность длилась целое мгновение. Я успел им воспользоваться. Венчальный браслет я надел на руку Ахатани, а браслет выкупа бросил к ногам ее матери.
– Ой, батюшки! – истерически выдохнул кто-то.
– Пойдем, Ахатани, – тихо сказал я и обнял ее за плечи. – Тебя больше никто не обидит.
Вообще-то по закону они могли теперь побить камнями нас обоих: и храмовую шлюху Ахатани, и меня, ее новоиспеченного мужа. Но я знал, что ни одна рука не посмеет подняться и бросить камень нам в спину. Так оно и случилось. Я увел Ахатани, Тенах ушел следом, и никто не бросил камень.
Когда мы добрались до дома, солнце стояло еще высоко, но мне казалось, что день прошел, а то и не один. Храмы, Поляны Белых Цветов, хохочущие придурки, жаждущая крови толпа, моя собственная жениться… Мне не хватало браслетов на руке, ведь я носил их, не снимая, уже много лет.
– А почему браслетов два? – спросил меня Тенах, явно желая отвлечь Ахатани от мрачных мыслей. – Ведь после того, как ты даешь женщине венчальный браслет, вы уже женаты, разве не так?
– Не совсем. Ты действительно ничего об этом не помнишь?
– Откуда? Я ведь с детства был посвящен, не забывай.
– Забудешь тут. Нет, одного венчального браслета мало. Он просто подтверждает, что я обязуюсь жениться и не откажусь от своих слов. И если у женщины с моим браслетом родится ребенок, он мой, законный, нравится мне это или нет. Если, например, я своей подружке на свиданке его надел, а потом жениться раздумал. Или если она не хочет. Пока выкуп не заплачен, у нее есть право выбора. Она может отвергнуть меня и выйти замуж на тех же основаниях, что и вдова. Но я все равно обязан ее защищать и оберегать наравне с ее мужем. А вот выкупной браслет завершает дело, это уже заключение брака.
– Разумный обычай, – заключил Тенах, – весьма. Разумнее теперешних.
Какие теперь заведены обычаи, я не спрашивал, а Тенах не стал их описывать.
– Пожалуй, надо его восстановить, – размышлял вслух Тенах, – или ввести что-нибудь похожее. Меньше будет обманутых девушек.
Интересно. Во времена моей юности в наших краях и слов-то таких не было – «обманутая девушка», и как раз благодаря обычаю дарить венчальный браслет.
– Кстати, Наемник. Можешь отказаться, но я бы хотел обвенчать тебя по теперешнему обряду. Чтоб никто ни к чему не мог придраться.
– Мудрое решение, Тенах. Вот завтра и обвенчаешь. Сегодня мне не до этого.
И тут я впервые услышал голос своей жены.
– Как тут хорошо, – тихо сказала она, глядя на мой дом и сад.
У меня дух захватило. Ее голос не принадлежал той, оскверненной земле, где уничтожают бессловесные цветы, и родная мать отдает на расправу толпе свою дочь, лишь бы потешить злобу. Он принадлежал моей земле, где жужжание пчел позолотило тишину, моим лугам и полям, моему саду и дому.
– Тебе и будет здесь хорошо, – сдавленно отозвался я.
– Я знаю, – ответила она. – Ты добрый.
– Впервые слышу, – ухмыльнулся я.
Тенах тоже сдержано фыркнул.
– Там, в пристройке, – я указал рукой, – можно помыться с дороги. Я сейчас затоплю. Вот только переодеть тебя не во что. В моей одежде ты просто утонешь, но ведь не оставлять на тебе этот кошмар.
Действительно, одежда Ахатани была ужасна. Нужно свирепо ненавидеть собственного ребенка, чтобы обрядить ее подобным образом.
– Трудное положение, – засмеялся Тенах. – Ни ей, ни тебе идти покупать одежду я бы не советовал. Во всяком случае сегодня. И мне не стоит. Все-таки настоятель храма. Могут неправильно понять.
– Если у тебя есть немного холста, – запинаясь, выговорила Ахатани, – я бы могла…
Я засмеялся.
– Холста! Во второй комнате стоит сундук, там и полотно найдется, и шелк, и все, что положено. Вот с нитками потруднее… хотя… да, верно. На окне шкатулка, там вроде и нитки, и иголки, и всякая другая блажь. А пока сошьешь, возьми мою купальную накидку. Она большая, но ее можно подрезать. Сейчас я принесу. Только штаны переодену.
Ахатани покраснела. Посмеиваясь в душе над ее смущением, я отправился за штанами, накидкой, полотенцем и прочим. Признаться, меня захватили эти хлопоты. Так приятно было заботиться об Ахатани и не думать, что же мне предстоит в самом недалеком будущем.
Когда я истопил баньку и Ахатани удалилась мыться, я занялся стряпней. Тенах помогал мне со сноровкой, поистине удивительной для человека его положения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40