.. А вооруженный налет на памятник архитектуры?
Столичный ученый, как террорист какой-нибудь, разъезжает
туда-сюда с бомбой?
-- Не видел никакой бомбы!
Он помедлил, потом, наклонившись, пошарил у себя под
ногами и выставил передо мной одуванчиков ящик.
-- Сделано, в общем, грамотно, -- ворковал он над ящиком,
снимая бережно крышку, будто там был старинный фарфор, -- химик
все-таки... и часики имелись... если вот эти проволочки
соприкоснутся, -- он небрежно поиграл какими-то проводами, --
мои трубки уже больше никто не набьет табаком.
Словно вдруг испугавшись реальности такой перспективы, он
протянул к себе трубку с черным резным чубуком и принялся ее
набивать.
-- Одного я понять не могу: как она не взорвалась в
мотоцикле? В электричестве он ни черта не смыслит, вот уж ваше
слепое счастье... Кстати, я поздравляю пана профессора! Вы
катались верхом на собственной смерти -- это не всем сходит с
рук! Вы бы въехали на тот свет в недурной компании! -- что-то в
трубке ему не понравилось, он вытряс табак в пепельницу,
прочистил мундштук щеточкой и стал набивать снова. -- Поймите
меня правильно: я не собираюсь начать против вас уголовное
дело, да и не мог бы. Я хочу вас предостеречь... Люди науки в
житейских делах легкомысленны... Вы связались с подозрительной
личностью, мало того, что он вас чуть не угробил, он хотел еще
взорвать памятник. Разве это способ исследования?
-- Здесь какая-то путаница, -- заупрямился я, -- не мог он
его взрывать. Не сумасшедший же он!
-- Само собой, сумасшедший, -- майор благодушно попыхивал,
раскуривая трубку, -- не сомневайтесь... и лучше с ним не
водитесь!
Оба его стола, и трубки, и злополучный ящик утонули в
пластах дыма. Я вытащил сигареты, и он любезно поднес мне
спичку.
-- Я боюсь вот чего, -- он глядел на меня недоверчиво, --
вам везде теперь мерещится разветвленный кошачий заговор, это
бывает с приезжими. Вы попробуйте устроить шум, вас конечно
поднимут на смех, но скандал есть скандал, а провинция есть
провинция, и моей отличной репутации, и что еще хуже,
аттестации -- увы, конец! И спрашивается, из-за чего -- из-за
того, что в маленьком городе жители слишком сильно любят своих
кошек!
Ах, вот в чем дело!.. Пришла моя очередь задавать вопросы:
-- Я тоже так думал. Но вчерашнее -- как вы его объясните?
Почему они все взбесились? Да и где это видано, чтобы они
нападали на человека, и еще стаей, как волки?
Он достал из стола бумажку с цифрами, будто заранее
написанный ответ на мои вопросы.
-- За три года, последние три, ваш учитель в различных
аптеках города купил девятьсот с лишним пузырьков валерьянки,
то есть почти двадцать литров. Это не человек, а губка,
пропитанная валерьянкой!
Я вспомнил дрожащие руки, мензурку и голос: ...я так
взволнован!
-- Так чего же вы хотите от кошек? Обмажьтесь вареньем и
ложитесь спать в муравейник! Одно и то же!
-- Ну, а зачем они забрались на памятник? Помните, сколько
их было?
-- Дошкольный вопрос, профессор! Если кошка хочет удрать,
что делает кошка? Кошка лезет на дерево... или на что попало.
-- Но откуда их столько? Для чего они там собираются? И
почему именно вчера -- ведь не каждую ночь они там торчат?
-- О, это уже история!.. Там стояла пристань рыболовецкой
артели, там же рыбу сортировали, разделывали, солили. Тогда-то
и развелись кошки, они поедали отходы и плодились в страшных
количествах. Потом санитарный инспектор прикрыл это дело. А
они, по привычке, что ли, все равно там болтаются... берег
плоский, вровень с водой -- в отлив разная живность копошится
по лужам -- вот и еда... Что еще, почему вчера? Полнолуние!
Морские черви выползают на берег, отменная добыча для кошек. Да
что я вам толкую, вы про морскую фауну вс" лучше меня знаете!
Ответы его словно были разложены перед ним на столе, как
деньги у расторопной кассирши, и он не глядя выбрасывал мне
нужный набор монеток. Я же чувствовал себя простаком, которого
дурачат на ярмарке, а он вс" не может понять, как это так
получается.
-- Если вся загвоздка в валериановых каплях, то зачем пан
майор так подробно фотографировал? Вс" подряд и без передышки?
Уверяю, вы выглядели вполне серьезным.
-- Помилуйте, пан профессор, как мне не быть серьезным --
я же на работе! А снимки -- на случай придирок... начальство,
-- он усмехнулся и направил под стол густую струю дыма. -- И
еще, я фотограф-любитель, разве вам не насплетничали?..
Затмение снимал год назад в телескоп -- так, поверите ли, взяли
журналы... цветной снимак, могу показать.
Я не мог придумать новых вопросов, разговор, как будто,
заканчивался.
-- У меня к вам просьба, профессор. Вы-то поиграли в
индейцев, и делу конец. А мне придется отчитываться... замять
невозможно, необычное дело, все равно станет известно. Будут
спрашивать разные глупости -- почему не давали
предупредительных выстрелов, почему при проведении операции
отказались от использования взрыв-пакетов, и вс" такое... как у
вас на ученых советах, -- трубка его догорела, он ее выколотил,
и теперь чистил ершиком. -- Опишите подробно все, что вы вчера
видели! Про собаку не надо, только на пустоши. Машинка в
соседней комнате, пишите пожалуйста три экземпляра. И главное,
перед подписью -- все ваши чины, все ученые звания, не
забудьте... Провинция есть провинция!
14
После событий того дикого дня и сумасшедшей ночи следующие
несколько дней рисуются мне до сих пор неясно. Я чувствовал,
вот-вот должно что-то случиться, и даже жил в определенном
ожидании этого "чего-то", как в шахматах ждут хода противника,
но не давал себе труда хорошенько подумать, какой это будет
ход. Из состояния бестолковой расслабленности жизнь меня вывела
резким и довольно жестоким толчком.
То, ради чего я застрял в городе -- письмо с докладом о
мрачной судьбе Антония и его мраморной гробнице -- написано
пока не было. Мне казалось, оно обязательно свяжется с
дальнейшей моей судьбой, и хотелось писать его, имея в мыслях
какую-нибудь ясность. О главной же причине промедления я тогда
не желал дать себе отчета: письмо означало точку, жирную точку,
замыкающую главу, и руки отказывались ее ставить. Письмо
написалось вскоре, само собой, как только выезд из города стал
невозможен.
Припоминаю, что самым отчетливым чувством тех дней было
раздражение против Крестовского. Мало того, что он вызвал меня
в участок и допросил, как карманного вора, теперь он установил
за мной бесцеремонную слежку. Он встречался по десять раз в
день, иногда в совсем неподходящих местах;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
Столичный ученый, как террорист какой-нибудь, разъезжает
туда-сюда с бомбой?
-- Не видел никакой бомбы!
Он помедлил, потом, наклонившись, пошарил у себя под
ногами и выставил передо мной одуванчиков ящик.
-- Сделано, в общем, грамотно, -- ворковал он над ящиком,
снимая бережно крышку, будто там был старинный фарфор, -- химик
все-таки... и часики имелись... если вот эти проволочки
соприкоснутся, -- он небрежно поиграл какими-то проводами, --
мои трубки уже больше никто не набьет табаком.
Словно вдруг испугавшись реальности такой перспективы, он
протянул к себе трубку с черным резным чубуком и принялся ее
набивать.
-- Одного я понять не могу: как она не взорвалась в
мотоцикле? В электричестве он ни черта не смыслит, вот уж ваше
слепое счастье... Кстати, я поздравляю пана профессора! Вы
катались верхом на собственной смерти -- это не всем сходит с
рук! Вы бы въехали на тот свет в недурной компании! -- что-то в
трубке ему не понравилось, он вытряс табак в пепельницу,
прочистил мундштук щеточкой и стал набивать снова. -- Поймите
меня правильно: я не собираюсь начать против вас уголовное
дело, да и не мог бы. Я хочу вас предостеречь... Люди науки в
житейских делах легкомысленны... Вы связались с подозрительной
личностью, мало того, что он вас чуть не угробил, он хотел еще
взорвать памятник. Разве это способ исследования?
-- Здесь какая-то путаница, -- заупрямился я, -- не мог он
его взрывать. Не сумасшедший же он!
-- Само собой, сумасшедший, -- майор благодушно попыхивал,
раскуривая трубку, -- не сомневайтесь... и лучше с ним не
водитесь!
Оба его стола, и трубки, и злополучный ящик утонули в
пластах дыма. Я вытащил сигареты, и он любезно поднес мне
спичку.
-- Я боюсь вот чего, -- он глядел на меня недоверчиво, --
вам везде теперь мерещится разветвленный кошачий заговор, это
бывает с приезжими. Вы попробуйте устроить шум, вас конечно
поднимут на смех, но скандал есть скандал, а провинция есть
провинция, и моей отличной репутации, и что еще хуже,
аттестации -- увы, конец! И спрашивается, из-за чего -- из-за
того, что в маленьком городе жители слишком сильно любят своих
кошек!
Ах, вот в чем дело!.. Пришла моя очередь задавать вопросы:
-- Я тоже так думал. Но вчерашнее -- как вы его объясните?
Почему они все взбесились? Да и где это видано, чтобы они
нападали на человека, и еще стаей, как волки?
Он достал из стола бумажку с цифрами, будто заранее
написанный ответ на мои вопросы.
-- За три года, последние три, ваш учитель в различных
аптеках города купил девятьсот с лишним пузырьков валерьянки,
то есть почти двадцать литров. Это не человек, а губка,
пропитанная валерьянкой!
Я вспомнил дрожащие руки, мензурку и голос: ...я так
взволнован!
-- Так чего же вы хотите от кошек? Обмажьтесь вареньем и
ложитесь спать в муравейник! Одно и то же!
-- Ну, а зачем они забрались на памятник? Помните, сколько
их было?
-- Дошкольный вопрос, профессор! Если кошка хочет удрать,
что делает кошка? Кошка лезет на дерево... или на что попало.
-- Но откуда их столько? Для чего они там собираются? И
почему именно вчера -- ведь не каждую ночь они там торчат?
-- О, это уже история!.. Там стояла пристань рыболовецкой
артели, там же рыбу сортировали, разделывали, солили. Тогда-то
и развелись кошки, они поедали отходы и плодились в страшных
количествах. Потом санитарный инспектор прикрыл это дело. А
они, по привычке, что ли, все равно там болтаются... берег
плоский, вровень с водой -- в отлив разная живность копошится
по лужам -- вот и еда... Что еще, почему вчера? Полнолуние!
Морские черви выползают на берег, отменная добыча для кошек. Да
что я вам толкую, вы про морскую фауну вс" лучше меня знаете!
Ответы его словно были разложены перед ним на столе, как
деньги у расторопной кассирши, и он не глядя выбрасывал мне
нужный набор монеток. Я же чувствовал себя простаком, которого
дурачат на ярмарке, а он вс" не может понять, как это так
получается.
-- Если вся загвоздка в валериановых каплях, то зачем пан
майор так подробно фотографировал? Вс" подряд и без передышки?
Уверяю, вы выглядели вполне серьезным.
-- Помилуйте, пан профессор, как мне не быть серьезным --
я же на работе! А снимки -- на случай придирок... начальство,
-- он усмехнулся и направил под стол густую струю дыма. -- И
еще, я фотограф-любитель, разве вам не насплетничали?..
Затмение снимал год назад в телескоп -- так, поверите ли, взяли
журналы... цветной снимак, могу показать.
Я не мог придумать новых вопросов, разговор, как будто,
заканчивался.
-- У меня к вам просьба, профессор. Вы-то поиграли в
индейцев, и делу конец. А мне придется отчитываться... замять
невозможно, необычное дело, все равно станет известно. Будут
спрашивать разные глупости -- почему не давали
предупредительных выстрелов, почему при проведении операции
отказались от использования взрыв-пакетов, и вс" такое... как у
вас на ученых советах, -- трубка его догорела, он ее выколотил,
и теперь чистил ершиком. -- Опишите подробно все, что вы вчера
видели! Про собаку не надо, только на пустоши. Машинка в
соседней комнате, пишите пожалуйста три экземпляра. И главное,
перед подписью -- все ваши чины, все ученые звания, не
забудьте... Провинция есть провинция!
14
После событий того дикого дня и сумасшедшей ночи следующие
несколько дней рисуются мне до сих пор неясно. Я чувствовал,
вот-вот должно что-то случиться, и даже жил в определенном
ожидании этого "чего-то", как в шахматах ждут хода противника,
но не давал себе труда хорошенько подумать, какой это будет
ход. Из состояния бестолковой расслабленности жизнь меня вывела
резким и довольно жестоким толчком.
То, ради чего я застрял в городе -- письмо с докладом о
мрачной судьбе Антония и его мраморной гробнице -- написано
пока не было. Мне казалось, оно обязательно свяжется с
дальнейшей моей судьбой, и хотелось писать его, имея в мыслях
какую-нибудь ясность. О главной же причине промедления я тогда
не желал дать себе отчета: письмо означало точку, жирную точку,
замыкающую главу, и руки отказывались ее ставить. Письмо
написалось вскоре, само собой, как только выезд из города стал
невозможен.
Припоминаю, что самым отчетливым чувством тех дней было
раздражение против Крестовского. Мало того, что он вызвал меня
в участок и допросил, как карманного вора, теперь он установил
за мной бесцеремонную слежку. Он встречался по десять раз в
день, иногда в совсем неподходящих местах;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49