Но здесь, для МакКлинтика и всех прочих, я негритянка по имени Руби. – Уинсам фыркнул. – Будь другом, не выдавай меня – ни им, ни ему.
– Я никому не скажу, Паола. – Тут вернулся МакКлинтик. – Ладно, ребятки, вы не против заехать за моей подружкой?
– За Рэйчел? – разулыбался МакКлинтик, – Славное дело.
Паола совсем сникла.
– Представляю, какой пикник мы вчетвером устроим за городом. – Это говорилось для Паолы; Уинсам окосел и уже не следил за собой. – Это будет нечто новое, свежее и чистое.
– Пожалуй, вести буду я, – решил МакКлинтик. Таким образом ему удастся сосредоточиться и немного прийти в себя, а за городом дело пойдет легче. Тем паче что Руни совсем пьян. Даже больше, чем кажется.
– Веди, – устало согласился Уинсам. Господи, только бы она была дома. И всю дорогу до 112-й улицы (МакКлинтик жал на всю катушку) он размышлял, что будет делать, если не застанет Рэйчел.
Рэйчел не было. Дверь не заперта, записки нет. Обычно она не забывала черкнуть пару слов. И обычно запирала дверь. Уинсам вошел в квартиру. Две-три зажженных лампы. И никого.
Лишь комбинация валяется на кровати. Уинсам взял в руки черный гладкий шелк. Ночнушка-шелковушка, подумал он и поцеловал комбинацию в левую грудную чашечку. Зазвонил телефон. Уинсам не стал брать трубку. Но в конце концов решил ответить.
– Где Эстер? – задыхаясь спросила Рэйчел.
– Хорошее у тебя белье, – сообщил Уинсам.
– Спасибо. Она не приходила?
– Девушки, которые носят черное белье, опасны.
– Потом, Руни. Она унеслась, будто ей вожжа под хвост попала. Посмотри, там записки нет?
– Поехали со мной в Ленокс, в штат Массачусетс. Вздох безграничного терпения.
– Нет там записки. Ничего нет.
– Ты посмотри, посмотри. Я в метро.
Пылает август в Новом Йорке, – (запел Руни), –
Поедем в Ленокс, не грусти,
Не бей меня отказом горьким,
Сказав, как всем: «Прощай, прости».
(Припев, в темпе бегин ):
В том краю, где прохладные ветры гуляют по улицам
узким.
Миллионы теней пуритан по извилинам мозга бредут,
Но лишь бостонский грянет мотив – и член встанет
ракетой в миг пуска,
Жизнь – мечта, и плевать на богему, легавых и тюрем уют.
Город Ленокс прекрасен, ты вдумайся, Рэйчел,
Наедим мы там задницы нечеловечьи –
Не бывало такого у нас никогда.
Будет там мой Уолден, а я, как Джон Олден ,
Облысею и слюни пускать нежно в полдень
Стану рядом с тобой. Ну и пусть, ерунда.
Слушай, Рэйчел,
(прищелкивая пальцами на первую и третью долю)
уедем со мной навсегда.
Рэйчел бросила трубку на полуслове. Уинсам остался сидеть у телефона с комбинацией в руках. Просто сидел.
II
Эстер и впрямь попала вожжа под хвост. А задница у нее была весьма чувствительная. Незадолго до разговора с Уинсамом Эстер сидела в прачечной и плакала; там Рэйчел ее и нашла.
– Что такое? – спросила она. Эстер заскулила громче. – Детка, – ласково сказала Рэйчел, – рассказывай.
– Отвали на фиг. – И Рэйчел пришлось бегать за ней между стиральными машинами и центрифугами, то и дело путаясь в сохнущих простынях, ковриках и лифчиках.
– Слушай, я ведь просто хочу тебе помочь. – Эстер боролась с простыней. Рэйчел беспомощно стояла посреди темной прачечной и взывала к подруге. В этот момент взбесилась стиральная машина в соседней комнате, и через дверь прямо им под ноги хлынул поток мыльной воды. Рэйчел выругалась, сбросила туфли, подоткнула юбку и помчалась за шваброй.
Не прошло и пяти минут после? начала уборки, как Хряк Бодайн сунул голову в дверь.
– Неправильно драишь, – заявил он. – Где тебя учили так возить шваброй?
– Ага, – зарычала Рэйчел, – тебе нужна тряпка? Сейчас получишь. – И пошла на него, размахивая шваброй.
Хряк поспешно отступил.
– Что там стряслось с Эстер? Я столкнулся с ней у выхода.
Рэйчел и сама хотела об этом знать. К тому времени, когда она закончила драить пол и, вскарабкавшись по пожарной лестнице, влезла через окно в свою квартиру, Эстер, естественно, уже исчезла.
«Слэб», – тут же подумала Рэйчел. Слэб снял трубку почти сразу.
– Если она появится, я дам тебе знать.
– Но Слэб…
– Что? – спросил Слэб.
Ничего. Бог с ним. Рэйчел повесила трубку. Хряк сидел на подоконнике. Рэйчел машинально включила ему радио. Литл Уилли Джон пел «Лихорадку».
– Так что там с Эстер? – спросила Рэйчел, чтобы хоть что-нибудь сказать.
– Это я спросил, – ответил Хряк. – Могу спорить, что она залетела.
– Спорь. – У Рэйчел заболела голова, и она ушла в ванную. Медитировать.
Их всех лихорадило.
Но на этот раз Хряк – пошлый и злорадствующий – сделал верный вывод. Когда Эстер появилась у Слэба, вид у нее был точь-в-точь как у забеременевшей фабричной работницы, белошвейки или продавщицы: спутанные волосы, опухшее лицо, набухшая грудь и слегка обозначившийся живот.
Пять минут – и Слэб завелся. Он стоял перед «Датским сыром № 56» – кривоватым куском на занимавшей всю стену картине, рядом с которой сам Слэб в своей темной одежке казался карликом, – размахивал руками и то и дело откидывал волосы со лба.
– Не мели чушь, – вещал он. – Шенмэйкер не даст тебе ни гроша. Вот увидишь. Хочешь, заключим небольшое пари? Я уверен, что у ребенка будет здоровенный крючковатый шнобель.
И Эстер заткнулась. Добрый Слэб был приверженцем шоковой терапии.
– Слушай, – он схватил карандаш, – сейчас никто нс поедет на Кубу. Там, несомненно, еще жарче, чем в Новом Йорке. Одним словом, не сезон. И там Батиста, который, несмотря на все свои фашистские замашки, сделал одно поистине золотое дело: он узаконил аборты. Л ого значит, что у тебя будет не какой-нибудь неуклюжий коновал, а специалист, который, по крайней мере, знает, что делает. Это нормально, безопасно, законно и самое главное – дешево.
– Это убийство.
– Ты что, обратилась в католичество? Милое дело. Нс знаю почему, но в эпоху Декаданса это всегда входит в моду.
– Ты знаешь, что я об этом думаю, – прошептала Эстер.
– Ладно, замнем. Хотя хотел бы я знать. – Некоторое время Слэб помалкивал, боясь растрогаться. Затем принялся что-то подсчитывать на клочке бумаги. – За три сотни, – подытожил он, – мы управимся свозить тебя туда и обратно. Включая питание, если, конечно, ты захочешь есть.
– Мы?
– Вся Шальная Братва. За неделю ты успеешь смотаться в Гавану и обратно. Станешь чемпионкой йо-йо.
– Нет.
Так они препирались, переводя разговор в плоскость метафизики, а день тем временем угасал. Оба понимали, что ничего серьезного не защищают и ничего важного не пытаются доказать. Словно пикировались на вечеринке или болтали о Боттичелли. Перебрасывались цитатами из Лигурийских трактатов , из Галена, Аристотеля, Дэвида Рисмана, Т. С. Эллиота.
– Откуда ты знаешь, что там уже обитает новая душа? Откуда ты знаешь, когда душа входит в плоть?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163
– Я никому не скажу, Паола. – Тут вернулся МакКлинтик. – Ладно, ребятки, вы не против заехать за моей подружкой?
– За Рэйчел? – разулыбался МакКлинтик, – Славное дело.
Паола совсем сникла.
– Представляю, какой пикник мы вчетвером устроим за городом. – Это говорилось для Паолы; Уинсам окосел и уже не следил за собой. – Это будет нечто новое, свежее и чистое.
– Пожалуй, вести буду я, – решил МакКлинтик. Таким образом ему удастся сосредоточиться и немного прийти в себя, а за городом дело пойдет легче. Тем паче что Руни совсем пьян. Даже больше, чем кажется.
– Веди, – устало согласился Уинсам. Господи, только бы она была дома. И всю дорогу до 112-й улицы (МакКлинтик жал на всю катушку) он размышлял, что будет делать, если не застанет Рэйчел.
Рэйчел не было. Дверь не заперта, записки нет. Обычно она не забывала черкнуть пару слов. И обычно запирала дверь. Уинсам вошел в квартиру. Две-три зажженных лампы. И никого.
Лишь комбинация валяется на кровати. Уинсам взял в руки черный гладкий шелк. Ночнушка-шелковушка, подумал он и поцеловал комбинацию в левую грудную чашечку. Зазвонил телефон. Уинсам не стал брать трубку. Но в конце концов решил ответить.
– Где Эстер? – задыхаясь спросила Рэйчел.
– Хорошее у тебя белье, – сообщил Уинсам.
– Спасибо. Она не приходила?
– Девушки, которые носят черное белье, опасны.
– Потом, Руни. Она унеслась, будто ей вожжа под хвост попала. Посмотри, там записки нет?
– Поехали со мной в Ленокс, в штат Массачусетс. Вздох безграничного терпения.
– Нет там записки. Ничего нет.
– Ты посмотри, посмотри. Я в метро.
Пылает август в Новом Йорке, – (запел Руни), –
Поедем в Ленокс, не грусти,
Не бей меня отказом горьким,
Сказав, как всем: «Прощай, прости».
(Припев, в темпе бегин ):
В том краю, где прохладные ветры гуляют по улицам
узким.
Миллионы теней пуритан по извилинам мозга бредут,
Но лишь бостонский грянет мотив – и член встанет
ракетой в миг пуска,
Жизнь – мечта, и плевать на богему, легавых и тюрем уют.
Город Ленокс прекрасен, ты вдумайся, Рэйчел,
Наедим мы там задницы нечеловечьи –
Не бывало такого у нас никогда.
Будет там мой Уолден, а я, как Джон Олден ,
Облысею и слюни пускать нежно в полдень
Стану рядом с тобой. Ну и пусть, ерунда.
Слушай, Рэйчел,
(прищелкивая пальцами на первую и третью долю)
уедем со мной навсегда.
Рэйчел бросила трубку на полуслове. Уинсам остался сидеть у телефона с комбинацией в руках. Просто сидел.
II
Эстер и впрямь попала вожжа под хвост. А задница у нее была весьма чувствительная. Незадолго до разговора с Уинсамом Эстер сидела в прачечной и плакала; там Рэйчел ее и нашла.
– Что такое? – спросила она. Эстер заскулила громче. – Детка, – ласково сказала Рэйчел, – рассказывай.
– Отвали на фиг. – И Рэйчел пришлось бегать за ней между стиральными машинами и центрифугами, то и дело путаясь в сохнущих простынях, ковриках и лифчиках.
– Слушай, я ведь просто хочу тебе помочь. – Эстер боролась с простыней. Рэйчел беспомощно стояла посреди темной прачечной и взывала к подруге. В этот момент взбесилась стиральная машина в соседней комнате, и через дверь прямо им под ноги хлынул поток мыльной воды. Рэйчел выругалась, сбросила туфли, подоткнула юбку и помчалась за шваброй.
Не прошло и пяти минут после? начала уборки, как Хряк Бодайн сунул голову в дверь.
– Неправильно драишь, – заявил он. – Где тебя учили так возить шваброй?
– Ага, – зарычала Рэйчел, – тебе нужна тряпка? Сейчас получишь. – И пошла на него, размахивая шваброй.
Хряк поспешно отступил.
– Что там стряслось с Эстер? Я столкнулся с ней у выхода.
Рэйчел и сама хотела об этом знать. К тому времени, когда она закончила драить пол и, вскарабкавшись по пожарной лестнице, влезла через окно в свою квартиру, Эстер, естественно, уже исчезла.
«Слэб», – тут же подумала Рэйчел. Слэб снял трубку почти сразу.
– Если она появится, я дам тебе знать.
– Но Слэб…
– Что? – спросил Слэб.
Ничего. Бог с ним. Рэйчел повесила трубку. Хряк сидел на подоконнике. Рэйчел машинально включила ему радио. Литл Уилли Джон пел «Лихорадку».
– Так что там с Эстер? – спросила Рэйчел, чтобы хоть что-нибудь сказать.
– Это я спросил, – ответил Хряк. – Могу спорить, что она залетела.
– Спорь. – У Рэйчел заболела голова, и она ушла в ванную. Медитировать.
Их всех лихорадило.
Но на этот раз Хряк – пошлый и злорадствующий – сделал верный вывод. Когда Эстер появилась у Слэба, вид у нее был точь-в-точь как у забеременевшей фабричной работницы, белошвейки или продавщицы: спутанные волосы, опухшее лицо, набухшая грудь и слегка обозначившийся живот.
Пять минут – и Слэб завелся. Он стоял перед «Датским сыром № 56» – кривоватым куском на занимавшей всю стену картине, рядом с которой сам Слэб в своей темной одежке казался карликом, – размахивал руками и то и дело откидывал волосы со лба.
– Не мели чушь, – вещал он. – Шенмэйкер не даст тебе ни гроша. Вот увидишь. Хочешь, заключим небольшое пари? Я уверен, что у ребенка будет здоровенный крючковатый шнобель.
И Эстер заткнулась. Добрый Слэб был приверженцем шоковой терапии.
– Слушай, – он схватил карандаш, – сейчас никто нс поедет на Кубу. Там, несомненно, еще жарче, чем в Новом Йорке. Одним словом, не сезон. И там Батиста, который, несмотря на все свои фашистские замашки, сделал одно поистине золотое дело: он узаконил аборты. Л ого значит, что у тебя будет не какой-нибудь неуклюжий коновал, а специалист, который, по крайней мере, знает, что делает. Это нормально, безопасно, законно и самое главное – дешево.
– Это убийство.
– Ты что, обратилась в католичество? Милое дело. Нс знаю почему, но в эпоху Декаданса это всегда входит в моду.
– Ты знаешь, что я об этом думаю, – прошептала Эстер.
– Ладно, замнем. Хотя хотел бы я знать. – Некоторое время Слэб помалкивал, боясь растрогаться. Затем принялся что-то подсчитывать на клочке бумаги. – За три сотни, – подытожил он, – мы управимся свозить тебя туда и обратно. Включая питание, если, конечно, ты захочешь есть.
– Мы?
– Вся Шальная Братва. За неделю ты успеешь смотаться в Гавану и обратно. Станешь чемпионкой йо-йо.
– Нет.
Так они препирались, переводя разговор в плоскость метафизики, а день тем временем угасал. Оба понимали, что ничего серьезного не защищают и ничего важного не пытаются доказать. Словно пикировались на вечеринке или болтали о Боттичелли. Перебрасывались цитатами из Лигурийских трактатов , из Галена, Аристотеля, Дэвида Рисмана, Т. С. Эллиота.
– Откуда ты знаешь, что там уже обитает новая душа? Откуда ты знаешь, когда душа входит в плоть?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163