И в конце концов, Борис
Анатольевич, вы же служили в армии, вы должны понимать, что
такое субординация! Если нас используют втемную, как вы утверждаете,
значит, на то есть свои причины. Мы должны делать
наше дело на своем уровне компетенции; кто-то пусть делает
на своем. А если каждый начнет требовать, чтобы его непрерывно
информировали о том, что происходит на других уровнях,
тогда это не дело будет, а бардак.
Те же самые аргументы, отметил я, можно привести в оправдание
совершенно противоположных выводов. Велика наука
софистики!
Но вслух сказал я другое, причем, в вызывающе оскорбительной
манере:
- Чем же тогда вы, товарищ капитан, отличаетесь от "всего
из себя великолепного" агента Альфа? - и процитировал, нарочито
подражая высокомерным интонациям "голоса совести" Заварзина. - "Если
надо стрелять, я буду стрелять. Если нужно убить, я
убью. Если понадобится взорвать этот мир, я взорву его. И
Владыки ценят меня, я не обману высокое доверие Совета."
Лицо Сифорова вдруг страшно перекосилось. Было это настолько
неожиданно, что я отпрянул. Мне вдруг показалось,
что сейчас он попытается меня ударить. Он стиснул пальцы в
кулаки, и на скулах у него выступили красные пятна. Совсем
как тогда, под воздействием выпитой залпом водки. Но ударить
он меня не ударил, даже не пытался.
- Не понимаю, Борис Анатольевич, - сказал он высоким
звенящим от напряжения голосом. - Не понимаю, зачем вам нужно
ссориться со мной?
- Да не нужно мне с вами ссориться. Не было у меня такого
намерения. Потому что, во-первых, это глупо: ссоры никогда
ни к чему хорошему не приводят, да и делить нам с вами
на нашем "уровне компетенции", по большому счету, нечего; а
во-вторых, мы все-таки заняты общим делом, и я об этом не забываю.
А всякое дело нужно доводить до конца. Как бы там ни
было.
- Зачем же тогда вы начали этот разговор? - Сифоров заметно
расслабился, спросил почти с интересом.
- Повторюсь. Мне не нравится то положение, в котором
мы оказались согласно выбранной вашим руководством стратегии.
Я не чувствую себя больше партнером и добровольным помощником.
Я хотел бы, чтобы со мной были более откровенны. И рассчитывал
на ваше понимание и поддержку. Но, видимо, ошибался. Понимания
от вас не дождешься, поддержки - тем более. Вы скорее подставите
меня под пули, чем решитесь выступить против мнения
тех, кто вам авторитет и указка. И даже поймаем мы Герострата
или нет, по всему, тоже не представляет для вас особенного
значения. Лишь бы все развивалось по плану, навязываемому вам
сверху. А ведь, наверное, ваш капитан Андронников, таким же
образом думал, когда придержал информацию о таксисте. И вот
вам результат!
- Ничего-то вы не знаете, Борис Анатольевич.
- Не знаю, но хочу знать! Гибнут люди: сколько уже погибло,
сколько еще погибнет. Мерзавец на свободе, бесчинствует
и на этих жертвах вряд ли остановится. Что ему сотня
человеческих жизней, судеб, если он готов весь мир поставить
на уши? И может быть, оттого, что я чего-то не знаю, он долго
еще будет оставаться на свободе и десятками будет убивать
людей. Вот к чему ведут все ваши недоговоренности и недомолвки,
игры втемную. И где гарантия, что и сегодня-завтра нас
не подставят, как тогда, в мае, и счастьем для нас будет,
если мы живыми из новой переделки выберемся. Но что-то начинаю
сомневаться я в этом. "Свидетелей быть не должно".
Еще один принцип работы контрразведки, не так ли?
Сифоров не ответил. Он долго и молча разглядывал меня
тяжелым и очень недобрым взглядом, но я выдержал и не отвел
глаз.
- Думайте что хотите, - наконец заявил он. - Но мы действуем
правильно, и, полагаю, скоро вы постараетесь забрать
свои слова назад. Вот тогда мы поговорим.
- Очень надеюсь, - сказал я сухо. - Но как бы не получилось
наоборот.
- Думайте что хотите, - повторил Сифоров, вставая.
Он ушел, как обычно, заперев за собой дверь на ключ.
Глава двадцать седьмая
Стычка с неистовым капитаном обострило тот мой, казалось,
глубоко запрятанный от самого себя, но постоянный в последние
дни страх.
Дядя Степа-милиционер надувает щеки и свистит в невидимый
свисток...
На самом-то деле ни на минуту все эти двенадцать дней я
не забывал, что и сам являюсь членом Своры, и что в извилинах
моих ковырялись не меньше, чем в извилинах того же несчастного
Заварзина, страхового агента Альфа. Стремительно развивавшиеся - целый
поток - события первых трех дней как-то сгладили
страх, мгновенно возникающий при мысли, что со мной будет,
если Герострат сумеет как-то инициировать заложенную мне в
голову программу. Это, а с ним и намерение попытаться через
Марину избавиться от предателя, сидящего в моей голове, отодвинулось
на второй план.
Но теперь, в пустые дни ожидания, страх вернулся, и как
подтверждение худшим из моих опасений стало то, что я обнаружил
неспособность свою спокойно, вдумчиво размышлять на эти
темы, не говоря уже о безрезультатных попытках проникнуть за
завесу ложной памяти о финале майских событий.
Немедленно возникали сильные головные боли, разбивавшие
в осколки любую мысль, выводившие меня из себя. Не спасал от
них и точечный массаж Марины. Хотя здесь она показала себя
настоящим мастером; не помогли и многочисленные медицинские
препараты, которые во множестве и пестром разнообразии
содержала в себе аптечка "явки". Боли заставляли чувствовать
себя неполноценным, инвалидом, и я просто бесился, хорошо понимая,
откуда все это идет. И все чаще возвращался к идее
воспользоваться умениями и опытом Марины, чтобы избавиться
от самого присутствия программы в моей голове. Тем более что
после неудач моих партнеров из ФСК эта идея стала рассматриваться
мной под новым углом приложения.
Но если до разговора с капитаном мои размышления на эту
тему имели исключительно спорадический характер, то после разговора,
после небрежной фразы: "Думайте что хотите", я ни о
чем другом думать больше не мог.
Нас используют втемную. У тех, кто использует нас с Геростратом
ничего не получается. Значит, нужно попытаться выйти
из проложенной для нас колеи, вырваться из плоскости существующей
схемы, предложить такое решение, которое не могло
быть предусмотрено ни одной из участвующих в игре сторон; которое
все возможные планы опрокидывало бы вверх тормашками,
а следовательно, могло бы привести к результатам, неожиданным
для многих. Для Герострата, например.
В этом деле, думал я, вышагивая по комнатам "явки", ты
можешь рассчитывать только на себя. Как и тогда, в мае - помнишь,
надеюсь? Да, с тех пор ты изменился, слегка обрюзг и
порастерял самоуверенности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62
Анатольевич, вы же служили в армии, вы должны понимать, что
такое субординация! Если нас используют втемную, как вы утверждаете,
значит, на то есть свои причины. Мы должны делать
наше дело на своем уровне компетенции; кто-то пусть делает
на своем. А если каждый начнет требовать, чтобы его непрерывно
информировали о том, что происходит на других уровнях,
тогда это не дело будет, а бардак.
Те же самые аргументы, отметил я, можно привести в оправдание
совершенно противоположных выводов. Велика наука
софистики!
Но вслух сказал я другое, причем, в вызывающе оскорбительной
манере:
- Чем же тогда вы, товарищ капитан, отличаетесь от "всего
из себя великолепного" агента Альфа? - и процитировал, нарочито
подражая высокомерным интонациям "голоса совести" Заварзина. - "Если
надо стрелять, я буду стрелять. Если нужно убить, я
убью. Если понадобится взорвать этот мир, я взорву его. И
Владыки ценят меня, я не обману высокое доверие Совета."
Лицо Сифорова вдруг страшно перекосилось. Было это настолько
неожиданно, что я отпрянул. Мне вдруг показалось,
что сейчас он попытается меня ударить. Он стиснул пальцы в
кулаки, и на скулах у него выступили красные пятна. Совсем
как тогда, под воздействием выпитой залпом водки. Но ударить
он меня не ударил, даже не пытался.
- Не понимаю, Борис Анатольевич, - сказал он высоким
звенящим от напряжения голосом. - Не понимаю, зачем вам нужно
ссориться со мной?
- Да не нужно мне с вами ссориться. Не было у меня такого
намерения. Потому что, во-первых, это глупо: ссоры никогда
ни к чему хорошему не приводят, да и делить нам с вами
на нашем "уровне компетенции", по большому счету, нечего; а
во-вторых, мы все-таки заняты общим делом, и я об этом не забываю.
А всякое дело нужно доводить до конца. Как бы там ни
было.
- Зачем же тогда вы начали этот разговор? - Сифоров заметно
расслабился, спросил почти с интересом.
- Повторюсь. Мне не нравится то положение, в котором
мы оказались согласно выбранной вашим руководством стратегии.
Я не чувствую себя больше партнером и добровольным помощником.
Я хотел бы, чтобы со мной были более откровенны. И рассчитывал
на ваше понимание и поддержку. Но, видимо, ошибался. Понимания
от вас не дождешься, поддержки - тем более. Вы скорее подставите
меня под пули, чем решитесь выступить против мнения
тех, кто вам авторитет и указка. И даже поймаем мы Герострата
или нет, по всему, тоже не представляет для вас особенного
значения. Лишь бы все развивалось по плану, навязываемому вам
сверху. А ведь, наверное, ваш капитан Андронников, таким же
образом думал, когда придержал информацию о таксисте. И вот
вам результат!
- Ничего-то вы не знаете, Борис Анатольевич.
- Не знаю, но хочу знать! Гибнут люди: сколько уже погибло,
сколько еще погибнет. Мерзавец на свободе, бесчинствует
и на этих жертвах вряд ли остановится. Что ему сотня
человеческих жизней, судеб, если он готов весь мир поставить
на уши? И может быть, оттого, что я чего-то не знаю, он долго
еще будет оставаться на свободе и десятками будет убивать
людей. Вот к чему ведут все ваши недоговоренности и недомолвки,
игры втемную. И где гарантия, что и сегодня-завтра нас
не подставят, как тогда, в мае, и счастьем для нас будет,
если мы живыми из новой переделки выберемся. Но что-то начинаю
сомневаться я в этом. "Свидетелей быть не должно".
Еще один принцип работы контрразведки, не так ли?
Сифоров не ответил. Он долго и молча разглядывал меня
тяжелым и очень недобрым взглядом, но я выдержал и не отвел
глаз.
- Думайте что хотите, - наконец заявил он. - Но мы действуем
правильно, и, полагаю, скоро вы постараетесь забрать
свои слова назад. Вот тогда мы поговорим.
- Очень надеюсь, - сказал я сухо. - Но как бы не получилось
наоборот.
- Думайте что хотите, - повторил Сифоров, вставая.
Он ушел, как обычно, заперев за собой дверь на ключ.
Глава двадцать седьмая
Стычка с неистовым капитаном обострило тот мой, казалось,
глубоко запрятанный от самого себя, но постоянный в последние
дни страх.
Дядя Степа-милиционер надувает щеки и свистит в невидимый
свисток...
На самом-то деле ни на минуту все эти двенадцать дней я
не забывал, что и сам являюсь членом Своры, и что в извилинах
моих ковырялись не меньше, чем в извилинах того же несчастного
Заварзина, страхового агента Альфа. Стремительно развивавшиеся - целый
поток - события первых трех дней как-то сгладили
страх, мгновенно возникающий при мысли, что со мной будет,
если Герострат сумеет как-то инициировать заложенную мне в
голову программу. Это, а с ним и намерение попытаться через
Марину избавиться от предателя, сидящего в моей голове, отодвинулось
на второй план.
Но теперь, в пустые дни ожидания, страх вернулся, и как
подтверждение худшим из моих опасений стало то, что я обнаружил
неспособность свою спокойно, вдумчиво размышлять на эти
темы, не говоря уже о безрезультатных попытках проникнуть за
завесу ложной памяти о финале майских событий.
Немедленно возникали сильные головные боли, разбивавшие
в осколки любую мысль, выводившие меня из себя. Не спасал от
них и точечный массаж Марины. Хотя здесь она показала себя
настоящим мастером; не помогли и многочисленные медицинские
препараты, которые во множестве и пестром разнообразии
содержала в себе аптечка "явки". Боли заставляли чувствовать
себя неполноценным, инвалидом, и я просто бесился, хорошо понимая,
откуда все это идет. И все чаще возвращался к идее
воспользоваться умениями и опытом Марины, чтобы избавиться
от самого присутствия программы в моей голове. Тем более что
после неудач моих партнеров из ФСК эта идея стала рассматриваться
мной под новым углом приложения.
Но если до разговора с капитаном мои размышления на эту
тему имели исключительно спорадический характер, то после разговора,
после небрежной фразы: "Думайте что хотите", я ни о
чем другом думать больше не мог.
Нас используют втемную. У тех, кто использует нас с Геростратом
ничего не получается. Значит, нужно попытаться выйти
из проложенной для нас колеи, вырваться из плоскости существующей
схемы, предложить такое решение, которое не могло
быть предусмотрено ни одной из участвующих в игре сторон; которое
все возможные планы опрокидывало бы вверх тормашками,
а следовательно, могло бы привести к результатам, неожиданным
для многих. Для Герострата, например.
В этом деле, думал я, вышагивая по комнатам "явки", ты
можешь рассчитывать только на себя. Как и тогда, в мае - помнишь,
надеюсь? Да, с тех пор ты изменился, слегка обрюзг и
порастерял самоуверенности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62