А почему жалел — и сам не знал. По правде говоря, старика жалеть было не за что. Он не походил на заброшенного, оставленного без внимания, на нем была белоснежная рубаха, темно-красный галстук, завязанный толстым узлом, он всегда был чисто выбрит.
Странно, может, Адам жалел его только потому, что он целыми днями сидел у окна?
«Неужели старость означает одиночество?»
Адам бросил в печку несколько поленьев и снова сел. Старик, казалось, совсем забыл про него. Жалкий, сгорбленный, сидел он на колченогом стуле. Палка его все так же вонзалась в землю. Обеими руками он крепко опирался на нее. На руках покоился его подбородок.
Но вдруг он выпрямился, снял шапку и огляделся, не зная, куда ее положить. Потом отодвинул в сторону головки чеснока и хлеб и положил шапку на ящик.
В сторожку вошел промокший до нитки Вахо.
Он ежился от холода и, стараясь согреться, прятал руки под мышки. С ног до головы он был вымазан в грязи.
Ни на кого не обратив внимания, он вошел, направился к печке и присел возле нее на корточки.
Старик посмотрел на Вахо:
— Здравствуй!
Вахо небрежно кивнул.
— Вы его знаете? — спросил Адам старика.
Теперь Вахо кивнул Адаму: да, он меня знает.
— В бильярд больше не играешь? — спросил старик у Вахо.
— Эх,— вздохнул Вахо.
— Что ты тут делаешь?
— Я тут исправляюсь, —усмехнулся Вахо,— перевоспитываюсь, уважаемый Спиридон!
Потом он торопливо поднялся и вышел из будки, но вскоре опять появился в дверях.
— Я совсем забыл,— обратился он к Адаму,— вас зовут!
— Скажи, что я скоро приду.
Вахо почтительно приложил руку к груди и осторожно прикрыл за собой дверь.
— Я сейчас уйду,— негромко проговорил врач.
л- Ничего, они и без меня справятся...
Снова заметив в пальцах у старика сигарету, Адам
вынул коробок со спичками. Спиридон протянул руку и взял у него коробок, высыпал все спички на ладонь и коробок вернул Адаму обратно. Потом он взял шапку и надел ее, а на место, где она раньше лежала, высыпал спички. Адам с удивлением смотрел: что он собирается делать? Спиридон с большим усердием стал раскладывать спички, выводил связанные друг с другом треугольники, потом нервным движением руки разрушал их и опять начинал сначала. При этом он даже не смотрел в сторону Адама. «Он хочет мне что-то сказать и не решается!» — понял Адам. Из вежливости он сделал заинтересованный вид, наклонился вперед и стал смотреть на разложенные спички. Старик взглянул на него:
— Ну-ка, и вы попробуйте!
Адам взял одну спичку, подержал ее немного, как бы выбирая для нее место. Этим он хотел показать, что игра, затеянная стариком, его в самом деле увлекла.
— Положите вот сюда! — Спиридон постучал пальцем по ящику, словно если не положить спичку точно на это место, ничего не получится. Вокруг первой спички Адам разложил другие, у него получилась более сложная комбинация, чем у старика, хотя Адам и не думал состязаться с ним.
— Ого? — старик удивился.
— Это получилось случайно,— Адам оправдывался,— второй раз я так не сумею.
— В серединку кладешь одну спичку, так? — спросил старик.
— Да.
— Потом?
— Не помню,— улыбнулся Адам,— честное слово, не помню... кажется, так!
Теперь они вдвоем принялись раскладывать спички.
— Ничего не получается,— сказал Адам.
— Получится!
Ничего у них, конечно, не получилось.
— Теперь можно закурить,— сказал старик. Он осторожно собрал спички и подал их Адаму: — Положите обратно!
Адам сложил спички в коробку, предложил старику сигарету.
— Благодарю,— ответил Спиридон,— у меня есть! Он вынул из кармана сигарету. Адам зажег ему спичку.
Чем дальше, тем все большей симпатией проникался к старику Адам.
«Честное слово, он что-то хочет мне сказать»,— думал Адам. Он не знал, как себя повести, чтобы старику легче было высказаться. Не успел он об этом подумать, как Спиридон проговорил:
— Вас, наверно, удивляет мой визит...
Адам не ожидал такого прямого вопроса и растерялся:
— Да... то есть...
— Сегодня день рождения моего сына,— сказал старик.
— Сына? — Адам удивился еще больше — он никогда прежде не слыхал, что у Спиридона есть сын.
— Да, сына... Ему сегодня сорок два года...
Адам собрался спросить Спиридона, где его сын, но тот опередил его:
— Его звали Уча,— несколько раз повторил,— Уча... Уча... Уча...
Адам открыл было рот, но старик опять прервал его:
— Вот потому я и пришел сюда!
— Да-а,— сказал Адам, как будто ему сразу все стало понятным. На самом деле он решительно ничего не понимал.
— Может быть, это со мной происходит по старости,— продолжал Спиридон,— ведь война давно кончилась.
— Да, давно кончилась,— Адам начинал кое о чем догадываться,— давно...
— Нет,— вдруг очень твердо произнес старик,— война так скоро не кончается!
— Двадцать лет,— сказал Адам,— она кончилась двадцать лет тому назад...
— Нет, война не кончается так быстро! Вот поэтому я и пришел сюда... Не удивляйтесь... Потом я должен пойти на станцию, приезжает невеста моего сына... Который час?
— Половина четвертого.
— Ровно в пять я должен быть на станции... она всегда приезжает...
Он как будто вспомнил, что так и не назвал причины своего визита, и едва слышно добавил;
— Вы мне напоминаете сына,
_ ?
Он тоже был, как вы... Высокий.., Решительный..,
И он, как вы... Господи, что это я говорю? Для чего р это...
— Говорите! — попросил Адам.
— В ту ночь, когда у вас болел зуб, помните?
— Помню.
— Когда вы уходили, я не хотел вас отпускать, сдержался, еле сдержался, чтобы не показаться вам сумасшедшим... Так темно было.
— Темно? — улыбнулся Адам.— Я ведь не маленький.
— Разумеется, но... Я всегда так боялся, когда мой сын куда-нибудь уходил... Странно, я смотрел и не верил, что он существует на самом деле... И вы такой же... Не смейтесь! Это не старческий бред, ведь так и случилось — он исчез,..— Он немного помолчал и потом повторил:
— Исчез!
Наступило молчание. Столько боли было заключено в этом слове, столько горечи и сожаления, что для другого слова просто не оставалось места.
Послышался громкий плач, беспомощный, сдавленный, так неумело обычно плачут мужчины.
Да, в отличие от Адама он мог плакать, наверное, он был мягче и жалостливее. Он знал еще много такого, о чем Адам даже и представления не имел. И еще — он боялся смерти, о которой Адам до сих пор ни разу не думал. Смерть казалась ему такой чепухой, что он вовсе не считал ее неизбежной. Казалось, что однажды он уже пережил смерть и потому отлично знал, что это такое.
— Мой сын плакал всегда как ребенок. Я часто слышал, как он рыдал, повалившись на постель в своей комнате, когда его предавали товарищи или он сталкивался с чьим-нибудь горем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60
Странно, может, Адам жалел его только потому, что он целыми днями сидел у окна?
«Неужели старость означает одиночество?»
Адам бросил в печку несколько поленьев и снова сел. Старик, казалось, совсем забыл про него. Жалкий, сгорбленный, сидел он на колченогом стуле. Палка его все так же вонзалась в землю. Обеими руками он крепко опирался на нее. На руках покоился его подбородок.
Но вдруг он выпрямился, снял шапку и огляделся, не зная, куда ее положить. Потом отодвинул в сторону головки чеснока и хлеб и положил шапку на ящик.
В сторожку вошел промокший до нитки Вахо.
Он ежился от холода и, стараясь согреться, прятал руки под мышки. С ног до головы он был вымазан в грязи.
Ни на кого не обратив внимания, он вошел, направился к печке и присел возле нее на корточки.
Старик посмотрел на Вахо:
— Здравствуй!
Вахо небрежно кивнул.
— Вы его знаете? — спросил Адам старика.
Теперь Вахо кивнул Адаму: да, он меня знает.
— В бильярд больше не играешь? — спросил старик у Вахо.
— Эх,— вздохнул Вахо.
— Что ты тут делаешь?
— Я тут исправляюсь, —усмехнулся Вахо,— перевоспитываюсь, уважаемый Спиридон!
Потом он торопливо поднялся и вышел из будки, но вскоре опять появился в дверях.
— Я совсем забыл,— обратился он к Адаму,— вас зовут!
— Скажи, что я скоро приду.
Вахо почтительно приложил руку к груди и осторожно прикрыл за собой дверь.
— Я сейчас уйду,— негромко проговорил врач.
л- Ничего, они и без меня справятся...
Снова заметив в пальцах у старика сигарету, Адам
вынул коробок со спичками. Спиридон протянул руку и взял у него коробок, высыпал все спички на ладонь и коробок вернул Адаму обратно. Потом он взял шапку и надел ее, а на место, где она раньше лежала, высыпал спички. Адам с удивлением смотрел: что он собирается делать? Спиридон с большим усердием стал раскладывать спички, выводил связанные друг с другом треугольники, потом нервным движением руки разрушал их и опять начинал сначала. При этом он даже не смотрел в сторону Адама. «Он хочет мне что-то сказать и не решается!» — понял Адам. Из вежливости он сделал заинтересованный вид, наклонился вперед и стал смотреть на разложенные спички. Старик взглянул на него:
— Ну-ка, и вы попробуйте!
Адам взял одну спичку, подержал ее немного, как бы выбирая для нее место. Этим он хотел показать, что игра, затеянная стариком, его в самом деле увлекла.
— Положите вот сюда! — Спиридон постучал пальцем по ящику, словно если не положить спичку точно на это место, ничего не получится. Вокруг первой спички Адам разложил другие, у него получилась более сложная комбинация, чем у старика, хотя Адам и не думал состязаться с ним.
— Ого? — старик удивился.
— Это получилось случайно,— Адам оправдывался,— второй раз я так не сумею.
— В серединку кладешь одну спичку, так? — спросил старик.
— Да.
— Потом?
— Не помню,— улыбнулся Адам,— честное слово, не помню... кажется, так!
Теперь они вдвоем принялись раскладывать спички.
— Ничего не получается,— сказал Адам.
— Получится!
Ничего у них, конечно, не получилось.
— Теперь можно закурить,— сказал старик. Он осторожно собрал спички и подал их Адаму: — Положите обратно!
Адам сложил спички в коробку, предложил старику сигарету.
— Благодарю,— ответил Спиридон,— у меня есть! Он вынул из кармана сигарету. Адам зажег ему спичку.
Чем дальше, тем все большей симпатией проникался к старику Адам.
«Честное слово, он что-то хочет мне сказать»,— думал Адам. Он не знал, как себя повести, чтобы старику легче было высказаться. Не успел он об этом подумать, как Спиридон проговорил:
— Вас, наверно, удивляет мой визит...
Адам не ожидал такого прямого вопроса и растерялся:
— Да... то есть...
— Сегодня день рождения моего сына,— сказал старик.
— Сына? — Адам удивился еще больше — он никогда прежде не слыхал, что у Спиридона есть сын.
— Да, сына... Ему сегодня сорок два года...
Адам собрался спросить Спиридона, где его сын, но тот опередил его:
— Его звали Уча,— несколько раз повторил,— Уча... Уча... Уча...
Адам открыл было рот, но старик опять прервал его:
— Вот потому я и пришел сюда!
— Да-а,— сказал Адам, как будто ему сразу все стало понятным. На самом деле он решительно ничего не понимал.
— Может быть, это со мной происходит по старости,— продолжал Спиридон,— ведь война давно кончилась.
— Да, давно кончилась,— Адам начинал кое о чем догадываться,— давно...
— Нет,— вдруг очень твердо произнес старик,— война так скоро не кончается!
— Двадцать лет,— сказал Адам,— она кончилась двадцать лет тому назад...
— Нет, война не кончается так быстро! Вот поэтому я и пришел сюда... Не удивляйтесь... Потом я должен пойти на станцию, приезжает невеста моего сына... Который час?
— Половина четвертого.
— Ровно в пять я должен быть на станции... она всегда приезжает...
Он как будто вспомнил, что так и не назвал причины своего визита, и едва слышно добавил;
— Вы мне напоминаете сына,
_ ?
Он тоже был, как вы... Высокий.., Решительный..,
И он, как вы... Господи, что это я говорю? Для чего р это...
— Говорите! — попросил Адам.
— В ту ночь, когда у вас болел зуб, помните?
— Помню.
— Когда вы уходили, я не хотел вас отпускать, сдержался, еле сдержался, чтобы не показаться вам сумасшедшим... Так темно было.
— Темно? — улыбнулся Адам.— Я ведь не маленький.
— Разумеется, но... Я всегда так боялся, когда мой сын куда-нибудь уходил... Странно, я смотрел и не верил, что он существует на самом деле... И вы такой же... Не смейтесь! Это не старческий бред, ведь так и случилось — он исчез,..— Он немного помолчал и потом повторил:
— Исчез!
Наступило молчание. Столько боли было заключено в этом слове, столько горечи и сожаления, что для другого слова просто не оставалось места.
Послышался громкий плач, беспомощный, сдавленный, так неумело обычно плачут мужчины.
Да, в отличие от Адама он мог плакать, наверное, он был мягче и жалостливее. Он знал еще много такого, о чем Адам даже и представления не имел. И еще — он боялся смерти, о которой Адам до сих пор ни разу не думал. Смерть казалась ему такой чепухой, что он вовсе не считал ее неизбежной. Казалось, что однажды он уже пережил смерть и потому отлично знал, что это такое.
— Мой сын плакал всегда как ребенок. Я часто слышал, как он рыдал, повалившись на постель в своей комнате, когда его предавали товарищи или он сталкивался с чьим-нибудь горем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60