Вот кончилась зима
Повесть
(груз)
ВОТ КОНЧИЛАСЬ ЗИМА
А ноги не надо вытирать? — пробурчала старуха.
Он вернулся в переднюю и старательно вытер ноги о тряпку, разостланную перед дверью, потом постучался в дверь, им же самим оставленную открытой, и почтительно справился:
— Можно?
Старуха махнула рукой и пошла. Вдруг она остановилась, словно прислушиваясь, следует ли он за ней. Не уловив позади шума шагов, она обернулась:
— Чего вы там стоите?
Скрестив на груди руки, вошедший застыл на пороге.
— Вы же не сказали, чтобы я заходил.
Мужчина медленно двинулся. Он был обут в большие ботинки, подбитые подковами, и казалось, что вот разлетится вдребезги натертый до зеркального блеска пол.
— Тсс! — замахала на него руками старуха.— Тсс!
Мужчина внезапно остановился, и одна нога его застыла в воздухе.
— Тише! — повторила старуха, однако показала, что он может опустить ногу.
Мужчина повиновался, но с такой осторожностью, словно боялся угодить в лужу.
В дверях, все еще открытых, показалась огромная взъерошенная дворняжка. Она спокойно обвела взглядом комнату и стала отряхиваться от дождя, вздрагивая всем телом.
— Ой! — вскрикнула старуха.
— Курша! — помахал рукой собаке мужчина.
Курша продолжала стоять в открытых дверях, не понимая, чего от нее хочет хозяин, затем улеглась на пороге.
— Пошла вон! — старуха боялась собаки и кричала издали.
— Вы потише! — предупредил мужчина старуху.
— Твоя? — шепотом спросила его старуха.
Мужчина кивнул.
— Прогони ее!
— Не уйдет!
— А ну вас! — старуха повернулась.— Пошли!
Мужчина последовал за ней до конца комнаты, затем старуха вошла во вторую комнату, хлопнула дверью перед самым носом мужчины. Мужчина обернулся к собаке, собака продолжала лежать спокойно. Он дал ей знак рукой оставаться на месте.
Курша в знак согласия бодро застучала хвостом по полу, мужчина улыбнулся.
Старуха не появлялась, и мужчина в нетерпении стал ходить по комнате.
Большая комната, походившая на залу, казалась пустой, только у одной стены стояло в ряд несколько стульев — и это все; можно было подумать, что из этой комнаты только что вынесли покойника. Мужчина, помешкав, присел на стул. Просидев некоторое время, он уронил голову на грудь и задремал. Вскоре очнулся, огляделся по сторонам — старухи не было видно. Задремал снова. Но кто-то начал его теребить, и он с трудом приоткрыл глаза, старуха трясла его за плечо.
Курша глухо зарычала, видимо, для устрашения старухи.
— Как тебя звать? — спросила мужчину старуха.
— Адам!
— Подожди немного! — она шаркала было вон из комнаты, но опять вернулась.— Здесь спать нельзя.
— Хорошо, бабуся,— ответил Адам,— не буду больше спать!
Когда старуха ушла, он прошелся по комнате, зная, что сидя опять заснет. В этой пустой комнате он ни на
чем не мог остановить взгляда. Заметив на стене какой-то портрет, он подошел ближе и стал всматриваться: это была фотография ребенка. На ножке ребенка он разглядел руку: кто-то взрослый держал ребенка, чтобы тот не упал.
Адам отошел от стены, но тут же возвратился к портрету и внимательно вгляделся в него.
Почему-то ему вдруг показалось, что эта фотография имеет отношение к его детству. Рука, поддерживавшая ребенка, чуть не вызвала слезы на его глазах. Словно он знал, кому принадлежала эта рука, знал... знал... но не помнил, забыл только что, в эту самую минуту.
И тут он вспомнил, что никогда ему не приходилось видеть своих детских фотографий, в детстве его не фотографировали. Так почему же все это было таким знакомым и близким, почему была знакома эта рука, бережно обхватившая ножку ребенка? Кто был этот невидимый человек, державший ребенка? Ведь он знал этого человека, ведь до этого он знал все! А сейчас все забыл. «Что же это — сон?» — подумалось ему.
В комнату снова вошла старуха. Оставив дверь открытой, она окликнула посетителя:
— Пожалуйте!
— Бабуся,— Адам хотел спросить, чья это фотография, но старуха перебила его:
— Я сказала — пожалуйте, вас ждут!
Адам вошел в кабинет, он был гораздо меньше и значительно темнее первой комнаты. Здесь горела старинная керосиновая лампа. Лампа свисала с потолка. Над ней алел красный абажур с черными крапинками, похожими на родинки. Абажур напоминал распустившийся гигантский мак, и в его красноватом свете окружающие предметы казались плавающими в воде, нечеткими, нереальными.
В углу стояло никелированное кресло, а возле его ножки — высокая урна. Рядом возвышалась бормашина, она тоже как бы стояла в воде, похожая на цаплю, и даже как будто покачивалась.
Часть комнаты занимал письменный стол. На письменном столе громоздились книги. Книжную груду венчала клетка, в ней прыгала птичка. К столу была приставлена кровать. На кровати валялось пальто, сложенная пополам газета и очки.
— Садитесь, пожалуйста,— услышал Адам,— я сейчас.
Адам повернулся в ту сторону, откуда раздался голос. За занавеской, видимо, находился кран, так как оттуда доносился плеск воды. Возле Адама стоял стул, обитый кожей, сквозь ободранную обивку торчали продавленные пружины. Адам присел на краешек стула, хотя и предпочел бы постоять. Он рукой протер глаза — от бессонницы у него горели веки. Именно сейчас начал одолевать его сон, как видно, потому, что зубная боль утихла. «Может быть, лучше вернуться домой,— подумал он,— если не болит...» Но тут же сказал себе: раз уж пришел, надо с этим кончать!
Засучив рукава, врач с особой тщательностью вытирал полотенцем руки. Был он далеко не молод, низкого роста, лысый, в джемпере домашней вязки, из брюк вылезала небрежно заправленная рубашка.
Адам привстал и поздоровался.
— А-а! — протянул врач, будто узнал Адама.— Садитесь, пожалуйста!
Затем, бросив полотенце на кровать, он крикнул:
— Мама!
Дверь отворилась, и в комнату вошла старуха.
— Где мои очки?
— Очки? — засуетилась старуха.— Очки?
Она кинулась к столу и, когда ничего там не нашла, почему-то взглянула на Адама и беспомощно улыбнулась.
— Все у нас вверх дном, все! — раздраженно проговорил доктор.
— Вон очки, на постели,— как можно вежливее вмешался Адам.
Старуха бросилась к кровати, взяла очки и радостно воскликнула:
— Вот они!
Врач тотчас же надел очки, как бы спеша убедиться — ему они принадлежат или нет, затем смущенно обернулся к старухе:
— Прости меня...— И обнял ее за плечи.
Старуха насупилась:
— Всегда ты так!
Однако по всему было видно, что ласка сына обрадовала ее.
— Я пойду,— спустя некоторое время проговорила она.
— Останься,— сказал ей сын.
— Пойду, у меня чайник стоит.
— Хорошо, мамочка!
Он посмотрел ей вслед и, обернувшись к Адаму, сказал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60
Повесть
(груз)
ВОТ КОНЧИЛАСЬ ЗИМА
А ноги не надо вытирать? — пробурчала старуха.
Он вернулся в переднюю и старательно вытер ноги о тряпку, разостланную перед дверью, потом постучался в дверь, им же самим оставленную открытой, и почтительно справился:
— Можно?
Старуха махнула рукой и пошла. Вдруг она остановилась, словно прислушиваясь, следует ли он за ней. Не уловив позади шума шагов, она обернулась:
— Чего вы там стоите?
Скрестив на груди руки, вошедший застыл на пороге.
— Вы же не сказали, чтобы я заходил.
Мужчина медленно двинулся. Он был обут в большие ботинки, подбитые подковами, и казалось, что вот разлетится вдребезги натертый до зеркального блеска пол.
— Тсс! — замахала на него руками старуха.— Тсс!
Мужчина внезапно остановился, и одна нога его застыла в воздухе.
— Тише! — повторила старуха, однако показала, что он может опустить ногу.
Мужчина повиновался, но с такой осторожностью, словно боялся угодить в лужу.
В дверях, все еще открытых, показалась огромная взъерошенная дворняжка. Она спокойно обвела взглядом комнату и стала отряхиваться от дождя, вздрагивая всем телом.
— Ой! — вскрикнула старуха.
— Курша! — помахал рукой собаке мужчина.
Курша продолжала стоять в открытых дверях, не понимая, чего от нее хочет хозяин, затем улеглась на пороге.
— Пошла вон! — старуха боялась собаки и кричала издали.
— Вы потише! — предупредил мужчина старуху.
— Твоя? — шепотом спросила его старуха.
Мужчина кивнул.
— Прогони ее!
— Не уйдет!
— А ну вас! — старуха повернулась.— Пошли!
Мужчина последовал за ней до конца комнаты, затем старуха вошла во вторую комнату, хлопнула дверью перед самым носом мужчины. Мужчина обернулся к собаке, собака продолжала лежать спокойно. Он дал ей знак рукой оставаться на месте.
Курша в знак согласия бодро застучала хвостом по полу, мужчина улыбнулся.
Старуха не появлялась, и мужчина в нетерпении стал ходить по комнате.
Большая комната, походившая на залу, казалась пустой, только у одной стены стояло в ряд несколько стульев — и это все; можно было подумать, что из этой комнаты только что вынесли покойника. Мужчина, помешкав, присел на стул. Просидев некоторое время, он уронил голову на грудь и задремал. Вскоре очнулся, огляделся по сторонам — старухи не было видно. Задремал снова. Но кто-то начал его теребить, и он с трудом приоткрыл глаза, старуха трясла его за плечо.
Курша глухо зарычала, видимо, для устрашения старухи.
— Как тебя звать? — спросила мужчину старуха.
— Адам!
— Подожди немного! — она шаркала было вон из комнаты, но опять вернулась.— Здесь спать нельзя.
— Хорошо, бабуся,— ответил Адам,— не буду больше спать!
Когда старуха ушла, он прошелся по комнате, зная, что сидя опять заснет. В этой пустой комнате он ни на
чем не мог остановить взгляда. Заметив на стене какой-то портрет, он подошел ближе и стал всматриваться: это была фотография ребенка. На ножке ребенка он разглядел руку: кто-то взрослый держал ребенка, чтобы тот не упал.
Адам отошел от стены, но тут же возвратился к портрету и внимательно вгляделся в него.
Почему-то ему вдруг показалось, что эта фотография имеет отношение к его детству. Рука, поддерживавшая ребенка, чуть не вызвала слезы на его глазах. Словно он знал, кому принадлежала эта рука, знал... знал... но не помнил, забыл только что, в эту самую минуту.
И тут он вспомнил, что никогда ему не приходилось видеть своих детских фотографий, в детстве его не фотографировали. Так почему же все это было таким знакомым и близким, почему была знакома эта рука, бережно обхватившая ножку ребенка? Кто был этот невидимый человек, державший ребенка? Ведь он знал этого человека, ведь до этого он знал все! А сейчас все забыл. «Что же это — сон?» — подумалось ему.
В комнату снова вошла старуха. Оставив дверь открытой, она окликнула посетителя:
— Пожалуйте!
— Бабуся,— Адам хотел спросить, чья это фотография, но старуха перебила его:
— Я сказала — пожалуйте, вас ждут!
Адам вошел в кабинет, он был гораздо меньше и значительно темнее первой комнаты. Здесь горела старинная керосиновая лампа. Лампа свисала с потолка. Над ней алел красный абажур с черными крапинками, похожими на родинки. Абажур напоминал распустившийся гигантский мак, и в его красноватом свете окружающие предметы казались плавающими в воде, нечеткими, нереальными.
В углу стояло никелированное кресло, а возле его ножки — высокая урна. Рядом возвышалась бормашина, она тоже как бы стояла в воде, похожая на цаплю, и даже как будто покачивалась.
Часть комнаты занимал письменный стол. На письменном столе громоздились книги. Книжную груду венчала клетка, в ней прыгала птичка. К столу была приставлена кровать. На кровати валялось пальто, сложенная пополам газета и очки.
— Садитесь, пожалуйста,— услышал Адам,— я сейчас.
Адам повернулся в ту сторону, откуда раздался голос. За занавеской, видимо, находился кран, так как оттуда доносился плеск воды. Возле Адама стоял стул, обитый кожей, сквозь ободранную обивку торчали продавленные пружины. Адам присел на краешек стула, хотя и предпочел бы постоять. Он рукой протер глаза — от бессонницы у него горели веки. Именно сейчас начал одолевать его сон, как видно, потому, что зубная боль утихла. «Может быть, лучше вернуться домой,— подумал он,— если не болит...» Но тут же сказал себе: раз уж пришел, надо с этим кончать!
Засучив рукава, врач с особой тщательностью вытирал полотенцем руки. Был он далеко не молод, низкого роста, лысый, в джемпере домашней вязки, из брюк вылезала небрежно заправленная рубашка.
Адам привстал и поздоровался.
— А-а! — протянул врач, будто узнал Адама.— Садитесь, пожалуйста!
Затем, бросив полотенце на кровать, он крикнул:
— Мама!
Дверь отворилась, и в комнату вошла старуха.
— Где мои очки?
— Очки? — засуетилась старуха.— Очки?
Она кинулась к столу и, когда ничего там не нашла, почему-то взглянула на Адама и беспомощно улыбнулась.
— Все у нас вверх дном, все! — раздраженно проговорил доктор.
— Вон очки, на постели,— как можно вежливее вмешался Адам.
Старуха бросилась к кровати, взяла очки и радостно воскликнула:
— Вот они!
Врач тотчас же надел очки, как бы спеша убедиться — ему они принадлежат или нет, затем смущенно обернулся к старухе:
— Прости меня...— И обнял ее за плечи.
Старуха насупилась:
— Всегда ты так!
Однако по всему было видно, что ласка сына обрадовала ее.
— Я пойду,— спустя некоторое время проговорила она.
— Останься,— сказал ей сын.
— Пойду, у меня чайник стоит.
— Хорошо, мамочка!
Он посмотрел ей вслед и, обернувшись к Адаму, сказал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60