И суд молчал. Агроном наморщил лоб.
— Вы говорите, что в последнее время Хельге Тыниссаар и сказать ничего стало нельзя. Что же произошло в последнее время?
Передовая доярка взорвалась:
— В последнее время! Да ни в какое не в последнее время! Так всегда было! Ко мне все время придираются. Бригадир говорит, я больше кормов для своих коров хочу получить. Но так и должно быть, у меня самые дойные коровы. Мне это очень хорошо известно. Бригадир, может, думает, она одна в техникуме училась? Я очень хорошо помню, чему меня обучали. А теперь — все на меня! За правду борются! Да я в коровник пошла, когда туда не шел никто. Я из этих доходяг настоящих коров сделала, да! Я всегда за честь хозяйства стояла. А теперь у нас попробуй выбейся в передовики! Каждая дрянь считает, что она тоже достойна!..
— Вот это верно! — сказала Сильви Хариметс.— Вот сейчас ты правильно про себя сказала! Майре Мартин обходить тебя начала.
— Ни за что бы она не обошла, если бы не приписывали! — крикнула Хельге Тыниссаар, чуть не плача.— Придираются ко мне, жить не дают.
— Против зоотехника вы имеете что-нибудь?
— Ни к кому я ничего не имею, правды только нет.
— Прошу конкретнее.
— Мои коровы лучшие, им больше надо. Какая продукция, такой и корм. Вот конкретнее.
— Они и так больше получают,— пояснила бригадир.
— А сколько они должны получать? — вмешался зоотехник.— И так максимальный рацион получают, все даем, что только есть. Разве что витамины в таблетках из аптеки не выписываем. А так все, что только возможно.
— А все-таки неверно это...— начала Хельге Тыниссаар, но агроном прервал ее:
— Что же, опять мы рационы будем сравнивать, как прошлый раз, после Октябрьских праздников? Мы тогда все это обсудили, и нет смысла, думаю, к этому возвращаться. Доярки все здесь. И я вас спрашиваю: имеет ли кто что-нибудь против зоотехника Руута Амбоса? Может быть, он как специалист в деле своем не разбирается или еще что?
Женщины молчали.
— Есть у кого что-нибудь против? — повторил Йоханнес.
На этот раз трое доярок ответили в один голос:
— Нет!
Хельге Тыниссаар молчала.
— У вас ничего нет против зоотехника?
— Ко мне придираются. Я этого так не оставлю.
— Батюшки-светы, да вы, может, скажете наконец, что вам не так? — не выдержала Эльфрида Аганик.
— Учет молока неправильный!
— Что скажет зоотехник?
— Мое мнение такое. Вот Хельге Тыниссаар тут говорит, что к ней несправедливы. Я неоднократно сам проверял и ничего такого не заметил, никаких приписок. Нигде, ни грамма,— спокойно, но мрачно пояснил зоотехник.— Здесь другое кроется. Если есть желание, можем вместе поехать на дойку в коровник, опять проверить, как в прошлый раз, но я говорю, ничего это не даст, прошу мне верить как специалисту.
— Изводят, работать не дают! — крикнула Хельге Тыниссаар.
— Это тебе только кажется,— сказал зоотехник. — Ты, видно, желаемое принимаешь за действительное.
— Ничего я не принимаю, не рехнулась пока. Чего вы
прицепились, чего вам надо от меня? Другой жизни нет у меня, а вы и эту хотите отнять, потому что в передовых хожу.
Мучительно, неловко было всем слушать такое.
Какое-то время было тихо. Ра услышал, как на дворе тот же детский голосок, который приветствовал его на пути сюда, опять весело и громко с кем-то поздоровался:
— Здравствуйте!
— Ну да... Но мы...— задумчиво начала Сильви Хариметс.— Мы в такой обстановке не выдержим. Словам нельзя больше верить, довольно здесь говорено. Вот осенью собирались, судили-рядили, а положение ни на волос не поправилось. И не поправится, люди-то те же. А их не исправишь.
— Тебе самой бы исправиться! — выпалила Хельге Тыниссаар.— Кто моим коровам старый клевер подсовывал? Твои-то не стали его есть.
— Я тоже, конечно, не ангел, я и не говорю,— смиренно ответила Сильви Хариметс.— Да только не я зачинщица, главные смутьяны — Тыниссаары. Нехорошо на других жаловаться, да что поделаешь.
— Мы и сами не раз меж собой эти дела обсуждали,— вмешалась бригадир.— И ничего путного не получилось. Одно ясно: нельзя больше работать в таком аду. Тыниссаары друг с другом не ладят и с другими поладить не могут. Особенно Хельге с Майре Мартин.
— Она главная виновница, не я! — кникнула Хельге Тыниссаар. Она раскраснелась, вскочила, уперла руки в бока.— Какое тут замирение, об этом и речи нет! Как мне мириться, если она мужа охаживает, отбить его собирается? Да он только и знает, как к лесникам этим таскаться! Они там как кобели вокруг этой сучки!..
— Попрошу повежливей! — громко вмешался Йоханнес.
— Чего там повежливей!.. А это вежливо, когда семейного мужика, отца детей, на сторону тянут?.. Да он только там и пропадает! Они там водку пьют, в карты играют, песни похабные поют, бардак устроили. Да поди знай, чем они там занимаются, мне одно — в хлеву пропадай да ребят расти ораву, сопли утереть некогда! Да кто мне скажет, я то говорю, что народ болтает. Кто такая Майре Мартин? Антиобщественный элемент, паразит настоящий, цыганское отродье, вон старика окрутила, дом хотела к рукам прибрать... А мужики, дурни, знай бегают за такой, как козлы. Им только покажи, враз ума лишаются. И хоть бы кто ей слово сказал! Где же правда на земле, если такой позволяют мужиков от дома отбивать, отцов семейства от детей уводить? И старый лесник — тоже туда,
самому восемьдесят два стукнуло, а гляди-ка, тоже водку пить да песни петь, пей-гуляй, хороша житуха, ребятишек двоих в детдом пристроила. Меня изводить — вот зачем ее на ферму взяли. И бабы заодно, все на ее стороне! Но погодите, скоро она и за ваших мужиков примется, попомните мои слова!
— Хельге Тыниссаар, позвольте и мне пару слов сказать в разъяснение,— сказал директор.— Что Майре Мартин на ферму взяли, чтобы вас изводить, это странный разговор получается. Когда Ванда Кивимёльдер на пенсию ушла по состоянию здоровья, нам некого было туда взять. И я пошел тогда к лесникам, с Майре говорил, что живет она на территории совхоза, так пойдет, может, на ферму поработать, чтоб глаза не мозолить милиции и сельсовету, работа хорошая, жить можно. Она засмеялась: я и так хорошо живу! Я говорю: вы все-таки подумайте. И пришла! На другой же день пришла, машинной дойке выучилась. Ну, не так разве было? — он обернулся к зоотехнику.
— Да, так. Руки у этой женщины работящие. Что касается работы, упрекнуть не в чем,— подтвердил Руут Амбос.— Работает она с таким же удовольствием, как поет и танцует.
— С удовольствием! — взорвалась Хельге Тыниссаар.— А замуж-то вон не идет, свободной хочет быть. Вот задал бы кто этой чертовке под первое число, живо бы образумилась. Да нет таких мужиков! — Она злобно обернулась к противнице:— Да как ты смеешь на чужого мужа рот разевать!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40