Вот и опять — сухой треск, несколько ярких искр...
— Э, черт!..
Вставляю новый резец, увеличиваю число оборотов. Открываю краник от бачка с эмульсией. Теплая
жирная пена брызжет прямо в лицо. Резец медленно продвигается вперед. Слишком медленно.
Большая стрелка часов снова дрогнула и остановилась на шестерке. Надо спешить.
Я еще прибавляю число оборотов. И вдруг от оглушительного треска у меня на секунду помутилось сознание. Длинный стальной стержень согнулся от слишком быстрых оборотов и со страшной силой врезался в инструментальный шкафчик. Неловко выключив станок, я почувствовал неодолимое желание сесть. Облизал потрескавшиеся губы и поднял тяжелую крышку станка. Изнутри пахнуло парами перегретого масла. Две зубчатки перекидного блока порядочно обкрошились. Я захлопнул крышку и оперся о станок.
«Сейчас люди спят,— подумалось вдруг,— и не морочат себе голову выбором пути. Ходят теми же маленькими дорожками. И все зубчатки остаются целы...»
Рядом со мной вырос какой-то незнакомый востроносый парень.
— Что ты наделал, пижон?— спросил он таким тоном, точно сказал: «Добрый вечер». Он был в синей спецовке и синем берете. Из нагрудного кармана торчали пачка сигарет и штангенциркуль.
Я только махнул рукой. Он поднял крышку.
— Ничего страшного.
— Не твое дело,— отрезал я.— Не суй нос куда не следует!
Он взглянул на меня усталыми глазами, покачал головой и ткнул себя пару раз пальцем в висок.
«Люди сейчас спят,— снова подумал я,— и никакие зубчатки у них не крошатся...»
— Не надо спать у станка,— услышал я его флегматичный голос.
— Поди ты к чертям,— везло сказал я.— Не хватало мне твоих поучений!
Он и внимания не обратил на мои слова.
— С полчасика работы — и все,— заключил он.
— Как это все?
— Все,— повторил он.— Можешь отправляться домой. Осталось двадцать минут. Ты тут все равно ничего не сделаешь. Я сам исправлю. Напрасно ты только раскис...
— Нет, я останусь,— поспешно, запинаясь сказал я,— быстрее будет...
Она была дубликатом Брижит Бардо. С бессмысленными рыбьими глазами и тонким претенциозным носом.
— Вы, кажется, комсомолец?— певучим голосом спросила она.
Я опустил рычаг и остановил станок.
— Не кажется, а так и есть.
Она протянула маленькую ручку и улыбнулась:
— Будем знакомы, Илона, секретарь цеховой комсомольской организации.
Я боязливо посмотрел на ее чистую руку и протянул ей свою, обтерев предварительно о брюки.
-— Очень приятно, Мартинас.
— Вы, кажется, недавно работаете у нас, да? И посещаете вечернюю школу?
— Да.
— Каких-нибудь жалоб или пожеланий у вас нет?
— Хм... Вы же не врач и не заведующая столовой.
— Да,— она несколько смутилась,— но мы обязаны заботиться о молодых рабочих.
— Мне бы вот только в первую смену. Выпускные экзамены на носу.
Ее личико изобразило сожаление.
— Увы, это не в нашей компетенции... Обратитесь к своему мастеру.
— Вы очень заботливы.
— Это наш долг.
— И вы всегда не в силах помочь?
— Наивный вопрос. Вы забываете, что это производство, что есть план.
— Стало быть, вы приходите только для того, чтобы успокоить свою комсомольскую совесть?
— Может, мы и сможем вам помочь. В будущем...
— И вы сможете спокойно спать?
— Смеетесь?
— До свидания,— сказал я и включил станок.
Я пошел к Сильвису.
— Без работы?— спросил он.
— Нету кладовщицы.
Сильвис чертыхнулся.
— Она всегда так. Если появится через час, радуйся. Лучше пойди погуляй по двору.
Но я пошел в контору. Мастер сидел за столом и что-то писал.
— Я не могу работать,— сказал я и положил чертеж на стол.
Мастер ничего не ответил. Его перо фиолетовыми чернилами быстро выводило буквы. Чернильные пятна были и на столе, и на полу.
— Ну и не работайте,— пробормотал он, не поднимая головы.— Обождите.
— Но я же должен работать.
Мастер нахмурился:
— Не мешайте. Видите ведь — я занят.
Мгновение, и мои пальцы сжались в кулак. Чертовски хотелось хватить его по тупой физиономии, но я взял чертеж и вышел во двор. Взобрался на деревянный ящик контейнера и закурил.
Все эти дни окончательно перепутались в моей памяти. Сколько же прошло времени — неделя, месяц... Никак не могу сообразить.
Тает снег, в порывах ветра уже чуешь запах сырой древесной коры и земли. Скоро весна. И чертовски грустно. Меня спрашивают: «Как дела?» А как я могу отвечать людям «спасибо, неплохо», когда мне так не везет?
Прошел час.
Вернувшись назад, я увидел кладовщицу, плетущуюся вдоль стены цеха. Я обождал, пока она подойдет ближе, и ногтем постучал о циферблат своих часов.
— Может, пора уже открыть склад?— вежливо осведомился я.
— Молокосос!— бросила она.
— Как, по вашему мнению, должен я работать или нет?— спросил я, сдерживая закипающую злобу.
— Подумаешь, на минутку вышла, а он уже скандал поднимает!
— Если это у вас только минутка, то лучше вообще не выходить на работу.
Она отперла склад, я подал ей чертеж с заданием.
— Нахал!— плаксиво сказала она.— Молоко на губах не обсохло.
— Шумите?— раздраженным фальцетом спросил мастер, вперил в меня свои бесцветные глаза.— Не успели порог переступить, а уже командуете!..
— Заткнись!— крикнул Жорка.— Не валяй дурака! Все знают, Яня вечно гастролирует в рабочее время... А ты не скули...— повернулся он к Яне.— Нечего тут...
Конец месяца — и токари снова сидят на венских стульях вдоль конторских стен. В углу сижу и я, слушаю корявую канцелярскую речь начальника цеха. Наш мастер тоже скромно подсел к начальнику и с видом мученика качает головой в такт.
— Мартинас Граужис... Граужис. Тут он?
Только услышав свое имя, я поднял голову. Что,
не выполнил план? Ясно, понятно... Однако как же я мог выполнить, если...
Начальник цеха облизнул губы и, почесывая металлической линейкой в затылке, сказал:
— Надо серьезнее относиться к работе, молодой человек.
Это было сказано таким вялым, тягучим голосом, точно ничего другого от меня и нельзя было ожидать. Никто не сердился, не удивлялся. Я молчал, покраснев от стыда, утратив способность раскрыть рот и выдавить из себя хоть единое слово в свое оправдание. А еще думал, спросят — почему? Я смогу все объяснить... Обождите, да разве же так можно?
Но разговор уже шел о других.
«Принимается подписка...»—прочел я в витрине. Еще раз окинул взглядом обложки книг и украдкой заглянул внутрь книжного магазина. Мать с профессиональной улыбкой сказала что-то пожилому мужчине, потом сняла с полки объемистый том, завернула его в бумагу, перевязала и подала сгорбленному подписчику. Тот зашевелил губами, выражая свою благодарность, и поспешно вышел из магазина, словно боясь, как бы кто-нибудь не отнял его клад.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20
— Э, черт!..
Вставляю новый резец, увеличиваю число оборотов. Открываю краник от бачка с эмульсией. Теплая
жирная пена брызжет прямо в лицо. Резец медленно продвигается вперед. Слишком медленно.
Большая стрелка часов снова дрогнула и остановилась на шестерке. Надо спешить.
Я еще прибавляю число оборотов. И вдруг от оглушительного треска у меня на секунду помутилось сознание. Длинный стальной стержень согнулся от слишком быстрых оборотов и со страшной силой врезался в инструментальный шкафчик. Неловко выключив станок, я почувствовал неодолимое желание сесть. Облизал потрескавшиеся губы и поднял тяжелую крышку станка. Изнутри пахнуло парами перегретого масла. Две зубчатки перекидного блока порядочно обкрошились. Я захлопнул крышку и оперся о станок.
«Сейчас люди спят,— подумалось вдруг,— и не морочат себе голову выбором пути. Ходят теми же маленькими дорожками. И все зубчатки остаются целы...»
Рядом со мной вырос какой-то незнакомый востроносый парень.
— Что ты наделал, пижон?— спросил он таким тоном, точно сказал: «Добрый вечер». Он был в синей спецовке и синем берете. Из нагрудного кармана торчали пачка сигарет и штангенциркуль.
Я только махнул рукой. Он поднял крышку.
— Ничего страшного.
— Не твое дело,— отрезал я.— Не суй нос куда не следует!
Он взглянул на меня усталыми глазами, покачал головой и ткнул себя пару раз пальцем в висок.
«Люди сейчас спят,— снова подумал я,— и никакие зубчатки у них не крошатся...»
— Не надо спать у станка,— услышал я его флегматичный голос.
— Поди ты к чертям,— везло сказал я.— Не хватало мне твоих поучений!
Он и внимания не обратил на мои слова.
— С полчасика работы — и все,— заключил он.
— Как это все?
— Все,— повторил он.— Можешь отправляться домой. Осталось двадцать минут. Ты тут все равно ничего не сделаешь. Я сам исправлю. Напрасно ты только раскис...
— Нет, я останусь,— поспешно, запинаясь сказал я,— быстрее будет...
Она была дубликатом Брижит Бардо. С бессмысленными рыбьими глазами и тонким претенциозным носом.
— Вы, кажется, комсомолец?— певучим голосом спросила она.
Я опустил рычаг и остановил станок.
— Не кажется, а так и есть.
Она протянула маленькую ручку и улыбнулась:
— Будем знакомы, Илона, секретарь цеховой комсомольской организации.
Я боязливо посмотрел на ее чистую руку и протянул ей свою, обтерев предварительно о брюки.
-— Очень приятно, Мартинас.
— Вы, кажется, недавно работаете у нас, да? И посещаете вечернюю школу?
— Да.
— Каких-нибудь жалоб или пожеланий у вас нет?
— Хм... Вы же не врач и не заведующая столовой.
— Да,— она несколько смутилась,— но мы обязаны заботиться о молодых рабочих.
— Мне бы вот только в первую смену. Выпускные экзамены на носу.
Ее личико изобразило сожаление.
— Увы, это не в нашей компетенции... Обратитесь к своему мастеру.
— Вы очень заботливы.
— Это наш долг.
— И вы всегда не в силах помочь?
— Наивный вопрос. Вы забываете, что это производство, что есть план.
— Стало быть, вы приходите только для того, чтобы успокоить свою комсомольскую совесть?
— Может, мы и сможем вам помочь. В будущем...
— И вы сможете спокойно спать?
— Смеетесь?
— До свидания,— сказал я и включил станок.
Я пошел к Сильвису.
— Без работы?— спросил он.
— Нету кладовщицы.
Сильвис чертыхнулся.
— Она всегда так. Если появится через час, радуйся. Лучше пойди погуляй по двору.
Но я пошел в контору. Мастер сидел за столом и что-то писал.
— Я не могу работать,— сказал я и положил чертеж на стол.
Мастер ничего не ответил. Его перо фиолетовыми чернилами быстро выводило буквы. Чернильные пятна были и на столе, и на полу.
— Ну и не работайте,— пробормотал он, не поднимая головы.— Обождите.
— Но я же должен работать.
Мастер нахмурился:
— Не мешайте. Видите ведь — я занят.
Мгновение, и мои пальцы сжались в кулак. Чертовски хотелось хватить его по тупой физиономии, но я взял чертеж и вышел во двор. Взобрался на деревянный ящик контейнера и закурил.
Все эти дни окончательно перепутались в моей памяти. Сколько же прошло времени — неделя, месяц... Никак не могу сообразить.
Тает снег, в порывах ветра уже чуешь запах сырой древесной коры и земли. Скоро весна. И чертовски грустно. Меня спрашивают: «Как дела?» А как я могу отвечать людям «спасибо, неплохо», когда мне так не везет?
Прошел час.
Вернувшись назад, я увидел кладовщицу, плетущуюся вдоль стены цеха. Я обождал, пока она подойдет ближе, и ногтем постучал о циферблат своих часов.
— Может, пора уже открыть склад?— вежливо осведомился я.
— Молокосос!— бросила она.
— Как, по вашему мнению, должен я работать или нет?— спросил я, сдерживая закипающую злобу.
— Подумаешь, на минутку вышла, а он уже скандал поднимает!
— Если это у вас только минутка, то лучше вообще не выходить на работу.
Она отперла склад, я подал ей чертеж с заданием.
— Нахал!— плаксиво сказала она.— Молоко на губах не обсохло.
— Шумите?— раздраженным фальцетом спросил мастер, вперил в меня свои бесцветные глаза.— Не успели порог переступить, а уже командуете!..
— Заткнись!— крикнул Жорка.— Не валяй дурака! Все знают, Яня вечно гастролирует в рабочее время... А ты не скули...— повернулся он к Яне.— Нечего тут...
Конец месяца — и токари снова сидят на венских стульях вдоль конторских стен. В углу сижу и я, слушаю корявую канцелярскую речь начальника цеха. Наш мастер тоже скромно подсел к начальнику и с видом мученика качает головой в такт.
— Мартинас Граужис... Граужис. Тут он?
Только услышав свое имя, я поднял голову. Что,
не выполнил план? Ясно, понятно... Однако как же я мог выполнить, если...
Начальник цеха облизнул губы и, почесывая металлической линейкой в затылке, сказал:
— Надо серьезнее относиться к работе, молодой человек.
Это было сказано таким вялым, тягучим голосом, точно ничего другого от меня и нельзя было ожидать. Никто не сердился, не удивлялся. Я молчал, покраснев от стыда, утратив способность раскрыть рот и выдавить из себя хоть единое слово в свое оправдание. А еще думал, спросят — почему? Я смогу все объяснить... Обождите, да разве же так можно?
Но разговор уже шел о других.
«Принимается подписка...»—прочел я в витрине. Еще раз окинул взглядом обложки книг и украдкой заглянул внутрь книжного магазина. Мать с профессиональной улыбкой сказала что-то пожилому мужчине, потом сняла с полки объемистый том, завернула его в бумагу, перевязала и подала сгорбленному подписчику. Тот зашевелил губами, выражая свою благодарность, и поспешно вышел из магазина, словно боясь, как бы кто-нибудь не отнял его клад.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20