— уразумел Русинов, и тоже озарился улыбкой.— Теперь понятно». Они обменялись взглядами, как бы оценивая друг друга. В облике и в пожатии юного Одинцова была сила, располагающая простота.
В это время из комнаты вышел сам хозяин — в легкой армейской рубашке при погонах, но по-домашнему без галстука. И как-то особенно выделялся иней седины на его висках.
Мне уже выделили жилье в городе, так что мы с Ниной Кондратьевной скоро отчаливаем от этой пристани.
— Спасибо, Георгий Петрович,— еще раз поблагодарил Загоров.— А не многовато ли для нас двоих?
— Это квартира командира полка. Дается она тебе авансом, с расчетом на прибыль в семье. Квартира счастливая. Мы с женой тут вон каких двух орлов вырастили. Того же и вам желаем!
Нина Кондратьевна пригорюнилась и по извечной женской повадке потянула платочек к глазам: жаль было оставлять обжитый уют.
— Отец, а где Володя-то голову приклонит?
— Не волнуйся, мать: холостяку найдется ме.то в общежитии.
— А знаете, я передам ему и свой взвод, и свою счастливую койку! — весело сказал Анатолий.— С условием, что новый командир полка уступит мне прежнюю квартиру. Тоже с расчетом на прибыль.
— Ай, Русинов! Не теряется нигде,— мотнул темноволосой головой Чугуев.— А не боишься, что снова заупрямятся родители невесты?
— Не заупрямятся. Я все обдумал... Мы тогда избрали неверную тактику — пошли в лобовую. Вот и отбили нашу атаку. На войне ведь главное — маневр... Короче говоря, я скоро женюсь.
Слова лейтенанта были встречены веселым одобрением.
— Как, Алексей Петрович, возражения будут? — спросил Одинцов.
— Возражений нет. Но желательно, чтобы жених при маневре не нарвался на новый сюрприз.
Тут Георгий Петрович обратился к Русинову:
— Доложили мне, лейтенант, что на зачетном упражнении все твои люди стреляли отлично. Как это тебе удалось? — он повернулся к Загорову.— Алексей Петрович, это не потемкинские деревни?.. А то ведь трудно поверить, чтобы все до единого наводчики и командиры танков показали высший результат.
— Оценки заслужены честно,— отвечал Загоров.— Сам проверял. А вот как он их добился, откровенно говоря, тоже удивляюсь.
— Секрет фирмы! — рассмеялся Анатолий с озорным блеском в глазах.
— А все-таки?
— Я сделал простую вещь: каждому из наводчиков и командиров танков своего взвода поручил солдат из двух других взводов. Три недели так вкалывали на тан-ко-стрелковых, что небу жарко было. И вот — результат!
— Что ж, такому результату не грех и позавидовать.
— Русинов не может без мудростей,— заметил Чугуев с усмешкой в усах.— Додумаются же! Некоторые из наводчиков и во сне бормочут то, что будут делать при выполнении упражнения.
— На то и командир: не только руками да ногами, но и головой работать должен. Головой даже больше... А это хорошо, Русинов, что вытянул роту из прорыва,— одобрил Одинцов.
Анатолий вдруг поднялся, серьезный, сосредоточенный.
— Разрешите и мне сказать?.. Предлагаю выпить за суровую, мудрую школу полковника Одинцова. За ту школу, которая началась в годы войны и обогатилась в дни мирной учебы. За вас, Георгий Петрович!
Тост был принят с одобрением. Нужен был такой тост. И хорошо, что сказал его молодой командир роты.
— Спасибо, Русинов. Для такого ученика, как ты, ничего не жалко... Спасибо, я тронут.
На долгом и сложном пути каждого военачальника немало узловых станций, много раз приходилось переходить с одной должности на другую. Но тяжелее всего оставлять полк. Это не просто очередная ступенька — это родная семья, где ты стал отцом для многих.
— Спасибо,— молвил он еще раз, как видно, справившись с волнением. — Вот сын у вас остается... Как, Володя, не подведешь отца?
— Буду стараться, папа,— отвечал Одинцов-младший.
— Старайся, сынок. Если вначале даже поскользнешься где-нибудь — з службе всякое бывает — все равно старайся. Это заметят. И оценят, и поверят, и помогут... А вообще, откровенно говоря, трудно тебе будет служить в моем полку. Если иному подчас можно и кое-как, то тебе никогда нельзя расслабляться.
Давно наступил вечер. Догорали лиловые зарницы и по небу рассыпались яркие звезды. Русинов возвращался в общежитие в чудесном настроении.
— Толя! — неожиданно позвал его знакомый женский голос.
Русинов оглянулся и увидел под ветвистым кленом заведующую столовой.
— А, Люба!
Едва подошел, она прильнула к нему.
— Ты был у командира?
— Да... А ты откуда знаешь?
— Мы, бабы, все знаем... У Одинцовых сын приехал из училища, будет служить здесь. А сам-то Георгий Петрович скоро улетит в верхи.
— Вот это осведомленность! — подивился Анатолий.
— Ах, не о том я хотела сказать! — вздохнула Люба; голос у нее пресекся, стал жалобным.
— Что случилось?
— А-а, старая песня!.. Муж опять недругом стал. Как приехал из отпуска, так и отделился.— Ее душили слезы, и она уткнулась в его плечо.— Пришло письмо из села на мое имя. Пишет девушка, с которой он дружил раньше. Все равно, говорит, он к ней вернется... Да что я, совсем такая негодная, что ли? Придет домой, ляжет на раскладушке и дерет храпака. Разозлилась нынче я и говорю: «Раз не нужна тебе, пойду поищу другого!» И дверью хлопнула... Толя!
Анатолий вмиг протрезвел, сообразил, какая беда ходит за ним по пятам. Нет, хватит приключений!
— Поздно, Любушка, женюсь я!
Она вскинула голову, пристально глянула на него.
— Значит, и ты не пожалеешь меня?
— Пойми, жениться собрался!
— А если я приду к твоей молодой жене и скажу, что ты мой? — пригрозила она.
«Вот это да! — охнул он мысленно.— Ну спасибо за науку. И Женьке спасибо... Нет худа без добра».
— Не посмеешь, Люба,— твердо и неуступчиво прервал ее Анатолий.
Женщина оттолкнула его от себя с такой силой, что он больно ударился о дерево.
— Бесчувственный чурбан — вот ты кто!—негодовала она.— И дура та, что замуж за тебя пойдет...
К счастью для обоих, послышался призывной голос:
— Люба-а!.. Люба-а!
— Наконец-то зашевелился мой медведь! — с едким смехом заметила она.— Ну хоть позлю его... Да-а! — отозвалась она.
— Ты где-е?
— Поищи, родненький, поищи!
Анатолий поспешно удалился, но до его слуха донеслось:
— С кем ты тут шашни строишь?
— Что не видишь разве?.. Был молодец да улетел.
— Пошли домой! А то сверну голову и тебе, и полюбовнику.
— Смотри, какой грозный! Так я тебя и испугалась...
Голоса их, вначале громкие и рассерженные, постепенно затихали. Кончат они в объятиях друг друга. И позже будут повторять сцены неверности, вспышек страсти, ревнивых ссор и примирения. Что поделаешь, жизнь — штука сложная.
Анатолий заторопился к себе в общежитие.
— Ну, баба! — бормотал он ошеломленно.— Прямо разбойница. Холера, так сильно толкнула!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87
В это время из комнаты вышел сам хозяин — в легкой армейской рубашке при погонах, но по-домашнему без галстука. И как-то особенно выделялся иней седины на его висках.
Мне уже выделили жилье в городе, так что мы с Ниной Кондратьевной скоро отчаливаем от этой пристани.
— Спасибо, Георгий Петрович,— еще раз поблагодарил Загоров.— А не многовато ли для нас двоих?
— Это квартира командира полка. Дается она тебе авансом, с расчетом на прибыль в семье. Квартира счастливая. Мы с женой тут вон каких двух орлов вырастили. Того же и вам желаем!
Нина Кондратьевна пригорюнилась и по извечной женской повадке потянула платочек к глазам: жаль было оставлять обжитый уют.
— Отец, а где Володя-то голову приклонит?
— Не волнуйся, мать: холостяку найдется ме.то в общежитии.
— А знаете, я передам ему и свой взвод, и свою счастливую койку! — весело сказал Анатолий.— С условием, что новый командир полка уступит мне прежнюю квартиру. Тоже с расчетом на прибыль.
— Ай, Русинов! Не теряется нигде,— мотнул темноволосой головой Чугуев.— А не боишься, что снова заупрямятся родители невесты?
— Не заупрямятся. Я все обдумал... Мы тогда избрали неверную тактику — пошли в лобовую. Вот и отбили нашу атаку. На войне ведь главное — маневр... Короче говоря, я скоро женюсь.
Слова лейтенанта были встречены веселым одобрением.
— Как, Алексей Петрович, возражения будут? — спросил Одинцов.
— Возражений нет. Но желательно, чтобы жених при маневре не нарвался на новый сюрприз.
Тут Георгий Петрович обратился к Русинову:
— Доложили мне, лейтенант, что на зачетном упражнении все твои люди стреляли отлично. Как это тебе удалось? — он повернулся к Загорову.— Алексей Петрович, это не потемкинские деревни?.. А то ведь трудно поверить, чтобы все до единого наводчики и командиры танков показали высший результат.
— Оценки заслужены честно,— отвечал Загоров.— Сам проверял. А вот как он их добился, откровенно говоря, тоже удивляюсь.
— Секрет фирмы! — рассмеялся Анатолий с озорным блеском в глазах.
— А все-таки?
— Я сделал простую вещь: каждому из наводчиков и командиров танков своего взвода поручил солдат из двух других взводов. Три недели так вкалывали на тан-ко-стрелковых, что небу жарко было. И вот — результат!
— Что ж, такому результату не грех и позавидовать.
— Русинов не может без мудростей,— заметил Чугуев с усмешкой в усах.— Додумаются же! Некоторые из наводчиков и во сне бормочут то, что будут делать при выполнении упражнения.
— На то и командир: не только руками да ногами, но и головой работать должен. Головой даже больше... А это хорошо, Русинов, что вытянул роту из прорыва,— одобрил Одинцов.
Анатолий вдруг поднялся, серьезный, сосредоточенный.
— Разрешите и мне сказать?.. Предлагаю выпить за суровую, мудрую школу полковника Одинцова. За ту школу, которая началась в годы войны и обогатилась в дни мирной учебы. За вас, Георгий Петрович!
Тост был принят с одобрением. Нужен был такой тост. И хорошо, что сказал его молодой командир роты.
— Спасибо, Русинов. Для такого ученика, как ты, ничего не жалко... Спасибо, я тронут.
На долгом и сложном пути каждого военачальника немало узловых станций, много раз приходилось переходить с одной должности на другую. Но тяжелее всего оставлять полк. Это не просто очередная ступенька — это родная семья, где ты стал отцом для многих.
— Спасибо,— молвил он еще раз, как видно, справившись с волнением. — Вот сын у вас остается... Как, Володя, не подведешь отца?
— Буду стараться, папа,— отвечал Одинцов-младший.
— Старайся, сынок. Если вначале даже поскользнешься где-нибудь — з службе всякое бывает — все равно старайся. Это заметят. И оценят, и поверят, и помогут... А вообще, откровенно говоря, трудно тебе будет служить в моем полку. Если иному подчас можно и кое-как, то тебе никогда нельзя расслабляться.
Давно наступил вечер. Догорали лиловые зарницы и по небу рассыпались яркие звезды. Русинов возвращался в общежитие в чудесном настроении.
— Толя! — неожиданно позвал его знакомый женский голос.
Русинов оглянулся и увидел под ветвистым кленом заведующую столовой.
— А, Люба!
Едва подошел, она прильнула к нему.
— Ты был у командира?
— Да... А ты откуда знаешь?
— Мы, бабы, все знаем... У Одинцовых сын приехал из училища, будет служить здесь. А сам-то Георгий Петрович скоро улетит в верхи.
— Вот это осведомленность! — подивился Анатолий.
— Ах, не о том я хотела сказать! — вздохнула Люба; голос у нее пресекся, стал жалобным.
— Что случилось?
— А-а, старая песня!.. Муж опять недругом стал. Как приехал из отпуска, так и отделился.— Ее душили слезы, и она уткнулась в его плечо.— Пришло письмо из села на мое имя. Пишет девушка, с которой он дружил раньше. Все равно, говорит, он к ней вернется... Да что я, совсем такая негодная, что ли? Придет домой, ляжет на раскладушке и дерет храпака. Разозлилась нынче я и говорю: «Раз не нужна тебе, пойду поищу другого!» И дверью хлопнула... Толя!
Анатолий вмиг протрезвел, сообразил, какая беда ходит за ним по пятам. Нет, хватит приключений!
— Поздно, Любушка, женюсь я!
Она вскинула голову, пристально глянула на него.
— Значит, и ты не пожалеешь меня?
— Пойми, жениться собрался!
— А если я приду к твоей молодой жене и скажу, что ты мой? — пригрозила она.
«Вот это да! — охнул он мысленно.— Ну спасибо за науку. И Женьке спасибо... Нет худа без добра».
— Не посмеешь, Люба,— твердо и неуступчиво прервал ее Анатолий.
Женщина оттолкнула его от себя с такой силой, что он больно ударился о дерево.
— Бесчувственный чурбан — вот ты кто!—негодовала она.— И дура та, что замуж за тебя пойдет...
К счастью для обоих, послышался призывной голос:
— Люба-а!.. Люба-а!
— Наконец-то зашевелился мой медведь! — с едким смехом заметила она.— Ну хоть позлю его... Да-а! — отозвалась она.
— Ты где-е?
— Поищи, родненький, поищи!
Анатолий поспешно удалился, но до его слуха донеслось:
— С кем ты тут шашни строишь?
— Что не видишь разве?.. Был молодец да улетел.
— Пошли домой! А то сверну голову и тебе, и полюбовнику.
— Смотри, какой грозный! Так я тебя и испугалась...
Голоса их, вначале громкие и рассерженные, постепенно затихали. Кончат они в объятиях друг друга. И позже будут повторять сцены неверности, вспышек страсти, ревнивых ссор и примирения. Что поделаешь, жизнь — штука сложная.
Анатолий заторопился к себе в общежитие.
— Ну, баба! — бормотал он ошеломленно.— Прямо разбойница. Холера, так сильно толкнула!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87