Он взял свой чемодан с двойным дном и ушел в общежитие.
В голосе молодой женщины закипело негодование:
— И ведь рубля не оставил!.. Знал, что у меня ничего нет, и не оставил. Думал, что унижусь перед ним, приду просить прощения. А я не пошла! Заняла у соседей денег на билет и вернулась к родителям.
Рассказывая, она вздрагивала; словно находилась под током высокого напряжения. Снова разволновалась, потянула платочек к глазам.
— Как это мерзко!.. Как подло! — терзалась она.— Я так пережила...
— Успокойся, Зайчонок!.. Хочешь еще по одной? Светлана махнула рукой, соглашаясь.
Как ни странно, слушая ее, Евгений чувствовал облегчение. От выпитого вина по телу разливалось греющее тепло. На сердце были растроганность, нежность, прощение.
— Не думал, что Байков такой жмот... Но довольно о нем!—сказал он, закуривая.— Ты давно здесь?
— Давненько...
— Жаль, не знал, зашел бы.
— Я почти все время сидела дома,— вздохнула гостья.— От переживаний так похудела, что сама на себя боялась в зеркало глянуть. Мама два месяца не выпускала меня из квартиры, пока не начала поправляться. А теперь вот устраиваюсь на работу.
Она робко улыбнулась,— участие давнего друга облегчило ей душу. Он видел на ее лице приветливость, а еще — искушенность и доступность. Ее упругая грудь притягивала взгляд. Голодно припомнилось, как его преследовала плотская мука, манили ее плечи, губы.
— Кем устраиваешься?
— Ой, не спрашивай! — засмущалась она.— Кассиршей в аптеку... Я же тогда техникум бросила, осталась без специальности.
— Ничего. Главное — прошла жизненный курс. Светлана перехватила его нескромный взгляд, и ей вдруг сообщилось его волнение. В замешательстве взялась ладонями за щеки.
— Я кажется захмелела... Лицо горит.
— Вино слабенькое. Чепуха! — сказал он.— Постой, а как ты узнала, что я здесь, в Ульяновске?
— Мне сказали адрес Толи Русинова — я написала ему и спросила о тебе. Вчера получила ответ. Толя такой отзывчивый.— Она порылась в сумочке.— Вот его письмо... Говорит, что ты переживаешь, чувствуешь себя несчастным. Это так тронуло меня...
«Да, на выдумки Русинов мастер!» — вздохнул он.
Повеяло заунывностью далекого вечера, когда Светлана порвала с ним. У нее тогда с Байковым произошла временная размолвка, тот уехал на практику. Вот в этот период Евгений и сблизился с ней. Порывистая, то веселая, то задумчивая, она в две недели покорила его, а потом — оставила.
Пережитое разочарование, горькая обида как бы вновь вернулись на минуту, и он пробормотал:
— Да, Зайчонок, тогда ты сказала, что любишь другого...
— Женя, ради бога! — взмолилась она.— Не таи на меня обиды. Я просто была глупа, и на зло родителям спешила выйти замуж... Если б ты знал, как я часто потом вспоминала тебя! Я же понимала, что сделала тебя несчастливым, и говорила себе: «Поделом тебе, вертушка! Это за Женю. Такого парня ты променяла на двойное дно».
Постигшее разочарование в замужестве притушило в ней былой огонь гордости: она боялась, что упустит свое время, и на всю жизнь останется безутешной.
— Женя, ты еще ни с кем не связал свою судьбу? На него смотрели ждущие, обожающие глаза. И от какого-то тайного трепета по коже поползли мурашки.
— Пока нет... А что?
— Женичка, я знаю, ты меня любил! Не отталкивай меня, не разбивай вконец мое сердце. Умоляю!.. Я докажу тебе самой ласковой преданностью, как раскаиваюсь, что была тогда слепа. Я так поняла, так оценила тебя, Женя!.. Ты был первым среди курсантов училища. Твой ум, твое сердце, твои возвышенные интересы увлекали многих. Я же видела это! И у меня было время подумать, оценить тебя. С каждым днем ты выходил чище и прекраснее!..
Еще противясь, он покорялся ей. Она снова обретала над ним власть, будто опять выходила из-за кулис на сцену с розой в волосах и начинала монолог. Но не одно прошлое подкупало его. В ее мнении он и сейчас пребывал на той же непогрешимой высоте. Она врачевала его израненное неудачами сердце.
Он не был пьян, но достиг той степени нетрезвости, когда робость и неуверенность сменяются безоглядной мужской решимостью,— привлек к себе это любящее его, прелестное и грешное, наказанное жизнью существо. Ее руки венком обвили его шею.
— Женя!.. Женя!—призывно шептали ее губы.
С минуту стояли у стола, целуясь. Она теперь была по-женски слабой и доступной, чем-то напоминала бездомную кошку, что соскучилась по ласке и теплу.
Он поднял ее, покорную, и унес в свою комнату... Лейтенант Русинов терялся в догадках. На утреннем разводе командир части подозвал его и спросил, чем он занят сегодня после службы. Выслушав, сказал, чтобы к семи вечера непременно был у него. Да не в кабинете, а на квартире. И добавил с чуть приметной усмешкой, что есть очень важный разговор.
В роте у Русинова все было нормально. Да и не стал бы Одинцов вызывать его к себе на дом, чтобы поговорить о ротных делах. «А что ежели батя узнал о моем сватовстве и намерен потолковать об этом?» — предположил он в смущении, однако, подумав, нашел, что толковать тут совершенно не о чем.
Разумеется, Анатолий переживал неудачу. Впрочем, переживания были такого рода, когда не знаешь, плясать или плакать. Лена то любила его! И согласна выйти замуж. От нее вчера пришло письмо со словами «любимый», «целую». В них было столько счастья и сладкой муки, что отказ ее родителей виделся некоей досадной оплошностью, которую он сам и совершил.
«Все устроится! А то, что Женька проболтался, чепуха»,— думал он, и нежная волна подхватила его, понесла... Лена писала, что дома у них кладбищенская тоска: отец и мать который день не разговаривают ни друг с другом, ни с ней. Закончила ободряющими словами: они все равно согласятся. В конце письма просила без задержки дать ответ.
Ответ пока не написал,— некогда. Кроме него, в роте остался лишь лейтенант Винниченко, так что в пору караул кричать. И танко-стрелковые тренировки, и огневая, и вождение — все на нем. И крутится он, как белка в колесе. Сегодня даже на обед не ходил: в спешке готовился к занятиям по легководолазной подготовке. К Одинцовым Анатолий пожаловал с опозданием, заметно уставший от быстрой ходьбы. Открыла ему, Нина Кондратьевна. В нарядном вечернем платье, с обдуманно-строгой прической, она встретила его приветливой улыбкой.
— Входите, Толя! Ждем вас. На Русинова повеяло праздничной обстановкой, царившей, в доме. Едва поздоровался с хозяйкой, как увидел плечистого кареглазого лейтенанта с румяными щеками. Удалью, молодостью дышала его завидная стать. Вылитый Георгий Петрович! Разве что лоб не так выпирал — русые волосы зачесаны не назад, а вправо, с низким пробором.
— Наш меньший, Володя! — сообщила мать ласковым голосом.
«Так вот какой тут важный разговор!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87
В голосе молодой женщины закипело негодование:
— И ведь рубля не оставил!.. Знал, что у меня ничего нет, и не оставил. Думал, что унижусь перед ним, приду просить прощения. А я не пошла! Заняла у соседей денег на билет и вернулась к родителям.
Рассказывая, она вздрагивала; словно находилась под током высокого напряжения. Снова разволновалась, потянула платочек к глазам.
— Как это мерзко!.. Как подло! — терзалась она.— Я так пережила...
— Успокойся, Зайчонок!.. Хочешь еще по одной? Светлана махнула рукой, соглашаясь.
Как ни странно, слушая ее, Евгений чувствовал облегчение. От выпитого вина по телу разливалось греющее тепло. На сердце были растроганность, нежность, прощение.
— Не думал, что Байков такой жмот... Но довольно о нем!—сказал он, закуривая.— Ты давно здесь?
— Давненько...
— Жаль, не знал, зашел бы.
— Я почти все время сидела дома,— вздохнула гостья.— От переживаний так похудела, что сама на себя боялась в зеркало глянуть. Мама два месяца не выпускала меня из квартиры, пока не начала поправляться. А теперь вот устраиваюсь на работу.
Она робко улыбнулась,— участие давнего друга облегчило ей душу. Он видел на ее лице приветливость, а еще — искушенность и доступность. Ее упругая грудь притягивала взгляд. Голодно припомнилось, как его преследовала плотская мука, манили ее плечи, губы.
— Кем устраиваешься?
— Ой, не спрашивай! — засмущалась она.— Кассиршей в аптеку... Я же тогда техникум бросила, осталась без специальности.
— Ничего. Главное — прошла жизненный курс. Светлана перехватила его нескромный взгляд, и ей вдруг сообщилось его волнение. В замешательстве взялась ладонями за щеки.
— Я кажется захмелела... Лицо горит.
— Вино слабенькое. Чепуха! — сказал он.— Постой, а как ты узнала, что я здесь, в Ульяновске?
— Мне сказали адрес Толи Русинова — я написала ему и спросила о тебе. Вчера получила ответ. Толя такой отзывчивый.— Она порылась в сумочке.— Вот его письмо... Говорит, что ты переживаешь, чувствуешь себя несчастным. Это так тронуло меня...
«Да, на выдумки Русинов мастер!» — вздохнул он.
Повеяло заунывностью далекого вечера, когда Светлана порвала с ним. У нее тогда с Байковым произошла временная размолвка, тот уехал на практику. Вот в этот период Евгений и сблизился с ней. Порывистая, то веселая, то задумчивая, она в две недели покорила его, а потом — оставила.
Пережитое разочарование, горькая обида как бы вновь вернулись на минуту, и он пробормотал:
— Да, Зайчонок, тогда ты сказала, что любишь другого...
— Женя, ради бога! — взмолилась она.— Не таи на меня обиды. Я просто была глупа, и на зло родителям спешила выйти замуж... Если б ты знал, как я часто потом вспоминала тебя! Я же понимала, что сделала тебя несчастливым, и говорила себе: «Поделом тебе, вертушка! Это за Женю. Такого парня ты променяла на двойное дно».
Постигшее разочарование в замужестве притушило в ней былой огонь гордости: она боялась, что упустит свое время, и на всю жизнь останется безутешной.
— Женя, ты еще ни с кем не связал свою судьбу? На него смотрели ждущие, обожающие глаза. И от какого-то тайного трепета по коже поползли мурашки.
— Пока нет... А что?
— Женичка, я знаю, ты меня любил! Не отталкивай меня, не разбивай вконец мое сердце. Умоляю!.. Я докажу тебе самой ласковой преданностью, как раскаиваюсь, что была тогда слепа. Я так поняла, так оценила тебя, Женя!.. Ты был первым среди курсантов училища. Твой ум, твое сердце, твои возвышенные интересы увлекали многих. Я же видела это! И у меня было время подумать, оценить тебя. С каждым днем ты выходил чище и прекраснее!..
Еще противясь, он покорялся ей. Она снова обретала над ним власть, будто опять выходила из-за кулис на сцену с розой в волосах и начинала монолог. Но не одно прошлое подкупало его. В ее мнении он и сейчас пребывал на той же непогрешимой высоте. Она врачевала его израненное неудачами сердце.
Он не был пьян, но достиг той степени нетрезвости, когда робость и неуверенность сменяются безоглядной мужской решимостью,— привлек к себе это любящее его, прелестное и грешное, наказанное жизнью существо. Ее руки венком обвили его шею.
— Женя!.. Женя!—призывно шептали ее губы.
С минуту стояли у стола, целуясь. Она теперь была по-женски слабой и доступной, чем-то напоминала бездомную кошку, что соскучилась по ласке и теплу.
Он поднял ее, покорную, и унес в свою комнату... Лейтенант Русинов терялся в догадках. На утреннем разводе командир части подозвал его и спросил, чем он занят сегодня после службы. Выслушав, сказал, чтобы к семи вечера непременно был у него. Да не в кабинете, а на квартире. И добавил с чуть приметной усмешкой, что есть очень важный разговор.
В роте у Русинова все было нормально. Да и не стал бы Одинцов вызывать его к себе на дом, чтобы поговорить о ротных делах. «А что ежели батя узнал о моем сватовстве и намерен потолковать об этом?» — предположил он в смущении, однако, подумав, нашел, что толковать тут совершенно не о чем.
Разумеется, Анатолий переживал неудачу. Впрочем, переживания были такого рода, когда не знаешь, плясать или плакать. Лена то любила его! И согласна выйти замуж. От нее вчера пришло письмо со словами «любимый», «целую». В них было столько счастья и сладкой муки, что отказ ее родителей виделся некоей досадной оплошностью, которую он сам и совершил.
«Все устроится! А то, что Женька проболтался, чепуха»,— думал он, и нежная волна подхватила его, понесла... Лена писала, что дома у них кладбищенская тоска: отец и мать который день не разговаривают ни друг с другом, ни с ней. Закончила ободряющими словами: они все равно согласятся. В конце письма просила без задержки дать ответ.
Ответ пока не написал,— некогда. Кроме него, в роте остался лишь лейтенант Винниченко, так что в пору караул кричать. И танко-стрелковые тренировки, и огневая, и вождение — все на нем. И крутится он, как белка в колесе. Сегодня даже на обед не ходил: в спешке готовился к занятиям по легководолазной подготовке. К Одинцовым Анатолий пожаловал с опозданием, заметно уставший от быстрой ходьбы. Открыла ему, Нина Кондратьевна. В нарядном вечернем платье, с обдуманно-строгой прической, она встретила его приветливой улыбкой.
— Входите, Толя! Ждем вас. На Русинова повеяло праздничной обстановкой, царившей, в доме. Едва поздоровался с хозяйкой, как увидел плечистого кареглазого лейтенанта с румяными щеками. Удалью, молодостью дышала его завидная стать. Вылитый Георгий Петрович! Разве что лоб не так выпирал — русые волосы зачесаны не назад, а вправо, с низким пробором.
— Наш меньший, Володя! — сообщила мать ласковым голосом.
«Так вот какой тут важный разговор!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87