Купил фармакологию для медиков, но мало что понял из нее, фирма пишет тайнописью, для посвященных, о механизме воздействия лекарства я так ничего и не выяснил. Жалко, потому что я отношусь к тому типу людей, которые могли бы способствовать благотворному процессу, если б понимали, что к чему, пускай это даже всего лишь фикция.
Когда я признался Яне, что со мной происходит, она засмеялась, заявив, что не узнаёт меня, я, видимо, общаюсь с духами и занимаюсь спиритизмом и стал уделять себе слишком много внимания. И вообще!
Это ее «и вообще» было чересчур легкомысленно! Мне доводилось слышать и более значительные слова... Чего я взъелся, мало мне моих бед?
Я чувствовал себя прилично; на дворе посвежело. Захватив с собой капли, я вышел на улицу. У меня не было твердого плана, но ноги сами понесли меня к Яне. Ее не оказалось дома. Я обошел все ее излюбленные места, правда, лишь общественные заведения, подружек я толком не знал, да и знал-то немногих.
Я отгонял от себя страстное желание поговорить, особенно о письме, которое получил от Мишо. И видеть ее хотелось, услышать ее хихиканье и всякие сумасбродства.
Набравшись смелости, я позвонил в квартиру Яниной однокурсницы, но и той дома не застал. Открывший дверь молодой мужчина высказал предположение, что обе они, скорее всего, в «Степсе»1. На дискотеке, объяснил он.
Меня в «Степс» не пустят как пить дать, даже если суну сотню; это во-первых, а во-вторых, она обидится.
Тем не менее одиночество сильно способствует меланхолическим настроениям. Я сразу придумал столько ясных и разумных доводов о необходимости разыскать Яну, что остановился только перед входом в клуб.
Земля дрожала, в недрах ее громыхал вулкан барабанов — того и гляди произойдет извержение. Ревели трубы. Да, такое вполне подойдет как дразнилка или присказка: Иван Гудец — на гудке гудец, вылетел в трубу.
Недолгие переговоры, и вот я уже протискиваюсь в уголок бара, откуда удобнее всего обозревать зал. Ни Яны, ни ее приятельницы не видно. Я не тушуюсь, потому что при здешних стробоскопических эффектах самое знакомое лицо можно не узнать.
— Это кто? — вопрошает бармена болезненного вида кощей в засаленном пиджаке, кивнув в мою сторону.
— Не беспокойся,— говорит бармен и смотрит на меня взглядом, по которому мне становится ясно, что придется угостить его стопкой.
— Ну, гляди! — Кощей рассматривает меня с близкого расстояния, затем исчезает в толпе танцующих.
— Заместитель завклубом,— перекрикивая музыкантов, сообщает мне бармен.
— Налей себе водки! — заказываю я, как и собирался.
— Я на работе.
Он взмахнул рукой с купюрой и дал мне —сдачи мелочью, но водку наливать себе не стал.
— Ты случайно не знаешь Яну М.?
— Дочка?
Я отрицательно покачал головой.
Бармен понимающе присвистнул. Вытянулся на цыпочках, потом покосился на меня и пожал плечами. Но я зафиксировал, в каком направлении он смотрел, прежде чем ответить мне.
Музыка замолкла, и я услышал тишину. Иначе ее не услышишь. Хотя тишина вещь относительная, равно как все, что приходит ей на смену.
Танцующие расходятся с площадки, я петляю в толпе потрясных юнцов и не менее потрясных девиц, пробираясь к месту, которое бармен невольно подсказал мне. Но я не дошел. Не захотел. Яна в шикарно растрепанных внизу джинсах с эффектными заплатами страстно целовалась с тем самым малым, который не верил, что я прошел курс семи семестров на философском. (Дело в том, что он успел пройти столько же.) Есть предел и случайностям, сказал он, впервые погладив Янины волосы при мне.
— Это вещь относительная,— заметил я рассказчику.
— Как и то, что сейчас, например, не я глажу ее волосы, а волосы ласкают мою ладонь. Кто кого целует?..— спросил еще тогда он же.
В самом деле, кто? Яна его или он Яну?
Уже не помогали никакие капли, хотя я честно выпил все их до дна и опустил пузырек в щель решетки канала, не разбив, представьте себе — попал точно в щель. Боль росла и множилась, будто скульптурная группа на площади Словацкого восстания в ускоренных кадрах фильма Эло Гаветты. С каждой секундой.
Дома я обнаружил письмо от Яны. В конверте — ключ от квартиры, которая ей не нужна. Почему — она, видимо, объяснила в письме, которое я смял и выбросил не читая. До утра я просидел одетый в кресле, и глаза мои не плакали и не спали, но и не смотрели. Наверное, даже веки оставались неподвижными, вместо того чтоб молниеносными движениями делать работу щеток на ветровом стекле машины. Я прямо осязаю себя в просторе вселенной, меня посадили когда-то и за что-то на огромное ядро, и оно со страшной скоростью несется в черноте космоса. Ну и пусть несется, сказал я себе, меня это ничуть не трогает.
Прошло утро, полдень. Я не хотел ни пить, ни есть.
Боль исчерпала себя. Мне без нее скучно, как без верной подружки. Вечером я преодолел желание пойти в уборную. До боли задерживал в себе остатки скромного обеда и выпитой жидкости, принятых мной исключительно из гуманных соображений в отношении к собственному телу, которое так коварно предавало меня. Впрочем, оно давно предало меня, позволив первой раковой клетке жить и размножаться во мне, позволив этой мерзостной колонии клеток плодиться, истребляя заодно и самих себя. Раковая опухоль растет годами. Одна — дольше, другая меньше. А ты об этом и знать не знаешь.
Я уже пятый день сидел в кресле, когда ко мне позвонили. Я не отозвался, и они ушли, зато прислали санитаров со смирительной рубашкой, так, на всякий случай. Я взял с собой только эту тетрадку, чтобы дописать свою жизнь до самой последней страницы. Не ради там доктора Мучки и Вашко или Пиршела и их исследований. Просто потому, что грустно. И вообще.
У меня сильные головные боли, и мне колют морфий. Смерти я не боюсь, ведь Мишо наверняка не врал. Почему до сих пор никто не задумывался над тем, что представления людей о мире ином могли сложиться исключительно на основе конкретных сведений! А эти представления существуют в любом уголке земли, пусть и приблизительные. И встарь знали опыт тех, кто, не успев отдать богу душу, быстренько цапал ее обратно. Взять хотя бы Мишо. Меня смерть, собственно, и не интересует. Я знаю, что она придет, и жду ее.
Завтра: 1. Описать отношение к деньгам и имуществу.
Завтра: 2. Как я не купил себе любовь.
Завтра: 3. Завещание — и Яне тоже!
Отрывок из эпикриза истории болезни И. Г.
??
??
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28
Когда я признался Яне, что со мной происходит, она засмеялась, заявив, что не узнаёт меня, я, видимо, общаюсь с духами и занимаюсь спиритизмом и стал уделять себе слишком много внимания. И вообще!
Это ее «и вообще» было чересчур легкомысленно! Мне доводилось слышать и более значительные слова... Чего я взъелся, мало мне моих бед?
Я чувствовал себя прилично; на дворе посвежело. Захватив с собой капли, я вышел на улицу. У меня не было твердого плана, но ноги сами понесли меня к Яне. Ее не оказалось дома. Я обошел все ее излюбленные места, правда, лишь общественные заведения, подружек я толком не знал, да и знал-то немногих.
Я отгонял от себя страстное желание поговорить, особенно о письме, которое получил от Мишо. И видеть ее хотелось, услышать ее хихиканье и всякие сумасбродства.
Набравшись смелости, я позвонил в квартиру Яниной однокурсницы, но и той дома не застал. Открывший дверь молодой мужчина высказал предположение, что обе они, скорее всего, в «Степсе»1. На дискотеке, объяснил он.
Меня в «Степс» не пустят как пить дать, даже если суну сотню; это во-первых, а во-вторых, она обидится.
Тем не менее одиночество сильно способствует меланхолическим настроениям. Я сразу придумал столько ясных и разумных доводов о необходимости разыскать Яну, что остановился только перед входом в клуб.
Земля дрожала, в недрах ее громыхал вулкан барабанов — того и гляди произойдет извержение. Ревели трубы. Да, такое вполне подойдет как дразнилка или присказка: Иван Гудец — на гудке гудец, вылетел в трубу.
Недолгие переговоры, и вот я уже протискиваюсь в уголок бара, откуда удобнее всего обозревать зал. Ни Яны, ни ее приятельницы не видно. Я не тушуюсь, потому что при здешних стробоскопических эффектах самое знакомое лицо можно не узнать.
— Это кто? — вопрошает бармена болезненного вида кощей в засаленном пиджаке, кивнув в мою сторону.
— Не беспокойся,— говорит бармен и смотрит на меня взглядом, по которому мне становится ясно, что придется угостить его стопкой.
— Ну, гляди! — Кощей рассматривает меня с близкого расстояния, затем исчезает в толпе танцующих.
— Заместитель завклубом,— перекрикивая музыкантов, сообщает мне бармен.
— Налей себе водки! — заказываю я, как и собирался.
— Я на работе.
Он взмахнул рукой с купюрой и дал мне —сдачи мелочью, но водку наливать себе не стал.
— Ты случайно не знаешь Яну М.?
— Дочка?
Я отрицательно покачал головой.
Бармен понимающе присвистнул. Вытянулся на цыпочках, потом покосился на меня и пожал плечами. Но я зафиксировал, в каком направлении он смотрел, прежде чем ответить мне.
Музыка замолкла, и я услышал тишину. Иначе ее не услышишь. Хотя тишина вещь относительная, равно как все, что приходит ей на смену.
Танцующие расходятся с площадки, я петляю в толпе потрясных юнцов и не менее потрясных девиц, пробираясь к месту, которое бармен невольно подсказал мне. Но я не дошел. Не захотел. Яна в шикарно растрепанных внизу джинсах с эффектными заплатами страстно целовалась с тем самым малым, который не верил, что я прошел курс семи семестров на философском. (Дело в том, что он успел пройти столько же.) Есть предел и случайностям, сказал он, впервые погладив Янины волосы при мне.
— Это вещь относительная,— заметил я рассказчику.
— Как и то, что сейчас, например, не я глажу ее волосы, а волосы ласкают мою ладонь. Кто кого целует?..— спросил еще тогда он же.
В самом деле, кто? Яна его или он Яну?
Уже не помогали никакие капли, хотя я честно выпил все их до дна и опустил пузырек в щель решетки канала, не разбив, представьте себе — попал точно в щель. Боль росла и множилась, будто скульптурная группа на площади Словацкого восстания в ускоренных кадрах фильма Эло Гаветты. С каждой секундой.
Дома я обнаружил письмо от Яны. В конверте — ключ от квартиры, которая ей не нужна. Почему — она, видимо, объяснила в письме, которое я смял и выбросил не читая. До утра я просидел одетый в кресле, и глаза мои не плакали и не спали, но и не смотрели. Наверное, даже веки оставались неподвижными, вместо того чтоб молниеносными движениями делать работу щеток на ветровом стекле машины. Я прямо осязаю себя в просторе вселенной, меня посадили когда-то и за что-то на огромное ядро, и оно со страшной скоростью несется в черноте космоса. Ну и пусть несется, сказал я себе, меня это ничуть не трогает.
Прошло утро, полдень. Я не хотел ни пить, ни есть.
Боль исчерпала себя. Мне без нее скучно, как без верной подружки. Вечером я преодолел желание пойти в уборную. До боли задерживал в себе остатки скромного обеда и выпитой жидкости, принятых мной исключительно из гуманных соображений в отношении к собственному телу, которое так коварно предавало меня. Впрочем, оно давно предало меня, позволив первой раковой клетке жить и размножаться во мне, позволив этой мерзостной колонии клеток плодиться, истребляя заодно и самих себя. Раковая опухоль растет годами. Одна — дольше, другая меньше. А ты об этом и знать не знаешь.
Я уже пятый день сидел в кресле, когда ко мне позвонили. Я не отозвался, и они ушли, зато прислали санитаров со смирительной рубашкой, так, на всякий случай. Я взял с собой только эту тетрадку, чтобы дописать свою жизнь до самой последней страницы. Не ради там доктора Мучки и Вашко или Пиршела и их исследований. Просто потому, что грустно. И вообще.
У меня сильные головные боли, и мне колют морфий. Смерти я не боюсь, ведь Мишо наверняка не врал. Почему до сих пор никто не задумывался над тем, что представления людей о мире ином могли сложиться исключительно на основе конкретных сведений! А эти представления существуют в любом уголке земли, пусть и приблизительные. И встарь знали опыт тех, кто, не успев отдать богу душу, быстренько цапал ее обратно. Взять хотя бы Мишо. Меня смерть, собственно, и не интересует. Я знаю, что она придет, и жду ее.
Завтра: 1. Описать отношение к деньгам и имуществу.
Завтра: 2. Как я не купил себе любовь.
Завтра: 3. Завещание — и Яне тоже!
Отрывок из эпикриза истории болезни И. Г.
??
??
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28