А если жить так, как живешь ты, то и жить, я думаю, не стоит». Я помню, как Чойнхор
в ответ несколько раз вздохнул. «Вообще-то, я не хотел становиться ламой, но я исполнил волю родителей, чтобы их старость была спокойной. А над тем, что ты мне сейчас говоришь, я и сам не раз задумывался», — ответил мне на это Чойнхор. И другой раз, когда мы опять с ним встретились, он доверительно сказал:
— Послушай, я хочу стать мирянином, как ты. Но я не знаю, Как мне вырваться из рук хубилгана. Помоги мне, — попросил он.
— Ты это твердо решил? — поинтересовался я. — Почему ты принял такое решение?
— Знаешь, я уже просто ненавижу хубилгана-ламу. Но не знаю, как от него избавиться, — почти закричал он.
Вообще-то, наставник Чойнхора — почтенный хубилган-ла-ма — такой добренький старичок. Речь его нетороплива, движения мягкие, вкрадчивые. Каждого входящего в юрту он обязательно пригласит к столу, накормит, напоит и обогреет. Поглядеть — так вроде бы добряк добряком. Но лучше было бы, если бы Чойнхор держался от него подальше. Когда я поклялся помочь ему всем, чем смогу, и сделать для него все, что в моих силах, Чойнхор очень обрадовался и даже рассмеялся. Мы условились, что я буду приходить к нему через день или через несколько дней. Таким образом, мы часто встречались и, если хубилган-лама разрешал, отправлялись в город смотреть кино или какое-нибудь представление. Правда, это удавалось очень редко. В тот вечер мы как раз отправились на ярмарку. Представление окончилось поздно... И вот Чойнхора убили... Я хотел проводить его, но он отказался, сославшись на то, что ему обя-лательно надо зайти в одну юрту с поручением от хубилгана-ламы, а приводить туда посторонних, то есть меня, не велено. Поэтому мы расстались, договорившись встретиться через пару дней. Через день я отправился в хашан хубилгана Довчина, где жил, прислуживая перерожденцу, Чойнхор. Я увидел хубилгана-ламу, сидящим, как обычно, скрестив ноги, на желто-пестром тюфяке. Когда я подошел поближе, он вдруг свирепо уставился на меня, выкатив глаза так, что были видны лишь одни белки, и процедил сквозь зубы:
— Негодяй. Ты заманил моего бедного послушника и лишил его жизни. Может, ты и со мной так же хочешь поступить?
Я еще не знал, в чем дело, испугался его гнева и спросил почтительно, умоляющим голосом:
— Почтенный лама, соизвольте объяснить, о чем вы говорите? Я ничего не могу понять.
— Я не Чойнхор, меня ты не обведешь вокруг пальца. Лишил человека жизни и до еих пор прикидываешься смирной овечкой, — ехидно ответил хубилган.
Он еще долго ругался, называл меня самыми дурными словами. Из его уст я впервые и услышал, что Чойнхора не стало
и что меня подозревают в. его убийстве, — закончил свой рас-сказ Самдаи.
- Не говорил ли вам Чойнхор еще Чего-нибудь? Постарайтесь припомнить, о чем вы вообще, говорили? — задал вопрос Пурэвжав.
Большие черные глаза Самдана, казалось, еще больше потемнели. Ой долго сидел, уставившись в одну точку, подперев голову руками. Вдруг, вспомнив что-то, видимо, очень важное, резко поднял голову и заговорил:
— Я вспомнил. Однажды Чойнхор сказал мне, что кроткий, смиренный нрав учителя-ламы — это лишь видимость, а его набожность — обман, маска, под которой скрывается что-то непонятное и страшное. Учитель-лама часто уходил куда-то Из ха-шана на ночь глядя и возвращался лишь на рассвете, а потом до полудня почивал в Своей юрте.
— Слушай, друг, уходи-ка ты лучше оттуда поскорей да поступай на работу к нам в артель. Я поговорю с кем надо, чтобы твой, взяли на работу, — уговаривал его я, но Чойнхор, как и прежде, не проявил твердости духа й ответил: «Ладно. Но только не теперь. Осенью, хорошо?»
— Зачем же откладывать до осени? — перебил его я.
— На лето я хочу поехать в худон навестить своих родных, а уж потом, вернувшись из худона, не пойду в монастырь, а сразу же поступлю на работу, — заверил меня Чойнхор.
- Ну, хорошо. А что вы можете сказать насчет ножа, которым был убит Чойнхор? — быстро спросил Самдана Пурэвжав.
— Это действительно мой нож, но я совершенно не Представляю себе, каким образом и когда именно он пропал у меня. Ведь я постоянно носил его при себе. На следующий день после того, как мы расстались с Чойнхором, я хватился ножа, но нигде не мог его найти.
...Как только Самдаи ушел, помощник Пурэвжава с горячностью, свойственной молодым людям, выложил свой догадки в предположения: относительно: убийства послушника, пытаясь связать этот случай с задержанием перебежчика:
— По-моему, все нити ведут к хубилгану Довчину, и он является здесь главным дирижером! Эту змею надо сейчас же хватать за горло.
Пурэвжав покачал головой.
— Спешка — плохой помощник, — заметил он. — Не надо горячиться. Хубилгана сейчас трогать нельзя. Ой ни в коем случае не должен догадываться, что мы в чем-то его подозреваем. Иначе спугнем его. Нужно сделать, как говорится, ход конем, и выигрыш будет за нами.
Домолчав немного, он продолжал:
— У меня есть кое-какие соображения. Не попробовать ли нам сделать так, чтобы кто-то из наших проник в монастырь Святого Лузана под видом агента японской разведки Балдана.
Там его никто не знает в лицо... Но дело это опасное и потребует от разведчика огромного напряжения сил. Свою роль разведчик должен сыграть чрезвычайно тонко, помня, что ошибается он только один раз.
Лейтенант одобрительно кивал головой, с восхищением глядя на Пурэвжава, и, когда тот кончил говорить, предложил:
— Давайте немного отдохнем, товарищ капитан, уже за полночь. Надо хоть немного поспать до утра.
— Да-да, конечно, — спохватился Пурэвжав и вышел из-за стола.
...Пурэвжав медленно шел по узенькой улочке, зажатой между высокими хашанамй и спускающейся вниз под горку к окраине города, где стояла его юрта, ничем особенным не выделяющаяся среди других юрт. Он глядел себе под ноги, не замечая скопившуюся в неглубоких рытвинках воду. Мысли были заняты монастырем Святого Лузана. «Одобрит ли мое решение полковник? А если одобрит, попрошу, чтобы под видом Балдана напра-нили в монастырь меня. Только не пужно спешить, надо взвесить псе «за» и «против», чтобы полковник убедился в необходимости проникнуть в логово этих волков».
Погруженный в эти мысли, он незаметно подошел к своей юрте. Все давно спали. Не раздеваясь, прилег на мягкий тюфяк и сразу же погрузился в сон.
Утром жена, увидев спящего мужа, догадалась, что ,у него опять было трудное дело. Стараясь не греметь посудой, она тихонько начала готовить чай с молоком, мясную лапшу. Но он проснулся сам, едва она кончила заваривать чай.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
в ответ несколько раз вздохнул. «Вообще-то, я не хотел становиться ламой, но я исполнил волю родителей, чтобы их старость была спокойной. А над тем, что ты мне сейчас говоришь, я и сам не раз задумывался», — ответил мне на это Чойнхор. И другой раз, когда мы опять с ним встретились, он доверительно сказал:
— Послушай, я хочу стать мирянином, как ты. Но я не знаю, Как мне вырваться из рук хубилгана. Помоги мне, — попросил он.
— Ты это твердо решил? — поинтересовался я. — Почему ты принял такое решение?
— Знаешь, я уже просто ненавижу хубилгана-ламу. Но не знаю, как от него избавиться, — почти закричал он.
Вообще-то, наставник Чойнхора — почтенный хубилган-ла-ма — такой добренький старичок. Речь его нетороплива, движения мягкие, вкрадчивые. Каждого входящего в юрту он обязательно пригласит к столу, накормит, напоит и обогреет. Поглядеть — так вроде бы добряк добряком. Но лучше было бы, если бы Чойнхор держался от него подальше. Когда я поклялся помочь ему всем, чем смогу, и сделать для него все, что в моих силах, Чойнхор очень обрадовался и даже рассмеялся. Мы условились, что я буду приходить к нему через день или через несколько дней. Таким образом, мы часто встречались и, если хубилган-лама разрешал, отправлялись в город смотреть кино или какое-нибудь представление. Правда, это удавалось очень редко. В тот вечер мы как раз отправились на ярмарку. Представление окончилось поздно... И вот Чойнхора убили... Я хотел проводить его, но он отказался, сославшись на то, что ему обя-лательно надо зайти в одну юрту с поручением от хубилгана-ламы, а приводить туда посторонних, то есть меня, не велено. Поэтому мы расстались, договорившись встретиться через пару дней. Через день я отправился в хашан хубилгана Довчина, где жил, прислуживая перерожденцу, Чойнхор. Я увидел хубилгана-ламу, сидящим, как обычно, скрестив ноги, на желто-пестром тюфяке. Когда я подошел поближе, он вдруг свирепо уставился на меня, выкатив глаза так, что были видны лишь одни белки, и процедил сквозь зубы:
— Негодяй. Ты заманил моего бедного послушника и лишил его жизни. Может, ты и со мной так же хочешь поступить?
Я еще не знал, в чем дело, испугался его гнева и спросил почтительно, умоляющим голосом:
— Почтенный лама, соизвольте объяснить, о чем вы говорите? Я ничего не могу понять.
— Я не Чойнхор, меня ты не обведешь вокруг пальца. Лишил человека жизни и до еих пор прикидываешься смирной овечкой, — ехидно ответил хубилган.
Он еще долго ругался, называл меня самыми дурными словами. Из его уст я впервые и услышал, что Чойнхора не стало
и что меня подозревают в. его убийстве, — закончил свой рас-сказ Самдаи.
- Не говорил ли вам Чойнхор еще Чего-нибудь? Постарайтесь припомнить, о чем вы вообще, говорили? — задал вопрос Пурэвжав.
Большие черные глаза Самдана, казалось, еще больше потемнели. Ой долго сидел, уставившись в одну точку, подперев голову руками. Вдруг, вспомнив что-то, видимо, очень важное, резко поднял голову и заговорил:
— Я вспомнил. Однажды Чойнхор сказал мне, что кроткий, смиренный нрав учителя-ламы — это лишь видимость, а его набожность — обман, маска, под которой скрывается что-то непонятное и страшное. Учитель-лама часто уходил куда-то Из ха-шана на ночь глядя и возвращался лишь на рассвете, а потом до полудня почивал в Своей юрте.
— Слушай, друг, уходи-ка ты лучше оттуда поскорей да поступай на работу к нам в артель. Я поговорю с кем надо, чтобы твой, взяли на работу, — уговаривал его я, но Чойнхор, как и прежде, не проявил твердости духа й ответил: «Ладно. Но только не теперь. Осенью, хорошо?»
— Зачем же откладывать до осени? — перебил его я.
— На лето я хочу поехать в худон навестить своих родных, а уж потом, вернувшись из худона, не пойду в монастырь, а сразу же поступлю на работу, — заверил меня Чойнхор.
- Ну, хорошо. А что вы можете сказать насчет ножа, которым был убит Чойнхор? — быстро спросил Самдана Пурэвжав.
— Это действительно мой нож, но я совершенно не Представляю себе, каким образом и когда именно он пропал у меня. Ведь я постоянно носил его при себе. На следующий день после того, как мы расстались с Чойнхором, я хватился ножа, но нигде не мог его найти.
...Как только Самдаи ушел, помощник Пурэвжава с горячностью, свойственной молодым людям, выложил свой догадки в предположения: относительно: убийства послушника, пытаясь связать этот случай с задержанием перебежчика:
— По-моему, все нити ведут к хубилгану Довчину, и он является здесь главным дирижером! Эту змею надо сейчас же хватать за горло.
Пурэвжав покачал головой.
— Спешка — плохой помощник, — заметил он. — Не надо горячиться. Хубилгана сейчас трогать нельзя. Ой ни в коем случае не должен догадываться, что мы в чем-то его подозреваем. Иначе спугнем его. Нужно сделать, как говорится, ход конем, и выигрыш будет за нами.
Домолчав немного, он продолжал:
— У меня есть кое-какие соображения. Не попробовать ли нам сделать так, чтобы кто-то из наших проник в монастырь Святого Лузана под видом агента японской разведки Балдана.
Там его никто не знает в лицо... Но дело это опасное и потребует от разведчика огромного напряжения сил. Свою роль разведчик должен сыграть чрезвычайно тонко, помня, что ошибается он только один раз.
Лейтенант одобрительно кивал головой, с восхищением глядя на Пурэвжава, и, когда тот кончил говорить, предложил:
— Давайте немного отдохнем, товарищ капитан, уже за полночь. Надо хоть немного поспать до утра.
— Да-да, конечно, — спохватился Пурэвжав и вышел из-за стола.
...Пурэвжав медленно шел по узенькой улочке, зажатой между высокими хашанамй и спускающейся вниз под горку к окраине города, где стояла его юрта, ничем особенным не выделяющаяся среди других юрт. Он глядел себе под ноги, не замечая скопившуюся в неглубоких рытвинках воду. Мысли были заняты монастырем Святого Лузана. «Одобрит ли мое решение полковник? А если одобрит, попрошу, чтобы под видом Балдана напра-нили в монастырь меня. Только не пужно спешить, надо взвесить псе «за» и «против», чтобы полковник убедился в необходимости проникнуть в логово этих волков».
Погруженный в эти мысли, он незаметно подошел к своей юрте. Все давно спали. Не раздеваясь, прилег на мягкий тюфяк и сразу же погрузился в сон.
Утром жена, увидев спящего мужа, догадалась, что ,у него опять было трудное дело. Стараясь не греметь посудой, она тихонько начала готовить чай с молоком, мясную лапшу. Но он проснулся сам, едва она кончила заваривать чай.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39