— Если же Беглару скажет это сам бог, он все равно не поверит.
Шалве не понравились слова Бахвы. Сегодня ему все не нравилось. И люди, и их поступки, и их дела. Не нравился он сам себе, не нравилось ему все, что он говорил. Он никогда еще не был так смятен, расстроен, подавлен...
Услышав позади топот коня, Инда согнала буйволов с проселка и сама остановилась на обочине. Мимо пролетел всадник, густая пыль на мгновение скрыла его от Инды, затем всадник неожиданно повернул коня. Когда пыль развеялась, девушка увидела Джвебе и услышала его голос:
— Инда, Инда!
Джвебе спрыгнул с коня и подбежал к девушке:
— Здравствуй, Инда!
Инда узнала Джвебе только по голосу. Она не поверила глазам своим: неужели это Джвебе? В такой бедной одежде? Нет, не может быть! Она тихо заплакала, и Джвебе, увидев ее слезы, встревожился:
— Что случилось, Инда? Почему ты плачешь?
— Ничего не случилось, Джвебе!
А в самом деле, что случилось особенного? Разве только то, что Джвебе, гвардейца Джвебе, Инда представляла себе совсем другим. Она думала, что увидит его в красивой форме: в бушлате, в блестящих сапогах, с каракулевой папахой на голове, с саблей и револьвером, с коротким карабином, перекинутым через плечо. На фотокарточке, которую прислал ей Джвебе из Зугдиди, где стоял его отряд, он был именно таким красивым, в красивой форме, и писал он ей красивые слова: «У меня нет ни в чем недостатка, одет я, как офицер, даже получаю небольшое жалованье, кормят нас досыта». Не могла же она знать, что чужая форма и чужое оружие были тогда на Джвебе. С каким трудом выпросил их Джвебе у знакомого офицера только для того, чтобы сняться на карточке и порадовать Инду, убедить девушку, что, когда он вернется с военной службы, она, Инда, заживет как царица. Сейчас он стыдился своего мальчишеского поступка.
— Джвебе! Это ты, Джвебе?! — спрашивала Инда, но могла и не спрашивать об этом. Ее милый, глупый Джвебе был в той же одежде, которую сшила ему мать перед его вступлением в гвардию: в блузе из домотканой шерсти. Только шапка на Джвебе была другая — мохнатая пастушья
папаха из овечьей шкуры. Потому и не узнала его сразу Инда, потому и не узнали соседи. Шерсть свисала ему на лоб и совсем не изменяла лицо. Через плечо Джвебе было перекинуто ружье адамовских времен, на бедре — сабля в обтрепанных ножнах.
Зачем он так обманул Инду, зачем внушил ей несбыточные надежды? Как он радовался тому, что едет домой! Неужели он не знал, что должен предстать в таком виде перед Индой, перед отцом и матерью, перед всей деревней? Почему он не послушался отца? Беглар знал, что она собой представляет, эта гвардия, и не хотел отпускать его. Говорил же отец, что никакая она не народная, что это меньшевики ее так назвали, а на самом деле она служит только интересам их партии. Сбылось все сказанное отцом. А он не отцу поверил, а вербовщику. Чем только не соблазняли меньшевики, набирая в свою гвардию и армию людей: у вас будет новое оружие, говорили рекрутам, у вас будет красивая форма, а еды — сколько угодно. Антанта нам ни в чем не откажет, и Грузия скоро станет могучим государством.
Гвардейцам сулили и жалованье. Джвебе вступил в гвардию еще и затем, чтобы как-то подсобить родным. Джвебе внушали, что народная гвардия служит народу и стоит на страже родины. Обманулся Джвебе. Наивно поверил и обманулся.
...Они стояли посреди дороги и глядели друг на друга, не произнося ни слова. Они не слышали даже неистового лая собак, не умолкавших с той минуты, как на улице показался Джвебе. Не слышали они и удивленных возгласов односельчан.
— Кто этот полоумный?
— Он совсем загнал коня.
— На нашего не похож.
— Шальной какой-то.
Инда забыла о буйволах, о проклятой земле, об отце и Бегларе, об учителе и крестьянах. Сейчас во всем мире у нее не было никого, кроме Джвебе. «Что это я молчу, как немая. Нужно сказать что-нибудь, улыбнуться, засмеяться...»
— Как хорошо, что ты приехал сейчас, Джвебе. Будто нарочно сейчас, Джвебе.
— Ехал, а сердце вперед рвалось, Инда!
— Джвебе, милый Джвебе!
— Как я мог жить столько времени без тебя, Инда?
— Ты день и ночь стоял у меня перед глазами, Джвебе.
— Хоть бы совсем не уезжал я...
— Хоть бы...
— Почему я не послушался отца?
— Нужно было послушаться, Джвебе.
— Да, зря не послушался отца.
— Джвебе, Джвебе!
— Что, Инда?
— Беглар...— Инда хотела рассказать Джвебе обо всем, что произошло на заречном поле, но не успела. Где-то позади молодых людей раздался грохот. Инда невольно посмотрела вверх: откуда, мол, гром среди ясного неба? Но Джвебе сразу понял, что стреляют из пушки. Когда послышались новые выстрелы, Инда сообразила, что это не гром, не землетрясение.
— Что это, Джвебе?
Джвебе не ответил. Он был потрясен — зачем его отряду понадобилось стрелять из пушки, да еще по его родной деревне?
Пока растерянный Джвебе размышлял об этом, один из снарядов упал неподалеку, посреди крестьянского двора. Поднялся переполох. Испуганные женщины бросились кто куда, заплакали дети, собаки залаяли еще неистовее, заметались по дворам куры...
Несколько снарядов упало на заречном поле, на свежевспаханную землю. Взвились к небу черные столбы земли и мелкой пылью осыпались на пахарей. В одной упряжке буйволы сломали ярмо и побежали к реке.
Когда после взрыва снаряда на плечи Шалвы упала превратившаяся в пыль земля, он отряхнул ее и с укоризной посмотрел на Беглара. Сбылось то, чего он, Шалва, так боялся... Напрасно, напрасно не послушался его упрямый Беглар. А Беглар и не шелохнулся. И укоризненный взгляд учителя выдержал, и, судя по всему, ничуть не испугал его артиллерийский обстрел. Беглар знал, на что идет, когда посягнул на помещичью землю.
Полевой сторож Павле Каджайа мчался по дороге на неоседланном коне. Видно было, что он скачет уже долго: и лошадь и всадник изнемогали. Высоким, прерывающимся голосом он кричал высыпавшим на улицу женщинам и мужчинам:
— Скорее, народ, спасайся! Из пушек палят! Гвардейцы идут! Кавалерия! Тьма войска идет!
Кто-то бросился наперерез всаднику, ухватил за удила и с трудом остановил разгоряченного коня.
— Ты с ума сошел, Павле!
— Куда ты скачешь, Павле?
— Чего хотят от нас гвардейцы, Павле?
— Почему палят по нас из пушек, Павле?
— Перебить нас хотят. Спалить нашу деревню хотят,— отвечал Павле.
— Зачем?
— Что мы им сделали?
— Что ты говоришь, Павле?
— Черт бы тебя побрал, Павле!
— Ну, говори, Павле! За что они хотят перебить нас?
— А за то, что вы захватили чужую землю, за то, что связались с разбойниками,— тут же сочинил Павле. С гвардейцами он не говорил, видел их только издалека, но человек этот обладал удивительной способностью:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
Шалве не понравились слова Бахвы. Сегодня ему все не нравилось. И люди, и их поступки, и их дела. Не нравился он сам себе, не нравилось ему все, что он говорил. Он никогда еще не был так смятен, расстроен, подавлен...
Услышав позади топот коня, Инда согнала буйволов с проселка и сама остановилась на обочине. Мимо пролетел всадник, густая пыль на мгновение скрыла его от Инды, затем всадник неожиданно повернул коня. Когда пыль развеялась, девушка увидела Джвебе и услышала его голос:
— Инда, Инда!
Джвебе спрыгнул с коня и подбежал к девушке:
— Здравствуй, Инда!
Инда узнала Джвебе только по голосу. Она не поверила глазам своим: неужели это Джвебе? В такой бедной одежде? Нет, не может быть! Она тихо заплакала, и Джвебе, увидев ее слезы, встревожился:
— Что случилось, Инда? Почему ты плачешь?
— Ничего не случилось, Джвебе!
А в самом деле, что случилось особенного? Разве только то, что Джвебе, гвардейца Джвебе, Инда представляла себе совсем другим. Она думала, что увидит его в красивой форме: в бушлате, в блестящих сапогах, с каракулевой папахой на голове, с саблей и револьвером, с коротким карабином, перекинутым через плечо. На фотокарточке, которую прислал ей Джвебе из Зугдиди, где стоял его отряд, он был именно таким красивым, в красивой форме, и писал он ей красивые слова: «У меня нет ни в чем недостатка, одет я, как офицер, даже получаю небольшое жалованье, кормят нас досыта». Не могла же она знать, что чужая форма и чужое оружие были тогда на Джвебе. С каким трудом выпросил их Джвебе у знакомого офицера только для того, чтобы сняться на карточке и порадовать Инду, убедить девушку, что, когда он вернется с военной службы, она, Инда, заживет как царица. Сейчас он стыдился своего мальчишеского поступка.
— Джвебе! Это ты, Джвебе?! — спрашивала Инда, но могла и не спрашивать об этом. Ее милый, глупый Джвебе был в той же одежде, которую сшила ему мать перед его вступлением в гвардию: в блузе из домотканой шерсти. Только шапка на Джвебе была другая — мохнатая пастушья
папаха из овечьей шкуры. Потому и не узнала его сразу Инда, потому и не узнали соседи. Шерсть свисала ему на лоб и совсем не изменяла лицо. Через плечо Джвебе было перекинуто ружье адамовских времен, на бедре — сабля в обтрепанных ножнах.
Зачем он так обманул Инду, зачем внушил ей несбыточные надежды? Как он радовался тому, что едет домой! Неужели он не знал, что должен предстать в таком виде перед Индой, перед отцом и матерью, перед всей деревней? Почему он не послушался отца? Беглар знал, что она собой представляет, эта гвардия, и не хотел отпускать его. Говорил же отец, что никакая она не народная, что это меньшевики ее так назвали, а на самом деле она служит только интересам их партии. Сбылось все сказанное отцом. А он не отцу поверил, а вербовщику. Чем только не соблазняли меньшевики, набирая в свою гвардию и армию людей: у вас будет новое оружие, говорили рекрутам, у вас будет красивая форма, а еды — сколько угодно. Антанта нам ни в чем не откажет, и Грузия скоро станет могучим государством.
Гвардейцам сулили и жалованье. Джвебе вступил в гвардию еще и затем, чтобы как-то подсобить родным. Джвебе внушали, что народная гвардия служит народу и стоит на страже родины. Обманулся Джвебе. Наивно поверил и обманулся.
...Они стояли посреди дороги и глядели друг на друга, не произнося ни слова. Они не слышали даже неистового лая собак, не умолкавших с той минуты, как на улице показался Джвебе. Не слышали они и удивленных возгласов односельчан.
— Кто этот полоумный?
— Он совсем загнал коня.
— На нашего не похож.
— Шальной какой-то.
Инда забыла о буйволах, о проклятой земле, об отце и Бегларе, об учителе и крестьянах. Сейчас во всем мире у нее не было никого, кроме Джвебе. «Что это я молчу, как немая. Нужно сказать что-нибудь, улыбнуться, засмеяться...»
— Как хорошо, что ты приехал сейчас, Джвебе. Будто нарочно сейчас, Джвебе.
— Ехал, а сердце вперед рвалось, Инда!
— Джвебе, милый Джвебе!
— Как я мог жить столько времени без тебя, Инда?
— Ты день и ночь стоял у меня перед глазами, Джвебе.
— Хоть бы совсем не уезжал я...
— Хоть бы...
— Почему я не послушался отца?
— Нужно было послушаться, Джвебе.
— Да, зря не послушался отца.
— Джвебе, Джвебе!
— Что, Инда?
— Беглар...— Инда хотела рассказать Джвебе обо всем, что произошло на заречном поле, но не успела. Где-то позади молодых людей раздался грохот. Инда невольно посмотрела вверх: откуда, мол, гром среди ясного неба? Но Джвебе сразу понял, что стреляют из пушки. Когда послышались новые выстрелы, Инда сообразила, что это не гром, не землетрясение.
— Что это, Джвебе?
Джвебе не ответил. Он был потрясен — зачем его отряду понадобилось стрелять из пушки, да еще по его родной деревне?
Пока растерянный Джвебе размышлял об этом, один из снарядов упал неподалеку, посреди крестьянского двора. Поднялся переполох. Испуганные женщины бросились кто куда, заплакали дети, собаки залаяли еще неистовее, заметались по дворам куры...
Несколько снарядов упало на заречном поле, на свежевспаханную землю. Взвились к небу черные столбы земли и мелкой пылью осыпались на пахарей. В одной упряжке буйволы сломали ярмо и побежали к реке.
Когда после взрыва снаряда на плечи Шалвы упала превратившаяся в пыль земля, он отряхнул ее и с укоризной посмотрел на Беглара. Сбылось то, чего он, Шалва, так боялся... Напрасно, напрасно не послушался его упрямый Беглар. А Беглар и не шелохнулся. И укоризненный взгляд учителя выдержал, и, судя по всему, ничуть не испугал его артиллерийский обстрел. Беглар знал, на что идет, когда посягнул на помещичью землю.
Полевой сторож Павле Каджайа мчался по дороге на неоседланном коне. Видно было, что он скачет уже долго: и лошадь и всадник изнемогали. Высоким, прерывающимся голосом он кричал высыпавшим на улицу женщинам и мужчинам:
— Скорее, народ, спасайся! Из пушек палят! Гвардейцы идут! Кавалерия! Тьма войска идет!
Кто-то бросился наперерез всаднику, ухватил за удила и с трудом остановил разгоряченного коня.
— Ты с ума сошел, Павле!
— Куда ты скачешь, Павле?
— Чего хотят от нас гвардейцы, Павле?
— Почему палят по нас из пушек, Павле?
— Перебить нас хотят. Спалить нашу деревню хотят,— отвечал Павле.
— Зачем?
— Что мы им сделали?
— Что ты говоришь, Павле?
— Черт бы тебя побрал, Павле!
— Ну, говори, Павле! За что они хотят перебить нас?
— А за то, что вы захватили чужую землю, за то, что связались с разбойниками,— тут же сочинил Павле. С гвардейцами он не говорил, видел их только издалека, но человек этот обладал удивительной способностью:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44