Она всегда готова пойти за тем, кто сильнее. А мы сильнее, это ей известно, и потому она начинает ориентироваться на нас. Но малейший признак слабости в наших рядах — и она отвернется, нащупает слабое место, и этого будет для нее достаточно...
До сих пор Якоб следил за беседой, беспомощно поглядывая го на одного, то на другого, но теперь он с любопытством спросил:
— А очаг Рика и есть такое слабое место? Вы это имеете в виду, господин директор?
Вёлынов предоставил отвечать Ангельхофу.
— Он мог бы им стать. Нельзя понимать это буквально, но с политической точки зрения он вполне мог бы им стать. Разберемся, что происходит? Заболевает студент Рик, пусть не по собственной вине, но заболевает. Случайно, совершенно случайно, как раз у студента Рика нет, как выясняется, родного дома. Что же происходит дальше? Товарищи по комнате из мнимой солидарности берут на себя заботу о нем. А результат? Результат следующий: уже не один, а четыре студента, то есть четыре рабочих студента, отвлеклись от своей непосредственной и 1лавной задачи и, следовательно, позже, чем намечено, достигнут цели, поставленной перед ними их классом. Это в свою очередь означает, что .класс стал слабее, что он ослаблен. А кто минтересован в ослаблении рабочего класса? Кому в конечном («юге на руку, если врач, противник изучения культуры Совет-< кого Союза, противник, стало быть, культуры Советского Союза и, следовательно, противник Советского Союза,— кому на руку, если этот противник своим приукрашенным медицинским свидетельством направит четырех рабочих студентов по ложному пути? Это на руку нашему противнику.
— Понимаю,— сказал Якоб.
— Я тоже,— откликнулся Трулезанд,— все совершенно ясно, если это так. Только вот я не знаю, так ли это.— И он вопросительно взглянул на Роберта.
Роберт пожал плечами.
— Предположим, что это так. Как же мы должны поступить? Скажем нашему Квази: «Отчаливай, брат, противник хочет поймать нас на удочку»? Что-то мне это не по душе. А ты что скажешь, Карл Гейнц?
— Врач показался мне славным парнем,— ответил Квази Рик,— будь он скотиной, написал бы просто «норма», и все. Ему интереснее было бы, чтобы я как следует разболелся и других заразил. Да и ассистентка вряд ли на такую подлость способна. Но решать должны вы.
Тут опять вмешался Ангельхоф.
— «Славный парень» — категория не политическая. А кто такая эта ассистентка? Вы ее знаете? Известно ли вам, в каких она отношениях с бывшим майором медслужбы? У противника много разных масок, и «славный парень», безусловно, одна из них.
Вёлыпов принял решение:
— Случай слишком сложный, мы не можем взять на себя такую ответственность. Надо посоветоваться с партией. Пусть решает высшая инстанция. Я предлагаю вот что: товарищи Трулезанд и Исваль сходят в районный комитет и посоветуются. Я освобождаю их на сегодня от выполнения домашних заданий. И прежде чем идти на занятия, доложите мне о результатах да не забудьте попросить решение в письменном виде. Мы подошьем его в дело.
Вёлыпов и Ангельхоф ушли, а Роберт с Трулезандом тут же вслед за ними отправились в районный комитет.
— Вот видишь,— сказал, уходя, Трулезанд Якобу,— придется тебе спрягать латинские глаголы одному, ты ведь беспартийный!
Районный комитет помещался в одном из красивых особняков неподалеку от Рыночной площади. В конце длинного темного коридора мерз вахтер.
— Да,— сказал он,— Хайдук у себя, только не знаю, пропустит ли вас Цербер.
Цербером была секретарша Хайдука, девица не первой молодости, с соломенно-желтыми волосами. Она накинулась на
посетителей, строго спросила, когда же работать товарищу Хайдуку, если всякий будет являться без предварительного звонка, уточнила, не анархисты ли Роберт и Трулезанд, и в конце концов осведомилась, о чем же это они собираются беседовать с секретарем.
— О возможном наступлении противника,— заявил Трулезанд.
— Где?
— На РКФ.
— Противника? -Да.
Секретарша встала и отворила дверь.
— Товарищ Хайдук, к вам посетители.
Секретарь райкома, растянувшись на полу перед письменным столом, отжимался на руках.
— Минуточку,— прокряхтел он,— еще два раза... девять, десять... все!
Поднявшись, он вытер ладони о брюки. И оказалось, что ростом он не выше Трулезанда, а худ, как Роберт.
— Садитесь, садитесь! Вы знаете, что такое свобода? Когда отжимаешься, хотя можешь этого и не делать. Да садитесь же и рассказывайте. Кому чего когда надо и почему?
Они рассказали ему о Рике, и о ТБЦ, и о противнике.
— Лола!—крикнул Хайдук.— Лолита, mi querida*, принеси, пожалуйста, мои записи о докторе Гропюне, знаешь, об этом...
— Знаю,— откликнулась Лола из-за двери и через минуту принесла несколько сколотых листков.
Секретарь полистал их и бросил на стол.
— Врач ваш — bueno**, первоклассный специалист и немножко чудак. Работает по шестнадцать часов в сутки, раз в месяц жалуется на что-нибудь в военную администрацию или в райком, к спирту в клинике не притрагивается, разыгрывает из себя эдакого солдафона, а сам никогда им не был, ругает больных, если они явятся на прием с грязной шеей, а по вечерам посещает их на дому и ругается с домовладельцами. В Общество по изучению советской культуры записываться отказался, верно, он вообще ни в какие общества не записывается, говорит, что он, мол, член общества по изучению чахотки, а это общество международное и стоит всех остальных, вместе взятых,— одним (ловом, чудак! Но как врач — bueno. Можете успокоить Вёлыыо-ва.
* Моя дорогая (исп.).
* Хороший (исп.).
— Ему нужна бумага.
— Ясно, ясно, но он ничего не получит.
— Тогда Квази придется выметаться.
— Если товарищ Вёлыпов так решил, то бумажка ничего не изменит.
— Товарищ Вёлыпов очень ценит письменные указания.
— Ладно, получит письменное... Лола, Лолита, пиши: доктор Гропюн — bueno, контакт с интеллигенцией — дело важное, доверие— тоже дело важное, в райкоме ему доверяют, claro*?
— Хорошо!—отозвалась Лола за дверью.
— Она подслушивала? — спросил Роберт.— Откуда же она знает, что писать?
— Лола не подслушивает, она думает и вспоминает. Она уже написала несколько десятков таких писем. Думаете, недоверие — ваше изобретение? Я иногда кажусь себе чуть ли не королем Фридрихом, так и швырнул бы свою палку да крикнул: «Любите друг друга и доверяйте!» Пока мы не победим недоверие, мы вообще не победим.
— А как же быть с бдительностью? — спросил Трулезанд.
— Могу тебе объяснить. Потеряешь бдительность, так завтра, когда потянешься утром кудри расчесывать, заметишь, что ночью тебе голову отхватили. Если ты, брат, дорожишь кудрями, будь бдительным.
— Хорошо,— согласился Роберт,— это ясно. Но я все-таки хочу знать разницу между бдительностью и недоверием.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116
До сих пор Якоб следил за беседой, беспомощно поглядывая го на одного, то на другого, но теперь он с любопытством спросил:
— А очаг Рика и есть такое слабое место? Вы это имеете в виду, господин директор?
Вёлынов предоставил отвечать Ангельхофу.
— Он мог бы им стать. Нельзя понимать это буквально, но с политической точки зрения он вполне мог бы им стать. Разберемся, что происходит? Заболевает студент Рик, пусть не по собственной вине, но заболевает. Случайно, совершенно случайно, как раз у студента Рика нет, как выясняется, родного дома. Что же происходит дальше? Товарищи по комнате из мнимой солидарности берут на себя заботу о нем. А результат? Результат следующий: уже не один, а четыре студента, то есть четыре рабочих студента, отвлеклись от своей непосредственной и 1лавной задачи и, следовательно, позже, чем намечено, достигнут цели, поставленной перед ними их классом. Это в свою очередь означает, что .класс стал слабее, что он ослаблен. А кто минтересован в ослаблении рабочего класса? Кому в конечном («юге на руку, если врач, противник изучения культуры Совет-< кого Союза, противник, стало быть, культуры Советского Союза и, следовательно, противник Советского Союза,— кому на руку, если этот противник своим приукрашенным медицинским свидетельством направит четырех рабочих студентов по ложному пути? Это на руку нашему противнику.
— Понимаю,— сказал Якоб.
— Я тоже,— откликнулся Трулезанд,— все совершенно ясно, если это так. Только вот я не знаю, так ли это.— И он вопросительно взглянул на Роберта.
Роберт пожал плечами.
— Предположим, что это так. Как же мы должны поступить? Скажем нашему Квази: «Отчаливай, брат, противник хочет поймать нас на удочку»? Что-то мне это не по душе. А ты что скажешь, Карл Гейнц?
— Врач показался мне славным парнем,— ответил Квази Рик,— будь он скотиной, написал бы просто «норма», и все. Ему интереснее было бы, чтобы я как следует разболелся и других заразил. Да и ассистентка вряд ли на такую подлость способна. Но решать должны вы.
Тут опять вмешался Ангельхоф.
— «Славный парень» — категория не политическая. А кто такая эта ассистентка? Вы ее знаете? Известно ли вам, в каких она отношениях с бывшим майором медслужбы? У противника много разных масок, и «славный парень», безусловно, одна из них.
Вёлыпов принял решение:
— Случай слишком сложный, мы не можем взять на себя такую ответственность. Надо посоветоваться с партией. Пусть решает высшая инстанция. Я предлагаю вот что: товарищи Трулезанд и Исваль сходят в районный комитет и посоветуются. Я освобождаю их на сегодня от выполнения домашних заданий. И прежде чем идти на занятия, доложите мне о результатах да не забудьте попросить решение в письменном виде. Мы подошьем его в дело.
Вёлыпов и Ангельхоф ушли, а Роберт с Трулезандом тут же вслед за ними отправились в районный комитет.
— Вот видишь,— сказал, уходя, Трулезанд Якобу,— придется тебе спрягать латинские глаголы одному, ты ведь беспартийный!
Районный комитет помещался в одном из красивых особняков неподалеку от Рыночной площади. В конце длинного темного коридора мерз вахтер.
— Да,— сказал он,— Хайдук у себя, только не знаю, пропустит ли вас Цербер.
Цербером была секретарша Хайдука, девица не первой молодости, с соломенно-желтыми волосами. Она накинулась на
посетителей, строго спросила, когда же работать товарищу Хайдуку, если всякий будет являться без предварительного звонка, уточнила, не анархисты ли Роберт и Трулезанд, и в конце концов осведомилась, о чем же это они собираются беседовать с секретарем.
— О возможном наступлении противника,— заявил Трулезанд.
— Где?
— На РКФ.
— Противника? -Да.
Секретарша встала и отворила дверь.
— Товарищ Хайдук, к вам посетители.
Секретарь райкома, растянувшись на полу перед письменным столом, отжимался на руках.
— Минуточку,— прокряхтел он,— еще два раза... девять, десять... все!
Поднявшись, он вытер ладони о брюки. И оказалось, что ростом он не выше Трулезанда, а худ, как Роберт.
— Садитесь, садитесь! Вы знаете, что такое свобода? Когда отжимаешься, хотя можешь этого и не делать. Да садитесь же и рассказывайте. Кому чего когда надо и почему?
Они рассказали ему о Рике, и о ТБЦ, и о противнике.
— Лола!—крикнул Хайдук.— Лолита, mi querida*, принеси, пожалуйста, мои записи о докторе Гропюне, знаешь, об этом...
— Знаю,— откликнулась Лола из-за двери и через минуту принесла несколько сколотых листков.
Секретарь полистал их и бросил на стол.
— Врач ваш — bueno**, первоклассный специалист и немножко чудак. Работает по шестнадцать часов в сутки, раз в месяц жалуется на что-нибудь в военную администрацию или в райком, к спирту в клинике не притрагивается, разыгрывает из себя эдакого солдафона, а сам никогда им не был, ругает больных, если они явятся на прием с грязной шеей, а по вечерам посещает их на дому и ругается с домовладельцами. В Общество по изучению советской культуры записываться отказался, верно, он вообще ни в какие общества не записывается, говорит, что он, мол, член общества по изучению чахотки, а это общество международное и стоит всех остальных, вместе взятых,— одним (ловом, чудак! Но как врач — bueno. Можете успокоить Вёлыыо-ва.
* Моя дорогая (исп.).
* Хороший (исп.).
— Ему нужна бумага.
— Ясно, ясно, но он ничего не получит.
— Тогда Квази придется выметаться.
— Если товарищ Вёлыпов так решил, то бумажка ничего не изменит.
— Товарищ Вёлыпов очень ценит письменные указания.
— Ладно, получит письменное... Лола, Лолита, пиши: доктор Гропюн — bueno, контакт с интеллигенцией — дело важное, доверие— тоже дело важное, в райкоме ему доверяют, claro*?
— Хорошо!—отозвалась Лола за дверью.
— Она подслушивала? — спросил Роберт.— Откуда же она знает, что писать?
— Лола не подслушивает, она думает и вспоминает. Она уже написала несколько десятков таких писем. Думаете, недоверие — ваше изобретение? Я иногда кажусь себе чуть ли не королем Фридрихом, так и швырнул бы свою палку да крикнул: «Любите друг друга и доверяйте!» Пока мы не победим недоверие, мы вообще не победим.
— А как же быть с бдительностью? — спросил Трулезанд.
— Могу тебе объяснить. Потеряешь бдительность, так завтра, когда потянешься утром кудри расчесывать, заметишь, что ночью тебе голову отхватили. Если ты, брат, дорожишь кудрями, будь бдительным.
— Хорошо,— согласился Роберт,— это ясно. Но я все-таки хочу знать разницу между бдительностью и недоверием.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116