Но я всегда уважал молодежь. Ценю ее порыв, ее благородство. Я вам, конечно же, отвечу на все, только извольте задавать более конкретные вопросы.
— Более конкретные? — встрепенулся Юришич.— Тогда бы я вас спросил...— его прервал шум и стук в дверь карцера. Он подошел к двери. Глухим, на целую октаву ниже обычного голосом ругался в карцере Дроб. Спрашивал, пришел ли доктор, и сразу же притих, когда услышал, что он уже был и, наверное, ушел. Наконец он совсем успокоился, а Юришич вернулся к Пайзлу.— Вы, конечно, знаете, кто в карцере. Этот человек просил вас заступиться за него, а вы отвернулись.
— Меня просил? Я не заметил, а впрочем, как бы я мог ему помочь? Я сам здесь обычный арестант, как и все.
— Обычный! Вы очень скромны! Таким вы не казались, когда давали обещания Тончеку, ведь обещали же?
— И я сдержу свои обещания!
— Будете выступать в качестве его защитника и в то же время поддерживать обвинения против него Шварца, вашего клиента? Конечно, политика и личные интересы — разве это совместимо?
— Пожалуй, было бы излишне отвечать на это. Сейчас вы говорите, как мой невменяемый шурин. Шварц, между прочим, не мой клиент. Он только мой верный сторонник. И одного, и другого я буду защищать так, чтобы достичь согласия между ними.
— С точки зрения политики и личных интересов, но вы, таким образом, становитесь соглашателем!
— В данном случае — да! И мне очень жаль, что именно вы представляете меня в черном свете. Я всегда брал в расчет политику и личные интересы. Но мне, например, не было никакой выгоды и никакого интереса защищать вас, однако я вас все-таки защищал. Бесплатно, милостивый государь!
— Я вас не просил, вы сами предложили свои услуги моим сестрам. Тогда я еще не знал то, что знаю сейчас.— Юришич заметно разволновался.— Тогда я еще не мог знать, что вы сами для себя можете заключить такое соглашение — защищать революционную молодежь и одновременно выступать как юридический советник и адвокат стервятников из страховой компании. Однако это произошло. Какое постыдное соглашательство!
— Слушайте, Юришич,— прерывает его Пайзл, улыбаясь иронически, язвительно и нервозно.— Если вас в связи со мной ничего, кроме этого, не беспокоит, то лучше нам прекратить разговор. Чепуха все, что вы говорите. Любой адвокат вам бы сказал: такова наша работа, наш хлеб насущный.
— Но эта работа не соответствует призванию борца за народные интересы, каким вы хотите быть.
— Вот то-то и оно! Потому я вам и не могу ответить, как другие адвокаты. Я всегда руководствовался высшим принципом.— Если прежде Пайзл говорил шепотом, то сейчас он повысил голос.— Он состоит в том, что мое положение юридического советника страхового общества полезно для народа.
— Для народа? — остолбенел потрясенный Юришич.— Такого цинизма я не ожидал даже от Рашулы!
— Вы это называете цинизмом? А разве цинизм — завести дружбу с бандой мошенников, чтобы вырвать у них часть награбленного и вернуть народу? Не будь меня, зла было бы еще больше!
— Жаль, что здесь нет Рашулы, вот бы вам все это ему сказать. Я охотно верю, что у Рашулы вы забрали часть награбленного, но, безусловно, не для народа. И извините, вы говорите о воровской банде. Тогда почему вы здесь?
— По доносу одного вора. Это, полагаю, вы и сами знаете.
— Но даже здесь вы изо дня в день общаетесь с этим вором. Он глупец, сказали вы мне утром. Вас же он назвал негодяем. И тогда я вас попросил на несколько слов, а вы увернулись под предлогом, что идете к своему шурину, у которого, конечно, не были.
— Нет, не был,— признался Пайзл.— Я пришел к нему, но он спал. Что же вы все-таки собираетесь мне сказать? Неужели то, что сказали? Это все глупости, мой дорогой юноша.— Пайзл замолкает и идет к выходу. Ему показалось, что сюда заглянул Рашула.
— Нет, это не глупости, доктор! — отрезал Юришич и, не догадываясь о причине ухода Пайзла, забеспокоился, что он уйдет совсем.— Своим уходом вы не докажете свою правоту. Подождите, мы еще не закончили!
— Мне нечего вам доказывать, и я не буду,— возвращаясь, пробормотал Пайзл. Рашулы он не обнаружил.— Продолжайте, если вообще у нас есть о чем говорить. Только тише, здесь мы не одни.
— Итак, будем говорить тихо о вещах, которые уже всем известны,— усмехнулся Юришич.— А вот Колару, например, вы заявили во всеуслышание, что сегодня выйдете на свободу.
:— Да! И что из этого следует?
— А то, что ваше намерение выйти на свободу вместе с шурином не исполнится.
— Кто вам сказал? Ну, естественно, я хочу этого. Что удивительного в желании помочь родственнику!
— Странно, что вы заговорили об этом лишь нынче утром, когда уже знали, что ваш родственник сошел с ума.
— Я говорю это с того часа, как оказался здесь.
— А кому вы говорите? Уж не Рашуле ли? — Пайзл протестующе поднял руку.— Конечно, если кому-то и говорили, так только Рашуле, и не всегда. Однако допустим, что вы с самого начала уверяете его в этом, но почему именно Рашулу?
— Спроси вы об этом, я бы вам сказал. Но вы, как вижу, по причинам довольно ничтожным держались от меня подальше, что вам не помешало, однако, подслушивать, с кем и о чем я говорю.
— Ничего я не подслушивал. Все, что я знаю, сказал мне сам Рашула.
— Рашула? — взвизгнул Пайзл. Это ему кажется невероятным, но в общем-то возможным.— Вы, значит, в некотором роде его близкий друг!
— Близкий друг! Великолепно! Вы меня называете его близким другом, хотя на самом деле таковым являетесь сами. И я знаю почему. Вы хотите на свободу, но не сможете отсюда выйти, если он не отречется от своих показаний — денунциаций, как вы их называете. А он в свою очередь не уступает, пока не уступите вы.
— Мне не в чем ему уступать. Рашула был обычным осведомителем правительства, и он донес на меня по его указке, чтобы обезвредить меня политически. Разве вы не попытались бы обезоружить своего противника, обработав для этого его союзника?
— И вам это не удалось! Рашула остался при своих показаниях, ни от одного не отказался, а вы все- таки выходите на свободу! Как же вы разоружили противника?
— Аргументами, которыми опроверг показания Рашулы,— едва скрывая раздражение, высокомерно выпятил грудь Пайзл.— Как это трудно угадать! Но все это весьма затянулось, точно так же, как и мое пребывание в тюрьме! Думаю, мы можем закончить наш разговор.— На этот раз Пайзл самым решительным образом повернулся, чтобы уйти.
— Аргументами! — с сомнением, но несколько растерянно воскликнул Юришич.— Это должны были быть очень веские аргументы! — снова начал он атаку, шагая рядом с Пайзлом.— Подождите еще минутку! Но если будете ломаться и захотите улизнуть, я кое-что спрошу вас во дворе открыто, при всех.
— Ну, что еще?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108
— Более конкретные? — встрепенулся Юришич.— Тогда бы я вас спросил...— его прервал шум и стук в дверь карцера. Он подошел к двери. Глухим, на целую октаву ниже обычного голосом ругался в карцере Дроб. Спрашивал, пришел ли доктор, и сразу же притих, когда услышал, что он уже был и, наверное, ушел. Наконец он совсем успокоился, а Юришич вернулся к Пайзлу.— Вы, конечно, знаете, кто в карцере. Этот человек просил вас заступиться за него, а вы отвернулись.
— Меня просил? Я не заметил, а впрочем, как бы я мог ему помочь? Я сам здесь обычный арестант, как и все.
— Обычный! Вы очень скромны! Таким вы не казались, когда давали обещания Тончеку, ведь обещали же?
— И я сдержу свои обещания!
— Будете выступать в качестве его защитника и в то же время поддерживать обвинения против него Шварца, вашего клиента? Конечно, политика и личные интересы — разве это совместимо?
— Пожалуй, было бы излишне отвечать на это. Сейчас вы говорите, как мой невменяемый шурин. Шварц, между прочим, не мой клиент. Он только мой верный сторонник. И одного, и другого я буду защищать так, чтобы достичь согласия между ними.
— С точки зрения политики и личных интересов, но вы, таким образом, становитесь соглашателем!
— В данном случае — да! И мне очень жаль, что именно вы представляете меня в черном свете. Я всегда брал в расчет политику и личные интересы. Но мне, например, не было никакой выгоды и никакого интереса защищать вас, однако я вас все-таки защищал. Бесплатно, милостивый государь!
— Я вас не просил, вы сами предложили свои услуги моим сестрам. Тогда я еще не знал то, что знаю сейчас.— Юришич заметно разволновался.— Тогда я еще не мог знать, что вы сами для себя можете заключить такое соглашение — защищать революционную молодежь и одновременно выступать как юридический советник и адвокат стервятников из страховой компании. Однако это произошло. Какое постыдное соглашательство!
— Слушайте, Юришич,— прерывает его Пайзл, улыбаясь иронически, язвительно и нервозно.— Если вас в связи со мной ничего, кроме этого, не беспокоит, то лучше нам прекратить разговор. Чепуха все, что вы говорите. Любой адвокат вам бы сказал: такова наша работа, наш хлеб насущный.
— Но эта работа не соответствует призванию борца за народные интересы, каким вы хотите быть.
— Вот то-то и оно! Потому я вам и не могу ответить, как другие адвокаты. Я всегда руководствовался высшим принципом.— Если прежде Пайзл говорил шепотом, то сейчас он повысил голос.— Он состоит в том, что мое положение юридического советника страхового общества полезно для народа.
— Для народа? — остолбенел потрясенный Юришич.— Такого цинизма я не ожидал даже от Рашулы!
— Вы это называете цинизмом? А разве цинизм — завести дружбу с бандой мошенников, чтобы вырвать у них часть награбленного и вернуть народу? Не будь меня, зла было бы еще больше!
— Жаль, что здесь нет Рашулы, вот бы вам все это ему сказать. Я охотно верю, что у Рашулы вы забрали часть награбленного, но, безусловно, не для народа. И извините, вы говорите о воровской банде. Тогда почему вы здесь?
— По доносу одного вора. Это, полагаю, вы и сами знаете.
— Но даже здесь вы изо дня в день общаетесь с этим вором. Он глупец, сказали вы мне утром. Вас же он назвал негодяем. И тогда я вас попросил на несколько слов, а вы увернулись под предлогом, что идете к своему шурину, у которого, конечно, не были.
— Нет, не был,— признался Пайзл.— Я пришел к нему, но он спал. Что же вы все-таки собираетесь мне сказать? Неужели то, что сказали? Это все глупости, мой дорогой юноша.— Пайзл замолкает и идет к выходу. Ему показалось, что сюда заглянул Рашула.
— Нет, это не глупости, доктор! — отрезал Юришич и, не догадываясь о причине ухода Пайзла, забеспокоился, что он уйдет совсем.— Своим уходом вы не докажете свою правоту. Подождите, мы еще не закончили!
— Мне нечего вам доказывать, и я не буду,— возвращаясь, пробормотал Пайзл. Рашулы он не обнаружил.— Продолжайте, если вообще у нас есть о чем говорить. Только тише, здесь мы не одни.
— Итак, будем говорить тихо о вещах, которые уже всем известны,— усмехнулся Юришич.— А вот Колару, например, вы заявили во всеуслышание, что сегодня выйдете на свободу.
:— Да! И что из этого следует?
— А то, что ваше намерение выйти на свободу вместе с шурином не исполнится.
— Кто вам сказал? Ну, естественно, я хочу этого. Что удивительного в желании помочь родственнику!
— Странно, что вы заговорили об этом лишь нынче утром, когда уже знали, что ваш родственник сошел с ума.
— Я говорю это с того часа, как оказался здесь.
— А кому вы говорите? Уж не Рашуле ли? — Пайзл протестующе поднял руку.— Конечно, если кому-то и говорили, так только Рашуле, и не всегда. Однако допустим, что вы с самого начала уверяете его в этом, но почему именно Рашулу?
— Спроси вы об этом, я бы вам сказал. Но вы, как вижу, по причинам довольно ничтожным держались от меня подальше, что вам не помешало, однако, подслушивать, с кем и о чем я говорю.
— Ничего я не подслушивал. Все, что я знаю, сказал мне сам Рашула.
— Рашула? — взвизгнул Пайзл. Это ему кажется невероятным, но в общем-то возможным.— Вы, значит, в некотором роде его близкий друг!
— Близкий друг! Великолепно! Вы меня называете его близким другом, хотя на самом деле таковым являетесь сами. И я знаю почему. Вы хотите на свободу, но не сможете отсюда выйти, если он не отречется от своих показаний — денунциаций, как вы их называете. А он в свою очередь не уступает, пока не уступите вы.
— Мне не в чем ему уступать. Рашула был обычным осведомителем правительства, и он донес на меня по его указке, чтобы обезвредить меня политически. Разве вы не попытались бы обезоружить своего противника, обработав для этого его союзника?
— И вам это не удалось! Рашула остался при своих показаниях, ни от одного не отказался, а вы все- таки выходите на свободу! Как же вы разоружили противника?
— Аргументами, которыми опроверг показания Рашулы,— едва скрывая раздражение, высокомерно выпятил грудь Пайзл.— Как это трудно угадать! Но все это весьма затянулось, точно так же, как и мое пребывание в тюрьме! Думаю, мы можем закончить наш разговор.— На этот раз Пайзл самым решительным образом повернулся, чтобы уйти.
— Аргументами! — с сомнением, но несколько растерянно воскликнул Юришич.— Это должны были быть очень веские аргументы! — снова начал он атаку, шагая рядом с Пайзлом.— Подождите еще минутку! Но если будете ломаться и захотите улизнуть, я кое-что спрошу вас во дворе открыто, при всех.
— Ну, что еще?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108