Она так и не побывала в фьордах Норвегии. Она не попадет туда никогда. А в узелке, который она тащит с собой, лежит вовсе не сдобный, очень сладкий хлебец с миндалем и анисом, а ее мечта. Никакое это не пирожное, говорит она себе. Просто мечта.
Проходят дни, не принося Ане Пауче ни особой усталости, ни денег, зато желудок полон, проходят длинные ночи, убаюканные мерным покачиванием фургона, проходят суетливые утра на пустырях – они есть на околице каждой деревни, где устраивают футбольные матчи, корриды и раскидывает свой купол цирк. Благословенные пустыри, место самых ярких деревенских событий. Ана Пауча привыкает к кочевой жизни, а осень входит в силу и земля принимает цвет охры.
Эмиграция в другие страны Европы, где можно найти работу, увела из этих прокаленных солнцем деревень верхней Кастилии почти всю молодежь, и жителей там совсем мало; пустые, полуразвалившиеся дома, поредевшие семьи, где допоздна обсуждают вести любителей писать письма о жизни в рабочих предместьях и заводских барачных поселках, которые, словно злокачественные опухоли, подтачивают величие Европы.
Одного-единственного представления более чем достаточно. После полудня – грандиозный музыкальный парад, звуки которого разносятся на три, а то и на четыре такие захолустные деревеньки. Тромбон, барабан и труба. Один тромбон заполняет своими звуками все пустоты. Труппа выходит в полном составе. Ана Пауча научилась играть на тамбурине, колотя им по локтям и бедрам. Она – вполне цирковое животное, говорит господин директор. К вечеру вся труппа уже без сил. На арене нет и следа чудесной веселости самого прекраснейшего представления в мире. Вымученным улыбкам, размашистым жестам, лишенным всякой магии, не удается соединиться в тот единственный для всей планеты язык, в котором и заключена загадка всеобъемлющей власти цирка.
Несколько полуголодных ребятишек с утра следят за приготовлениями, которые с явным энтузиазмом ведет труппа. Они все похожи друг на друга, эти мальчишки в одинаковых залатанных коротких штанах, с одинаковыми шмыгающими сопливыми носам – можно подумать, будто какой-то хитрый волшебник забавляется тем, что переносит их из деревни в деревню.
Зрители оплачивают свои места кто наличными, кто натурой, и чаще всего они оказываются разочарованными. Они освистывают артистов и требуют возместить им убытки… даже те, кто проник на представление через дыры в шатре. Два жандарма всегда начеку, чтобы защитить труппу. О, они очень любезны. Они имеют право смотреть представление бесплатно и, если пожелают, могут рассчитывать на благосклонность эгерии и необъятной грудью. Тоже бесплатно. Только благодаря ей труппе удается сложить реквизит и удрать среди ночи.
Ана Пауча начинает приобретать весьма дурные привычки. Вечно вцепившаяся в свой иллюзорный узелок, она все чаще и чаще получает от господина директора и госпожи ведущей приглашение зайти к ним в «купе», чтобы немного побеседовать. Но она ничего не говорит. Она слушает. С некоторых пор африканская эгерия в очень скверном настроении. Она то и дело отсылает господина директора прогуляться и мужским жестом протягивает Ане Пауче бутылку с ароматной анисовкой. «На, хлебни глоток. Ты ведь еще не умерла, мой цыпленочек!» Старая морская волчица отхлебывает глоток, медленно облизывает губы и погружается в свои мечты о норвежских фьордах. В цветном алкогольном тумане они представляются ей голубыми, населенными морскими птицами, окутанными серебристым инеем, и она часто спрашивает себя, они ли вторгаются в море, или это море обкусывает их, словно исступленная самка. Воспоминание о Педро Пауче, о его необузданной силе с удивительной четкостью пронизывает все ее существо. Когда она возвращается в свое логово, попугай-павлин встречает ее криком: «Потаскуха! Ты становишься потаскухой!» У Аны Паучи нет сил возразить. Она мгновенно засыпает около зловонной козы, которая отзывается на кличку Чистюля, и ее спина служит Ане подушкой.
Все огни гаснут, барабан звучит неторопливо, словно возвещает о каком-то воскрешении, в ящике из светло-голубого стекла вывозят человеческого мутанта, о котором никто не знает, что это: одно утраченное звено в эволюции человека прошлого или чудо – предвестник человека будущего. Ведущая прячет свои могучие телеса под черными блестками, подчеркивающими яркую краску ее губ, и неожиданно испускает какой-то метафизический крик, объявляя наконец долгожданное появление этого единственного феномена в мире, которого «Большой универсальный цирк» сегодня имеет честь представить вам, сеньоры и синьорины: полупрозрачный человек!
Под куполом устанавливается трепетная тишина, сотворенная неслышной музыкой сдерживаемого дыхания зрителей. Над светло-голубым кубом вдруг вспыхивает сноп розового света. Вот он. Как на ладони. Прозрачные волосы, белесые глаза, молочно-белое тело, длинные и тонкие члены бескровного перламутрового моллюска, хрящевидное чудо, развивающееся в маленьком море спирта, вскормленное эфиром, единственной пищей, пригодной для этого космического альбиноса. Своими невидящими глазами он смотрит на зрителей, на их расширенные зрачки, на их раскрытые рты, на их руки, прижатые к замершим в груди сердцам. Он внимательно смотрит на них с прозрачной улыбкой, как если бы он отправлялся в межзвездный полет и ожидал от них только прощального взмаха платком.
Потом лучи света начинают бегать, метаться, словно от бешеных порывов ветра. Они закручиваются спиралью, становятся орудием пытки, которое не знает элементарных законов анатомии. Человек-феномен переливается, как кристалл, создавая настоящую световую бурю, где лучи сталкиваются, расходятся кругами, потом раскрывается, как венчик цветка, окруженный туманным небом, словно ореолом пламени. Затем – чудо. Его похожее на млечный путь тело превращается в планетарий, где он – солнце, растекается в Галактику, погружается в комету-захватчицу, исчезает и взрывается в космосе – необычный балет, совершенный и гармоничный, где каждое движение порождает новые эволюционные элементы, беспрестанно меняя его природу. Белое туманно-молочное пятно сгущается, приобретает форму человеческого тела.
Кажется, что слышишь иных людей, вдыхаешь иные запахи, что пробуждаются какие-то иные существа. Чувствуешь себя крохотным, меньше пылинки, охваченным непреодолимым желанием предпринять иное путешествие, то, о котором никогда не строят планы заранее, которое гораздо дальше норвежских фьордов. Все унесены чудесным телом-ракетой полупрозрачного человека!
Потом свет гаснет. И чего-то вроде не хватает. Не очень понятно чего. Какая-то пустота. Словно ты что-то утратил.
Чем дальше они продвигаются на Север, тем пронзительнее становится холод.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60
Проходят дни, не принося Ане Пауче ни особой усталости, ни денег, зато желудок полон, проходят длинные ночи, убаюканные мерным покачиванием фургона, проходят суетливые утра на пустырях – они есть на околице каждой деревни, где устраивают футбольные матчи, корриды и раскидывает свой купол цирк. Благословенные пустыри, место самых ярких деревенских событий. Ана Пауча привыкает к кочевой жизни, а осень входит в силу и земля принимает цвет охры.
Эмиграция в другие страны Европы, где можно найти работу, увела из этих прокаленных солнцем деревень верхней Кастилии почти всю молодежь, и жителей там совсем мало; пустые, полуразвалившиеся дома, поредевшие семьи, где допоздна обсуждают вести любителей писать письма о жизни в рабочих предместьях и заводских барачных поселках, которые, словно злокачественные опухоли, подтачивают величие Европы.
Одного-единственного представления более чем достаточно. После полудня – грандиозный музыкальный парад, звуки которого разносятся на три, а то и на четыре такие захолустные деревеньки. Тромбон, барабан и труба. Один тромбон заполняет своими звуками все пустоты. Труппа выходит в полном составе. Ана Пауча научилась играть на тамбурине, колотя им по локтям и бедрам. Она – вполне цирковое животное, говорит господин директор. К вечеру вся труппа уже без сил. На арене нет и следа чудесной веселости самого прекраснейшего представления в мире. Вымученным улыбкам, размашистым жестам, лишенным всякой магии, не удается соединиться в тот единственный для всей планеты язык, в котором и заключена загадка всеобъемлющей власти цирка.
Несколько полуголодных ребятишек с утра следят за приготовлениями, которые с явным энтузиазмом ведет труппа. Они все похожи друг на друга, эти мальчишки в одинаковых залатанных коротких штанах, с одинаковыми шмыгающими сопливыми носам – можно подумать, будто какой-то хитрый волшебник забавляется тем, что переносит их из деревни в деревню.
Зрители оплачивают свои места кто наличными, кто натурой, и чаще всего они оказываются разочарованными. Они освистывают артистов и требуют возместить им убытки… даже те, кто проник на представление через дыры в шатре. Два жандарма всегда начеку, чтобы защитить труппу. О, они очень любезны. Они имеют право смотреть представление бесплатно и, если пожелают, могут рассчитывать на благосклонность эгерии и необъятной грудью. Тоже бесплатно. Только благодаря ей труппе удается сложить реквизит и удрать среди ночи.
Ана Пауча начинает приобретать весьма дурные привычки. Вечно вцепившаяся в свой иллюзорный узелок, она все чаще и чаще получает от господина директора и госпожи ведущей приглашение зайти к ним в «купе», чтобы немного побеседовать. Но она ничего не говорит. Она слушает. С некоторых пор африканская эгерия в очень скверном настроении. Она то и дело отсылает господина директора прогуляться и мужским жестом протягивает Ане Пауче бутылку с ароматной анисовкой. «На, хлебни глоток. Ты ведь еще не умерла, мой цыпленочек!» Старая морская волчица отхлебывает глоток, медленно облизывает губы и погружается в свои мечты о норвежских фьордах. В цветном алкогольном тумане они представляются ей голубыми, населенными морскими птицами, окутанными серебристым инеем, и она часто спрашивает себя, они ли вторгаются в море, или это море обкусывает их, словно исступленная самка. Воспоминание о Педро Пауче, о его необузданной силе с удивительной четкостью пронизывает все ее существо. Когда она возвращается в свое логово, попугай-павлин встречает ее криком: «Потаскуха! Ты становишься потаскухой!» У Аны Паучи нет сил возразить. Она мгновенно засыпает около зловонной козы, которая отзывается на кличку Чистюля, и ее спина служит Ане подушкой.
Все огни гаснут, барабан звучит неторопливо, словно возвещает о каком-то воскрешении, в ящике из светло-голубого стекла вывозят человеческого мутанта, о котором никто не знает, что это: одно утраченное звено в эволюции человека прошлого или чудо – предвестник человека будущего. Ведущая прячет свои могучие телеса под черными блестками, подчеркивающими яркую краску ее губ, и неожиданно испускает какой-то метафизический крик, объявляя наконец долгожданное появление этого единственного феномена в мире, которого «Большой универсальный цирк» сегодня имеет честь представить вам, сеньоры и синьорины: полупрозрачный человек!
Под куполом устанавливается трепетная тишина, сотворенная неслышной музыкой сдерживаемого дыхания зрителей. Над светло-голубым кубом вдруг вспыхивает сноп розового света. Вот он. Как на ладони. Прозрачные волосы, белесые глаза, молочно-белое тело, длинные и тонкие члены бескровного перламутрового моллюска, хрящевидное чудо, развивающееся в маленьком море спирта, вскормленное эфиром, единственной пищей, пригодной для этого космического альбиноса. Своими невидящими глазами он смотрит на зрителей, на их расширенные зрачки, на их раскрытые рты, на их руки, прижатые к замершим в груди сердцам. Он внимательно смотрит на них с прозрачной улыбкой, как если бы он отправлялся в межзвездный полет и ожидал от них только прощального взмаха платком.
Потом лучи света начинают бегать, метаться, словно от бешеных порывов ветра. Они закручиваются спиралью, становятся орудием пытки, которое не знает элементарных законов анатомии. Человек-феномен переливается, как кристалл, создавая настоящую световую бурю, где лучи сталкиваются, расходятся кругами, потом раскрывается, как венчик цветка, окруженный туманным небом, словно ореолом пламени. Затем – чудо. Его похожее на млечный путь тело превращается в планетарий, где он – солнце, растекается в Галактику, погружается в комету-захватчицу, исчезает и взрывается в космосе – необычный балет, совершенный и гармоничный, где каждое движение порождает новые эволюционные элементы, беспрестанно меняя его природу. Белое туманно-молочное пятно сгущается, приобретает форму человеческого тела.
Кажется, что слышишь иных людей, вдыхаешь иные запахи, что пробуждаются какие-то иные существа. Чувствуешь себя крохотным, меньше пылинки, охваченным непреодолимым желанием предпринять иное путешествие, то, о котором никогда не строят планы заранее, которое гораздо дальше норвежских фьордов. Все унесены чудесным телом-ракетой полупрозрачного человека!
Потом свет гаснет. И чего-то вроде не хватает. Не очень понятно чего. Какая-то пустота. Словно ты что-то утратил.
Чем дальше они продвигаются на Север, тем пронзительнее становится холод.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60