Они шествуют торжественным шагом, с холодным, бездушным взглядом томных глаз, в серебристых, в голубоватых, в лакированных шляпках – ну прямо-таки венки, которые ровно в полночь, в сочельник, раздает рождественский дед.
Дамы тихо, неторопливо переговариваются, потчуя друг друга словами счастливых праздников, именно это все они и хотят услышать. Они достаточно хорошо воспитаны, чтобы каждая не забыла произнести эти слова, достаточно рассеяны, чтобы их улыбки казались замороженными. Вялые взаимные поцелуи, не касаясь нарумяненных щек, оставляют после себя ощущение пустоты, которую социальные связи, так откровенно афишируемые, заполнить не могут, – пустоты безразличия. Что-то печальное исходит от сияния их драгоценностей. День светских развлечений.
Каноник в широкой сутане с радостным видом встречает их под расшитым золотом пунцовым балдахином, этим своего рода деревом для богатых, который затенят портал. Каноник – своей человек в епископском дворце, и его высокопреосвященство епископ, который сегодня лично отслужит предстоящую торжественную мессу, спешно выслал его как свое доверенное лицо. Кажется, этот каноник весь состоит из перламутра из искусственной кожи и кожи натуральной. Вокруг его мистического чела угадывается застывший в неподвижности хор ангелов, тоже вырезанных из священного перламутра, но, к сожалению, незримых. А жаль. Целая стая мальчиков из хора, которые суетятся, расставляя на надлежащие места (согласно величине банковского счета их владельцев) скамеечки для молитвы, заполняя ими малейшее свободное пространство готической церкви, для этой цели не подойдет. Слишком шумные.
Что за чудо, вшивых нищих не прогнала, даже не оттеснила назад вооруженная полиция, метко прозванная Гристапо. Наоборот, они там же, где всегда, на своих привычных местах. Чем более они убоги, тем ближе к сегодняшнему торжеству, в первом ряду. Они оскверняют воздух своим зловонием, своими лохмотьями кидают вызов блестящей роскоши. День славы.
Держа в руках в меру надушенные кружевные платочки, которые помогают им бороться с витающим вокруг их ноздрей миазмами, супруги знатных господ города окидывают эти кучи отрепьев оценивающих взглядом. Взглядом знатоков, дающим понять, что они делают нелегкий выбор. Их сухие и надменные глаза в нерешительности останавливаются на лицах бедняков с таким же сдержанным и неоспоримо изящным сомнением, с каким они выбирают в своем ларце драгоценности. Это мне подойдет? Не подойдет? Мучительное гадание на ромашке.
Начинается торжественная месса – как и положено, его высокопреосвященство епископ ведет службу на старой героической латыни, ему вторит хор, тоже на латыни. Бог, который отнюдь не является полиглотом, просыпается, приятно удивленный тем, что слышит знакомую речь. Истинная услада – понимать, о чем говорят. Pax Dei in coelis et terra. Amen!
Огромные церковные двери не затворены за величественной толпой роскошных благотворителей. Сегодня многочисленные нищие с паперти имеют особое право слушать молебен, а может, и получить отпущение грехов. В глубине центрального нефа склонилась над главным алтарем почти затерявшаяся в этой чаще сверкающих драгоценностей и горящих свечей, окутанная облаками ладана, словно высочайший пик высочайшей горной вершины, Богоматерь Семи Побед, она созерцает свой народ (как говорят, народ конкистадоров), весь свой народ, от самых знатных господ до самых обездоленных бедняков.
Официальные власти при поддержке церкви задумали широкую кампанию по примирению всех испанцев (которые, как утверждают злые языки, перессорились между собою со времен гражданской войны), кампанию, которая в то же время являет собою акт милосердия, достойный подражания. И в высшей степени похвальный. Развернутая под благосклонной властью Богоматери Семи Побед, что сама держит в руках маршальский жезл, эта своеобразная кампания ведется под лозунгом: «Бедняка – к своему столу!» (В смысле усадить, а не жарить.) Каждый город имеет право активно действовать в этом направлении постоянно или провести своего рода кампанию во время рождественских праздников, Страстной недели или праздников храмовых. Отпущение грехов, расточаемое испанской церковью, обещает богатым вечные утехи на Небе. Или на Небесах, потому что они будут разными зависимости от заслуг и вкусов. Знатоки по части христианской благотворительности в восторге от того, какой неожиданный размах приняла кампания. Своего рода небывалое перераспределение ресурсов страны. Прямо-таки мечта социалистов. Один день в году бедные получат доступ к прибылям богачей. Среди бедняков находятся даже такие хитрецы, которые намереваются устроить себе турне по Испании, переезжая от праздника к празднику, чтобы подольше жить в этом золотом веке бедности. В том случае, конечно, если у них достанет на это сил.
Торжественная месса заканчивается, сострадательный капеллан, окруженный жужжащим облаком мальчиков из хора всех возрастов и роста, приказывает расставить под огромным красным с золотом балдахином во всю длину высокие точеные кастильские кресла черного дерева, обитые темной тисненой кожей. Богатые дамы усаживаются на них, чтобы созерцать бедность. (Его высокопреосвященство епископ только что заверил в своей проповеди, что это созерцание вне всякого сомнения назидательно, оно должно научить, как любыми средствами избегнуть искушения стать бедными, что некогда было настоятельной евангельской потребностью. Но не теперь.)
Оценивающим хищным взглядом, напоминающим взгляд скототорговца (традиционный вид торговли в городе) при сделке, эти тузы в юбках пристально разглядывают тесные ряды нищих, пытаясь под неимоверным количеством лохмотьев и грязи обнаружить хоть малейшие признаки достатка: запрятанную в носок монетку или бумажные деньги, завернутые от непогоды в тряпицу. Поди разберись с этими нищими!
Пальцы, унизанные кольцами, сверкая тысячью благородных огней, словно волшебные палочки, указывают на облюбованного бедняка, и гристаповцы бережно подхватывают его под руки и запихивают в роскошную машину. Растроганная до слез дама покидает кресло и уезжает.
Ана Пауча прижимает к животу свой неизменный узелок, свой драгоценный узелок, в котором хранится сдобный, очень сладкий хлебец с миндалем и анисом (пирожное, говорит она себе), она выглядит среди этой всеобщей нищеты богачкой, и остается последней, можно сказать, презираемой за свое богатство. Супруга военного губернатора, главной власти в городе, соблюдая правила приличия, делает выбор тоже последней. Со смирением неся свой крест (смирение – одна из христианских добродетелей, шепчет его высокопреосвященство в ее украшенное бриллиантами ухо), она показывает не менее украшенным бриллиантами пальцем на Ану Паучу, и Ана-беднячка получает право расположиться на роскошных кожаных сиденьях «роллс-ройса».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60
Дамы тихо, неторопливо переговариваются, потчуя друг друга словами счастливых праздников, именно это все они и хотят услышать. Они достаточно хорошо воспитаны, чтобы каждая не забыла произнести эти слова, достаточно рассеяны, чтобы их улыбки казались замороженными. Вялые взаимные поцелуи, не касаясь нарумяненных щек, оставляют после себя ощущение пустоты, которую социальные связи, так откровенно афишируемые, заполнить не могут, – пустоты безразличия. Что-то печальное исходит от сияния их драгоценностей. День светских развлечений.
Каноник в широкой сутане с радостным видом встречает их под расшитым золотом пунцовым балдахином, этим своего рода деревом для богатых, который затенят портал. Каноник – своей человек в епископском дворце, и его высокопреосвященство епископ, который сегодня лично отслужит предстоящую торжественную мессу, спешно выслал его как свое доверенное лицо. Кажется, этот каноник весь состоит из перламутра из искусственной кожи и кожи натуральной. Вокруг его мистического чела угадывается застывший в неподвижности хор ангелов, тоже вырезанных из священного перламутра, но, к сожалению, незримых. А жаль. Целая стая мальчиков из хора, которые суетятся, расставляя на надлежащие места (согласно величине банковского счета их владельцев) скамеечки для молитвы, заполняя ими малейшее свободное пространство готической церкви, для этой цели не подойдет. Слишком шумные.
Что за чудо, вшивых нищих не прогнала, даже не оттеснила назад вооруженная полиция, метко прозванная Гристапо. Наоборот, они там же, где всегда, на своих привычных местах. Чем более они убоги, тем ближе к сегодняшнему торжеству, в первом ряду. Они оскверняют воздух своим зловонием, своими лохмотьями кидают вызов блестящей роскоши. День славы.
Держа в руках в меру надушенные кружевные платочки, которые помогают им бороться с витающим вокруг их ноздрей миазмами, супруги знатных господ города окидывают эти кучи отрепьев оценивающих взглядом. Взглядом знатоков, дающим понять, что они делают нелегкий выбор. Их сухие и надменные глаза в нерешительности останавливаются на лицах бедняков с таким же сдержанным и неоспоримо изящным сомнением, с каким они выбирают в своем ларце драгоценности. Это мне подойдет? Не подойдет? Мучительное гадание на ромашке.
Начинается торжественная месса – как и положено, его высокопреосвященство епископ ведет службу на старой героической латыни, ему вторит хор, тоже на латыни. Бог, который отнюдь не является полиглотом, просыпается, приятно удивленный тем, что слышит знакомую речь. Истинная услада – понимать, о чем говорят. Pax Dei in coelis et terra. Amen!
Огромные церковные двери не затворены за величественной толпой роскошных благотворителей. Сегодня многочисленные нищие с паперти имеют особое право слушать молебен, а может, и получить отпущение грехов. В глубине центрального нефа склонилась над главным алтарем почти затерявшаяся в этой чаще сверкающих драгоценностей и горящих свечей, окутанная облаками ладана, словно высочайший пик высочайшей горной вершины, Богоматерь Семи Побед, она созерцает свой народ (как говорят, народ конкистадоров), весь свой народ, от самых знатных господ до самых обездоленных бедняков.
Официальные власти при поддержке церкви задумали широкую кампанию по примирению всех испанцев (которые, как утверждают злые языки, перессорились между собою со времен гражданской войны), кампанию, которая в то же время являет собою акт милосердия, достойный подражания. И в высшей степени похвальный. Развернутая под благосклонной властью Богоматери Семи Побед, что сама держит в руках маршальский жезл, эта своеобразная кампания ведется под лозунгом: «Бедняка – к своему столу!» (В смысле усадить, а не жарить.) Каждый город имеет право активно действовать в этом направлении постоянно или провести своего рода кампанию во время рождественских праздников, Страстной недели или праздников храмовых. Отпущение грехов, расточаемое испанской церковью, обещает богатым вечные утехи на Небе. Или на Небесах, потому что они будут разными зависимости от заслуг и вкусов. Знатоки по части христианской благотворительности в восторге от того, какой неожиданный размах приняла кампания. Своего рода небывалое перераспределение ресурсов страны. Прямо-таки мечта социалистов. Один день в году бедные получат доступ к прибылям богачей. Среди бедняков находятся даже такие хитрецы, которые намереваются устроить себе турне по Испании, переезжая от праздника к празднику, чтобы подольше жить в этом золотом веке бедности. В том случае, конечно, если у них достанет на это сил.
Торжественная месса заканчивается, сострадательный капеллан, окруженный жужжащим облаком мальчиков из хора всех возрастов и роста, приказывает расставить под огромным красным с золотом балдахином во всю длину высокие точеные кастильские кресла черного дерева, обитые темной тисненой кожей. Богатые дамы усаживаются на них, чтобы созерцать бедность. (Его высокопреосвященство епископ только что заверил в своей проповеди, что это созерцание вне всякого сомнения назидательно, оно должно научить, как любыми средствами избегнуть искушения стать бедными, что некогда было настоятельной евангельской потребностью. Но не теперь.)
Оценивающим хищным взглядом, напоминающим взгляд скототорговца (традиционный вид торговли в городе) при сделке, эти тузы в юбках пристально разглядывают тесные ряды нищих, пытаясь под неимоверным количеством лохмотьев и грязи обнаружить хоть малейшие признаки достатка: запрятанную в носок монетку или бумажные деньги, завернутые от непогоды в тряпицу. Поди разберись с этими нищими!
Пальцы, унизанные кольцами, сверкая тысячью благородных огней, словно волшебные палочки, указывают на облюбованного бедняка, и гристаповцы бережно подхватывают его под руки и запихивают в роскошную машину. Растроганная до слез дама покидает кресло и уезжает.
Ана Пауча прижимает к животу свой неизменный узелок, свой драгоценный узелок, в котором хранится сдобный, очень сладкий хлебец с миндалем и анисом (пирожное, говорит она себе), она выглядит среди этой всеобщей нищеты богачкой, и остается последней, можно сказать, презираемой за свое богатство. Супруга военного губернатора, главной власти в городе, соблюдая правила приличия, делает выбор тоже последней. Со смирением неся свой крест (смирение – одна из христианских добродетелей, шепчет его высокопреосвященство в ее украшенное бриллиантами ухо), она показывает не менее украшенным бриллиантами пальцем на Ану Паучу, и Ана-беднячка получает право расположиться на роскошных кожаных сиденьях «роллс-ройса».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60