Сейчас эти лица здесь, перед нами, перед кино– и фотокамерами со всего мира. Но послушаем, дорогие радиослушатели, что говорят иностранные корреспонденты…
Стараясь не слушать всего, что звучало вокруг, он, кто знает почему, вспомнил вдруг то утро, когда у него на руках умер его второй сын Любивое. Совсем крошка. Да, да, вспомнил он, ему не было и пяти месяцев. «Где же мы тогда жили? На Врачаре или на Сеняке? А в нынешний дом мы вселились… цел он или разбомбили? На застекленной веранде Елица поливает цветы, а дочь Гордана и племянница Радмила хохочут в конюшне… Как они любили наших скаковых кобыл… вот я и сейчас вижу их так ясно, будто они рядом, только не могу вспомнить имен». В этой конюшне, на окраине Белграда, он держал и одного жеребца по кличке Журавль и часто приезжал верхом на нем в Дом гвардии… «В Дом моего нынешнего позора, ужаса, в Дом, где сейчас происходит суд, – подумал он. – Ах, если бы вернуться… по всему дому, во дворе утки, кролики, голуби. Бранко и Войя целыми днями… да, да, да, одну кобылу звали Лака, а другую Кока. Бранко так наслаждался верховой ездой, но однажды упал и поранился… из-за чего же он поранился, ведь ему пришлось в больнице накладывать швы… а-а, он послал Коку в галоп на булыжной мостовой. А моя Радмила? Никаких вестей о ней нет. Не погибла ли она в войну, что с ее мужем? Последний раз я их видел… а что, если она все же в зале? Если они ее заставили, и ее, и…» Он вздрогнул и машинально повернулся к народу. В тот же момент ему стала ясна бессмысленность такой попытки кого-то отыскать, и он снова опустил голову и принялся разглядывать фиолетовые пятна на своих руках.
– …Я, Сергей Борозенко, Герой Советского Союза и специальный корреспондент газеты «Правда», – сказал в микрофон журналист, окруженный толпой кино– и фоторепортеров, так что генералу, хотевшему увидеть его, это не удалось. – Обвиняемый Михайлович – это хитрый и подлый враг, сейчас, в зале суда, он пытается выиграть свой последний бой, но факты и документы недвусмысленно разоблачают его…
– Коллега, из какой вы редакции?
– Петр Никитин, корреспондент газеты «Известия», – раздалось по-русски, также как и в предыдущем случае, но генерал не прислушивался к словам переводчика, потому что он хорошо понимал по-русски. – Ясно, что Дража Михайлович болезненно властолюбивый человек. Он хотел стать балканским диктатором, повелителем народов…
– Джон Гиббсон, корреспондент лондонской «Дейли Уоркер». В ходе этого процесса рушатся многие легенды, связанные с именем Михайловича. Я хотел бы подчеркнуть справедливость судебного процесса, а также то, что власти сделали все возможное для того, чтобы обеспечить быстрое и точное информирование общественности…
– Я американский корреспондент, и я высоко ценю ярко выраженный дух сотрудничества властей с прессой. На меня произвели большое впечатление серьезность отношения к делу членов суда и внимательное отношение к обвиняемому. Спасибо вам.
– Как ваше имя?
– Уильям Кинг, корреспондент «Ассошиэйтед Пресс».
– Я буду краток. Поведение Михайловича напоминает мне то, как держались перед судом в Нюрнберге нацисты. Я, Кеннет Сайерс, представляю британскую «Нью Кроникл».
– Михайлович – это преступник. И мне не нравится поведение его защитников. Это все, что я хотел сказать.
– Представьтесь, пожалуйста.
– Чу Чинь-Янь, корреспондент китайского агентства печати.
– Прошу начать допрос свидетелей, – сказал судья Джорджевич. – Введите свидетеля Милицу Опачич.
– Дорогие радиослушатели, – говорил репортер белградского радио, – уже сегодня в Москве, Лондоне, Вашингтоне, Праге, Варшаве и Софии люди услышат и прочитают в газетах о Милице Опачич, матери народного героя Стевы Опачича из Голубича под Книном. Как раз в этот момент она входит в зал заседаний суда. На лице ее глубокие морщины, она вся дрожит от гнева. Сжимая в руках пеструю матерчатую сумку, она начинает давать свидетельские показания. Послушаем, что говорит эта мать.
– Товарищ судья, товарищ прокурор, я слушаю, что говорит здесь этот гад, и у меня кровь стучит в висках. Мне хочется вскочить и выдрать его поганую бороду. Однажды четники пришли в наше село, перебили всех, кого застали, пожгли дома, срубили все фруктовые деревья, а на стволе одного грецкого ореха вырезали слова: «За нашего Короля – пусть горит вся земля!», – она замахнулась кулаком в сторону обвиняемого. – Они зарезали моего брата, ему было шестьдесят два года, его жену разрубили на куски, а моей племяннице, студентке, отрубили ноги, а потом сожгли ее живьем, – она зарыдала и пошатнулась. К ней подбежала поддержать ее китайская корреспондентка, вокруг столпились фоторепортеры…
– Я из того же села, что и Милица, – начал свои показания Андрия Павчевич. – Его бородачи схватили меня и кололи ножами куда попало. Я чудом остался жив…
– Чья это фотография у вас в руках? – задал вопрос прокурор свидетелю Миодрагу Покимице.
– Это мой сын, Душан. Он был старшеклассником, когда началась война, и он ушел в партизаны. Когда он попал в руки четников, они сначала забивали гвозди ему в руки и ноги, а потом… потом перерезали ему горло! Его тело они бросили в реку, я его искал, искал… В реке я нашел много трупов товарищей моего Душана.
– Где вы были во время Первой мировой войны? – спросил прокурор.
– Воевал, где же еще. Я был награжден медалью имени Карагеоргия, но я выбросил ее после того, как четники убили моего Душана. Мне не нужна королевская медаль, если король считает четников своей армией.
– Введите свидетеля Шукало Сулю, – сказал судья.
Чернявый мужчина средних лет, с выдающимися скулами и большими усами, в гражданской одежде, без галстука, в рубашке, застегнутой на все пуговицы под самое горло, вошел в зал как бы с опаской, осторожно. Сообщая сведения о себе, он все время озирался по сторонам. От смущения и страха его освободил прокурор, напомнив ему о преступлениях людей Михайловича по отношению к мусульманам в Фоче.
– Они убивали нас ножами на мосту, по спискам, и сверху, уже мертвых, сбрасывали в Дрину.
– Что это были за списки? – спросил судья.
– Списки, которые составил Дража.
– Что там было сказано? Вы не можете вспомнить?
– Там было написано перебить всех людей мужского пола старше двух лет, а женского – старше двадцати. Всех подряд.
– Сколько людей было убито на том мосту?
Только у вас, в Фоче, они уничтожили около двух тысяч человек…
– Пригласите свидетеля Лайо Латифа, а вы, товарищ Шукало, можете остаться в зале, если хотите…
«Батька, там какая-то женщина, – ему показалось, что он явственно слышит голос майора Остойича. – Пришла из Фочи, у нее для тебя письмо от усташей».
«За что мне эти муки?! И мне, и всем нам на веки вечные, – запричитала перед ним женщина и опустила на землю большой сверток.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53
Стараясь не слушать всего, что звучало вокруг, он, кто знает почему, вспомнил вдруг то утро, когда у него на руках умер его второй сын Любивое. Совсем крошка. Да, да, вспомнил он, ему не было и пяти месяцев. «Где же мы тогда жили? На Врачаре или на Сеняке? А в нынешний дом мы вселились… цел он или разбомбили? На застекленной веранде Елица поливает цветы, а дочь Гордана и племянница Радмила хохочут в конюшне… Как они любили наших скаковых кобыл… вот я и сейчас вижу их так ясно, будто они рядом, только не могу вспомнить имен». В этой конюшне, на окраине Белграда, он держал и одного жеребца по кличке Журавль и часто приезжал верхом на нем в Дом гвардии… «В Дом моего нынешнего позора, ужаса, в Дом, где сейчас происходит суд, – подумал он. – Ах, если бы вернуться… по всему дому, во дворе утки, кролики, голуби. Бранко и Войя целыми днями… да, да, да, одну кобылу звали Лака, а другую Кока. Бранко так наслаждался верховой ездой, но однажды упал и поранился… из-за чего же он поранился, ведь ему пришлось в больнице накладывать швы… а-а, он послал Коку в галоп на булыжной мостовой. А моя Радмила? Никаких вестей о ней нет. Не погибла ли она в войну, что с ее мужем? Последний раз я их видел… а что, если она все же в зале? Если они ее заставили, и ее, и…» Он вздрогнул и машинально повернулся к народу. В тот же момент ему стала ясна бессмысленность такой попытки кого-то отыскать, и он снова опустил голову и принялся разглядывать фиолетовые пятна на своих руках.
– …Я, Сергей Борозенко, Герой Советского Союза и специальный корреспондент газеты «Правда», – сказал в микрофон журналист, окруженный толпой кино– и фоторепортеров, так что генералу, хотевшему увидеть его, это не удалось. – Обвиняемый Михайлович – это хитрый и подлый враг, сейчас, в зале суда, он пытается выиграть свой последний бой, но факты и документы недвусмысленно разоблачают его…
– Коллега, из какой вы редакции?
– Петр Никитин, корреспондент газеты «Известия», – раздалось по-русски, также как и в предыдущем случае, но генерал не прислушивался к словам переводчика, потому что он хорошо понимал по-русски. – Ясно, что Дража Михайлович болезненно властолюбивый человек. Он хотел стать балканским диктатором, повелителем народов…
– Джон Гиббсон, корреспондент лондонской «Дейли Уоркер». В ходе этого процесса рушатся многие легенды, связанные с именем Михайловича. Я хотел бы подчеркнуть справедливость судебного процесса, а также то, что власти сделали все возможное для того, чтобы обеспечить быстрое и точное информирование общественности…
– Я американский корреспондент, и я высоко ценю ярко выраженный дух сотрудничества властей с прессой. На меня произвели большое впечатление серьезность отношения к делу членов суда и внимательное отношение к обвиняемому. Спасибо вам.
– Как ваше имя?
– Уильям Кинг, корреспондент «Ассошиэйтед Пресс».
– Я буду краток. Поведение Михайловича напоминает мне то, как держались перед судом в Нюрнберге нацисты. Я, Кеннет Сайерс, представляю британскую «Нью Кроникл».
– Михайлович – это преступник. И мне не нравится поведение его защитников. Это все, что я хотел сказать.
– Представьтесь, пожалуйста.
– Чу Чинь-Янь, корреспондент китайского агентства печати.
– Прошу начать допрос свидетелей, – сказал судья Джорджевич. – Введите свидетеля Милицу Опачич.
– Дорогие радиослушатели, – говорил репортер белградского радио, – уже сегодня в Москве, Лондоне, Вашингтоне, Праге, Варшаве и Софии люди услышат и прочитают в газетах о Милице Опачич, матери народного героя Стевы Опачича из Голубича под Книном. Как раз в этот момент она входит в зал заседаний суда. На лице ее глубокие морщины, она вся дрожит от гнева. Сжимая в руках пеструю матерчатую сумку, она начинает давать свидетельские показания. Послушаем, что говорит эта мать.
– Товарищ судья, товарищ прокурор, я слушаю, что говорит здесь этот гад, и у меня кровь стучит в висках. Мне хочется вскочить и выдрать его поганую бороду. Однажды четники пришли в наше село, перебили всех, кого застали, пожгли дома, срубили все фруктовые деревья, а на стволе одного грецкого ореха вырезали слова: «За нашего Короля – пусть горит вся земля!», – она замахнулась кулаком в сторону обвиняемого. – Они зарезали моего брата, ему было шестьдесят два года, его жену разрубили на куски, а моей племяннице, студентке, отрубили ноги, а потом сожгли ее живьем, – она зарыдала и пошатнулась. К ней подбежала поддержать ее китайская корреспондентка, вокруг столпились фоторепортеры…
– Я из того же села, что и Милица, – начал свои показания Андрия Павчевич. – Его бородачи схватили меня и кололи ножами куда попало. Я чудом остался жив…
– Чья это фотография у вас в руках? – задал вопрос прокурор свидетелю Миодрагу Покимице.
– Это мой сын, Душан. Он был старшеклассником, когда началась война, и он ушел в партизаны. Когда он попал в руки четников, они сначала забивали гвозди ему в руки и ноги, а потом… потом перерезали ему горло! Его тело они бросили в реку, я его искал, искал… В реке я нашел много трупов товарищей моего Душана.
– Где вы были во время Первой мировой войны? – спросил прокурор.
– Воевал, где же еще. Я был награжден медалью имени Карагеоргия, но я выбросил ее после того, как четники убили моего Душана. Мне не нужна королевская медаль, если король считает четников своей армией.
– Введите свидетеля Шукало Сулю, – сказал судья.
Чернявый мужчина средних лет, с выдающимися скулами и большими усами, в гражданской одежде, без галстука, в рубашке, застегнутой на все пуговицы под самое горло, вошел в зал как бы с опаской, осторожно. Сообщая сведения о себе, он все время озирался по сторонам. От смущения и страха его освободил прокурор, напомнив ему о преступлениях людей Михайловича по отношению к мусульманам в Фоче.
– Они убивали нас ножами на мосту, по спискам, и сверху, уже мертвых, сбрасывали в Дрину.
– Что это были за списки? – спросил судья.
– Списки, которые составил Дража.
– Что там было сказано? Вы не можете вспомнить?
– Там было написано перебить всех людей мужского пола старше двух лет, а женского – старше двадцати. Всех подряд.
– Сколько людей было убито на том мосту?
Только у вас, в Фоче, они уничтожили около двух тысяч человек…
– Пригласите свидетеля Лайо Латифа, а вы, товарищ Шукало, можете остаться в зале, если хотите…
«Батька, там какая-то женщина, – ему показалось, что он явственно слышит голос майора Остойича. – Пришла из Фочи, у нее для тебя письмо от усташей».
«За что мне эти муки?! И мне, и всем нам на веки вечные, – запричитала перед ним женщина и опустила на землю большой сверток.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53