Вы знали об этом?
– Это был их свободный выбор. Мне было очень горько, но… Я всегда говорил, что коммунизм это большое зло.
– И из-за этого вы сотрудничали с Гитлером, – взбешенным голосом сказал прокурор. – Гитлер это не зло, а партизаны зло.
– Нет.
– С чего вдруг теперь вы говорите «нет»?
– Да, но они не такие, как немцы. В сущности – да. Но немцы разбиты и ушли.
– Вот так же вы говорили и вашему другу, американскому полковнику Макдауэллу.
– Не могу вспомнить.
– Макдауэлла?
– Пожалуйста, напомните. Прошу вас, доведем это до конца.
– Хотите уйти в сторону от обвинительного заключения, – усмехнулся прокурор. – Напрасно, ничего у вас не выйдет. Ваши преступления уже давно доказаны.
– Это мне безразлично… Прошу меня извинить, я не понял вопроса.
– Один ваш сын погиб, – сказал защитник Иоксимович. – Младший или старший?
– Совершенно верно.
– Младший или старший?
– Все зависит от ситуации на местах. Иногда младший офицер может оказаться старшим и наоборот.
– Я прошу это зафиксировать, – крикнул Иоксимович. – Как вы себя чувствуете, господин генерал?
– Защитник Иоксимович, – судья поморщился. – Как адвокат вы должны были бы знать, что на скамье подсудимых нет ни генералов, ни полковников, ни министров, ни шоферов, ни рыбаков. В зале заседаний суда есть только судья, прокурор, защитник и обвиняемый. Вам это известно?
– Разумеется, известно, – ответил Иоксимович.
– Это значит, что вы не можете обращаться к обвиняемому Михайловичу как к генералу.
– Это мне ясно, – сказал Иоксимович и, обращаясь к Драже, спросил: – Обвиняемый господин генерал, вы меня знаете? Кто я?
– Хоть вы-то не выставляйте меня сумасшедшим.
– Но вы скажите, кто я?
– Прошу вас, давайте это доведем до конца.
– Вы устали? – спросил судья Джорджевич.
– Ни в коем случае. Прошу только дать мне немного времени и возможность ознакомиться с моим архивом.
– Я вас спрашиваю, не устали ли вы, не чувствуете ли себя утомленным? Если это так, то давайте сделаем перерыв.
– Абсолютно нет. Я себя совершенно не чувствую виновным. Ни в коей мере. Давайте закончим, и я в письменной форме отвечу на все пункты обвинительного заключения.
– А как же свидетели? – издевательским голосом спросил прокурор. – Вам страшно встретиться лицом к лицу с вашими жертвами. Найдите в себе храбрости хотя бы настолько, чтобы посмотреть им в глаза. Ваши жертвы огромны… то есть огромно число тех, кого вы сделали несчастными.
– В этом вопросе не могу с вами не согласиться. Жертвы в этой войне действительно огромны… Извините, что вы только что сказали?
– Что вы совершили страшные преступления и у вас нет храбрости встретиться лицом к лицу со свидетелями.
– Я только этого и жду. Не вам рассказывать мне о преступлениях. Не вам, которые живьем закапывали людей в землю, перерезали горло, крали и поджигали дома. А вы помните, прокурор, что было на Таре? Собачье кладбище, так вы называли это место. Кто побросал сотни несчастных, и даже детей, в ямы в Черногори Лике и Герцеговине? Кто резал сербских священников? Кто заключал пакты с немцами? Давайте послушаем свидетелей, я только этого и жду…
– Допрос прерывается из-за усталости обвиняемого, – прервал его судья Джорджевич, с трудом перекрикивая возгласы и ругательства публики, разъяренной таким выступлением обвиняемого.
– Я протестую! Это просто свинство! – ударил по столу кулаком защитник Иоксимович. – Я требую, коллега председатель, чтобы вы призвали публику к порядку.
– В связи с чем вы протестуете? – спросил судья после того, как шум в зале затих.
– В связи с тем, что вы прерываете допрос как раз в тот момент, когда мой подзащитный пришел в себя. Он все время производил впечатление человека, который не в себе. Он не понимал вопросов, даже создавалось впечатление, что не вполне понимал значение некоторых своих слов. Возможно, он находился под действием каких-то препаратов или чего-то в этом роде, и действие ядов на его сознание только что прекратилось. Я делаю такой вывод на основании его слов и поведения всего несколько минут назад. Вы это почувствовали и именно из-за этого решили прервать допрос. Нет, ни в коем случае, я требую продолжить, – он опять стукнул кулаком по столу.
– Обвиняемый Михайлович, – с улыбкой обратился к нему судья. – Вы в полном сознании?
– Я не позволяю вам задавать такие вопросы. Это дерзость. Вы меня оскорбляете.
– Не я, а ваш защитник. Он хочет представить вас сумасшедшим.
– Мне недостает моего архива. Документов.
– А вообще, в умственном отношении, вы чувствуете себя здоровым?
– Конечно.
– Если у вас есть сомнения и проблемы в этом смысле, суд немедленно направит вас на психиатрическое освидетельствование.
– Разумеется. В этом я не сомневаюсь.
– Как понять ваш ответ?
– Я отвергаю подлые намерения объявить меня сумасшедшим. Прошу вас, закончим. И прошу дать возможность пользоваться моим архивом.
– Защитник Иоксимович, ваши необоснованные подозрения опровергает сам подзащитный. Он желает и даже требует отложить допрос.
Обвиняемый вашей силой
– Продолжаем разбирательство и переходим к допросу свидетелей, – сказал судья Джорджевич. Перед началом заседания суд дает возможность корреспонденту белградского радио, которое осуществляет прямую трансляцию с процесса, познакомить слушателей с мнением иностранных журналистов, присутствующих в зале суда. Кино– и фоторепортерам разрешено произвести съемки. Суд просит всех заинтересованных в этом уложиться в десять минут.
– Дорогие радиослушатели, масса людей заполнила зал заседаний суда, – раздался голос репортера, а генерал в это время согнувшись сидел на скамье подсудимых, ладонями заслоняя лицо от то и дело вспыхивающих блицев. – Крестьяне, рабочие, интеллигенция, женщины, старики. Здесь можно увидеть костюмы, характерные для самых разных краев нашей страны: сербские пилотки, шапочки из Лики, шляпы из Славонии. Многие женщины одеты в черное. Все эти люди уже несколько дней подряд присутствуют на суде над Дражей Михайловичем. Мужчины и женщины сидят часами, не сводя взгляда со спокойного, собранного лица председателя суда и с бородатого монстра, который здесь, перед лицом народной справедливости, вынужден рассказывать о кровавых следах, тянущихся за ним по всем дорогам, по которым его вели его преступные планы. Среди тех, кто присутствует в зале суда, много людей, которые в письменной форме требовали от министра Ранковича и министра Крцуна убрать с лица земли чудовищного преступника Дражу Михайловича. Мы не знаем этих людей в лицо, но мы можем представить себе, как выглядят эти мужчины и женщины, какую боль чувствуют они всякий раз, когда только лишь упоминается имя Дражи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53
– Это был их свободный выбор. Мне было очень горько, но… Я всегда говорил, что коммунизм это большое зло.
– И из-за этого вы сотрудничали с Гитлером, – взбешенным голосом сказал прокурор. – Гитлер это не зло, а партизаны зло.
– Нет.
– С чего вдруг теперь вы говорите «нет»?
– Да, но они не такие, как немцы. В сущности – да. Но немцы разбиты и ушли.
– Вот так же вы говорили и вашему другу, американскому полковнику Макдауэллу.
– Не могу вспомнить.
– Макдауэлла?
– Пожалуйста, напомните. Прошу вас, доведем это до конца.
– Хотите уйти в сторону от обвинительного заключения, – усмехнулся прокурор. – Напрасно, ничего у вас не выйдет. Ваши преступления уже давно доказаны.
– Это мне безразлично… Прошу меня извинить, я не понял вопроса.
– Один ваш сын погиб, – сказал защитник Иоксимович. – Младший или старший?
– Совершенно верно.
– Младший или старший?
– Все зависит от ситуации на местах. Иногда младший офицер может оказаться старшим и наоборот.
– Я прошу это зафиксировать, – крикнул Иоксимович. – Как вы себя чувствуете, господин генерал?
– Защитник Иоксимович, – судья поморщился. – Как адвокат вы должны были бы знать, что на скамье подсудимых нет ни генералов, ни полковников, ни министров, ни шоферов, ни рыбаков. В зале заседаний суда есть только судья, прокурор, защитник и обвиняемый. Вам это известно?
– Разумеется, известно, – ответил Иоксимович.
– Это значит, что вы не можете обращаться к обвиняемому Михайловичу как к генералу.
– Это мне ясно, – сказал Иоксимович и, обращаясь к Драже, спросил: – Обвиняемый господин генерал, вы меня знаете? Кто я?
– Хоть вы-то не выставляйте меня сумасшедшим.
– Но вы скажите, кто я?
– Прошу вас, давайте это доведем до конца.
– Вы устали? – спросил судья Джорджевич.
– Ни в коем случае. Прошу только дать мне немного времени и возможность ознакомиться с моим архивом.
– Я вас спрашиваю, не устали ли вы, не чувствуете ли себя утомленным? Если это так, то давайте сделаем перерыв.
– Абсолютно нет. Я себя совершенно не чувствую виновным. Ни в коей мере. Давайте закончим, и я в письменной форме отвечу на все пункты обвинительного заключения.
– А как же свидетели? – издевательским голосом спросил прокурор. – Вам страшно встретиться лицом к лицу с вашими жертвами. Найдите в себе храбрости хотя бы настолько, чтобы посмотреть им в глаза. Ваши жертвы огромны… то есть огромно число тех, кого вы сделали несчастными.
– В этом вопросе не могу с вами не согласиться. Жертвы в этой войне действительно огромны… Извините, что вы только что сказали?
– Что вы совершили страшные преступления и у вас нет храбрости встретиться лицом к лицу со свидетелями.
– Я только этого и жду. Не вам рассказывать мне о преступлениях. Не вам, которые живьем закапывали людей в землю, перерезали горло, крали и поджигали дома. А вы помните, прокурор, что было на Таре? Собачье кладбище, так вы называли это место. Кто побросал сотни несчастных, и даже детей, в ямы в Черногори Лике и Герцеговине? Кто резал сербских священников? Кто заключал пакты с немцами? Давайте послушаем свидетелей, я только этого и жду…
– Допрос прерывается из-за усталости обвиняемого, – прервал его судья Джорджевич, с трудом перекрикивая возгласы и ругательства публики, разъяренной таким выступлением обвиняемого.
– Я протестую! Это просто свинство! – ударил по столу кулаком защитник Иоксимович. – Я требую, коллега председатель, чтобы вы призвали публику к порядку.
– В связи с чем вы протестуете? – спросил судья после того, как шум в зале затих.
– В связи с тем, что вы прерываете допрос как раз в тот момент, когда мой подзащитный пришел в себя. Он все время производил впечатление человека, который не в себе. Он не понимал вопросов, даже создавалось впечатление, что не вполне понимал значение некоторых своих слов. Возможно, он находился под действием каких-то препаратов или чего-то в этом роде, и действие ядов на его сознание только что прекратилось. Я делаю такой вывод на основании его слов и поведения всего несколько минут назад. Вы это почувствовали и именно из-за этого решили прервать допрос. Нет, ни в коем случае, я требую продолжить, – он опять стукнул кулаком по столу.
– Обвиняемый Михайлович, – с улыбкой обратился к нему судья. – Вы в полном сознании?
– Я не позволяю вам задавать такие вопросы. Это дерзость. Вы меня оскорбляете.
– Не я, а ваш защитник. Он хочет представить вас сумасшедшим.
– Мне недостает моего архива. Документов.
– А вообще, в умственном отношении, вы чувствуете себя здоровым?
– Конечно.
– Если у вас есть сомнения и проблемы в этом смысле, суд немедленно направит вас на психиатрическое освидетельствование.
– Разумеется. В этом я не сомневаюсь.
– Как понять ваш ответ?
– Я отвергаю подлые намерения объявить меня сумасшедшим. Прошу вас, закончим. И прошу дать возможность пользоваться моим архивом.
– Защитник Иоксимович, ваши необоснованные подозрения опровергает сам подзащитный. Он желает и даже требует отложить допрос.
Обвиняемый вашей силой
– Продолжаем разбирательство и переходим к допросу свидетелей, – сказал судья Джорджевич. Перед началом заседания суд дает возможность корреспонденту белградского радио, которое осуществляет прямую трансляцию с процесса, познакомить слушателей с мнением иностранных журналистов, присутствующих в зале суда. Кино– и фоторепортерам разрешено произвести съемки. Суд просит всех заинтересованных в этом уложиться в десять минут.
– Дорогие радиослушатели, масса людей заполнила зал заседаний суда, – раздался голос репортера, а генерал в это время согнувшись сидел на скамье подсудимых, ладонями заслоняя лицо от то и дело вспыхивающих блицев. – Крестьяне, рабочие, интеллигенция, женщины, старики. Здесь можно увидеть костюмы, характерные для самых разных краев нашей страны: сербские пилотки, шапочки из Лики, шляпы из Славонии. Многие женщины одеты в черное. Все эти люди уже несколько дней подряд присутствуют на суде над Дражей Михайловичем. Мужчины и женщины сидят часами, не сводя взгляда со спокойного, собранного лица председателя суда и с бородатого монстра, который здесь, перед лицом народной справедливости, вынужден рассказывать о кровавых следах, тянущихся за ним по всем дорогам, по которым его вели его преступные планы. Среди тех, кто присутствует в зале суда, много людей, которые в письменной форме требовали от министра Ранковича и министра Крцуна убрать с лица земли чудовищного преступника Дражу Михайловича. Мы не знаем этих людей в лицо, но мы можем представить себе, как выглядят эти мужчины и женщины, какую боль чувствуют они всякий раз, когда только лишь упоминается имя Дражи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53