Но происходит чудо – человек за дверью не слышит стука крови в твоих ушах и твоего хриплого дыхания, он просто открывает дверь и ты входишь в его квартиру!
Беккер распахнул дверь в квартиру Хэнли и подтолкнул Карен вперед. Она увернулась от его ладони.
– Что ты чувствуешь теперь? – спросил Беккер.
Карен отрицательно покачала головой.
Беккер опустился в протертое до дыр кресло и, повернув Карен спиной к себе, усадил на колени. Потом обхватил девушку левой рукой и прижал к себе. Его палец коснулся ее уха, дыхание шевелило волосы на шее.
Эксперт, возившийся около шкафа с трупом Хэнли, коротко взглянул на них, затем вернулся к своей работе.
– Теперь ты держишь жертву так, как тебе того надо, – продолжил Беккер. – Жертва ошеломлена, шокирована. Ты чувствуешь ее панику и нерешительность. Она не может поверить, что это происходит с ней, и пока не знает, что ты намереваешься делать. Ты приникаешь к ней, чувствуя давление и тепло ее тела. Затем жертва начинает сопротивляться, но это хорошо, очень хорошо. Ты не против, чтобы она немного посопротивлялась. Совсем немного, в самую меру, так, чтобы это не создало тебе трудностей, но все же достаточно, чтобы ты получила удовольствие от борьбы. От борьбы ты еще больше возбуждаешься, рев крови в твоих ушах заглушает все звуки. Теперь ты дрожишь, ты вся трепещешь от возбуждения, и тебе это нравится. Больше ничто не способно подарить тебе столь же пронзительных ощущений – ни секс, ни власть над миром. Ты пытаешься продлить эти упоительные мгновения, хотя бы немного, но ты уже не можешь больше ждать ни секунды. И ты вставляешь Хэнли в ухо свое излюбленное оружие – шило для колки льда. Ты надавливаешь, чувствуя содрогание тела жертвы, и прижимаешься к ней еще сильнее, торопясь слиться с ней в эти мгновения, не упустить последнюю предсмертную судорогу...
Беккер отпустил Карен. Она шарахнулась прочь от него, упала и осталась сидеть на полу, стараясь подавить рвущийся из груди крик и радуясь присутствию в комнате эксперта.
Беккер поднялся с кресла и помог ей встать на ноги. Его лицо пылало румянцем.
– Затем ты укладываешь тело в шкаф, заталкиваешь в угол подальше от любопытных глаз и прикрываешь пиджаком. Что ты чувствуешь теперь?
– Не знаю, – с трудом ответила Карен сдавленным голосом.
– Ничего, – сказал Беккер. – Теперь ты вообще ничего не чувствуешь.
Он отвернулся и встал у окна.
Карен потребовалось около минуты, чтобы взять себя в руки после пережитого. Она не могла припомнить, когда в последний раз испытывала такой ужас.
– Я ухожу, – сказала она в спину Беккеру.
– Увидимся позже в гостинице, – отозвался он, не повернув головы, как-то отрывисто, незнакомым Карен тоном, словно вместе с голосом наружу рвалось что-то, глубоко запрятанное и запретное.
– Да, да, увидимся позже, – пробормотала Карен и поспешно покинула квартиру Хэнли. Оказавшись на улице, она долго не могла отдышаться, будто ей не хватало воздуха.
Проснувшись, Карен осознала, что рядом никого нет. Она не сразу вспомнила, где находится, и уже потянулась за оружием, когда поняла, что она в гостинице в номере Беккера. Постель в том месте, где он лежал, была еще теплой. Он встал совсем недавно. Ее, должно быть, разбудило его движение.
Ночь началась очень бурно. Беккер действовал с неожиданной страстью. Странность его поведения на месте убийства не выходила у Карен из головы. Участие в произошедшей там сцене наполнила девушку страхом, в котором она не хотела себе признаться. Из Беккера рвалось что-то еще помимо страсти: он бросился на Карен с отчаянием утопающего, выныривающего из воды, чтобы глотнуть живительного воздуха. После он был таким же нежным и внимательным как всегда, но сам акт скорее походил на изнасилование, если не считать, что Карен была с ним по доброй воле. Все это только усилило чувство беспокойства, зародившееся у Карен в квартире Хэнли. Оказывается внутри Беккера бурлили эмоции, с трудом сдерживаемые под маской самообладания и неразговорчивости. Девушка не понимала, как ему удается сохранять каменную внешность, и сравнивала Беккера с прирученным волком, обычно мирным и вполне одомашненным, но обладающим потенциальными силой и свирепостью, не свойственным домашним животным. Как говорится, сколько волка ни корми, а он все в лес смотрит, не имеет значения, сколько он прожил с человеком. Беккер был слишком диким для нее. Карен поняла, что ей не под силу усмирить его, подчинить своей воле, надеть поводок и намордник и заставить служить себе.
Беккер сидел за столом в гостиной с включенной лампой.
– В чем дело? – спросила Карен.
– Я проснулся и не смог заснуть, – ответил Беккер.
– Тебе не обязательно было вставать с постели.
– Я боялся тебя побеспокоить.
– Ты бы меня не побеспокоил.
– Мне нужен был свет, – признался Беккер.
– Тебе темно?
– Да.
Карен встала рядом, положив руку Беккеру на плечо.
– Ты боишься того, что может случиться с тобой в темноте? Что твой отец снова начнет издеваться над тобой?
– Разве я говорил тебе, что это был мой отец?
– Я просто предполагаю.
– Нет, – сказал Беккер, – я больше никого не боюсь. Это осталось в прошлом.
– Чего же тогда ты боишься?
Карен опустилась перед креслом на колени и заглянула Беккеру в лицо. Она совсем не была уверена, что хочет услышать ответ на свой вопрос, но знала, что ей следует его задать. Их отношения дошли до определенной грани. Беккер мог по желанию перешагнуть через нее или не делать этого. Если он раскроет душу, Карен всем сердцем примет его, однако, он, возможно, решит ничего не менять и сохранить существующее положение вещей. Возможно, он решит не пускать Карен на свою сторону границы. Она втайне на это надеялась, иначе романтика, восторг новизны и чудесный секс могли перейти в более глубокое и гораздо более опасное чувство, а Карен не хотела перемен. Но она обязана была спросить – предложить помощь.
– Я боюсь того, что со мной делается в темноте, – сказал Беккер.
– Объясни.
– Это... В первую очередь это страх. Только страх. Не просто страх, скорее, ужас. Он парализует, лишает возможности двигаться...
– Тебя?
– Конечно меня, кого же еще? Но к страху я привык. Я испытывал его столько раз, что научился его перебарывать. По-настоящему меня пугает то, что со мной происходит потом.
Вот она грань, повисла в воздухе. Карен могла вернуться в постель, и все осталось бы как прежде. Ее любопытство медленно угасло бы со временем, как любое другое возбуждение. Свой мирок был хорошо изучен, привычен и удобен для жизни. А кто знает, какие демоны таились, поджидая ее, в неизведанном мире Беккера? Но даже еще колеблясь, Карен знала, что задаст следующий вопрос. Непременно задаст. «Типично женская черта – вечно неутоленное любопытство.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91
Беккер распахнул дверь в квартиру Хэнли и подтолкнул Карен вперед. Она увернулась от его ладони.
– Что ты чувствуешь теперь? – спросил Беккер.
Карен отрицательно покачала головой.
Беккер опустился в протертое до дыр кресло и, повернув Карен спиной к себе, усадил на колени. Потом обхватил девушку левой рукой и прижал к себе. Его палец коснулся ее уха, дыхание шевелило волосы на шее.
Эксперт, возившийся около шкафа с трупом Хэнли, коротко взглянул на них, затем вернулся к своей работе.
– Теперь ты держишь жертву так, как тебе того надо, – продолжил Беккер. – Жертва ошеломлена, шокирована. Ты чувствуешь ее панику и нерешительность. Она не может поверить, что это происходит с ней, и пока не знает, что ты намереваешься делать. Ты приникаешь к ней, чувствуя давление и тепло ее тела. Затем жертва начинает сопротивляться, но это хорошо, очень хорошо. Ты не против, чтобы она немного посопротивлялась. Совсем немного, в самую меру, так, чтобы это не создало тебе трудностей, но все же достаточно, чтобы ты получила удовольствие от борьбы. От борьбы ты еще больше возбуждаешься, рев крови в твоих ушах заглушает все звуки. Теперь ты дрожишь, ты вся трепещешь от возбуждения, и тебе это нравится. Больше ничто не способно подарить тебе столь же пронзительных ощущений – ни секс, ни власть над миром. Ты пытаешься продлить эти упоительные мгновения, хотя бы немного, но ты уже не можешь больше ждать ни секунды. И ты вставляешь Хэнли в ухо свое излюбленное оружие – шило для колки льда. Ты надавливаешь, чувствуя содрогание тела жертвы, и прижимаешься к ней еще сильнее, торопясь слиться с ней в эти мгновения, не упустить последнюю предсмертную судорогу...
Беккер отпустил Карен. Она шарахнулась прочь от него, упала и осталась сидеть на полу, стараясь подавить рвущийся из груди крик и радуясь присутствию в комнате эксперта.
Беккер поднялся с кресла и помог ей встать на ноги. Его лицо пылало румянцем.
– Затем ты укладываешь тело в шкаф, заталкиваешь в угол подальше от любопытных глаз и прикрываешь пиджаком. Что ты чувствуешь теперь?
– Не знаю, – с трудом ответила Карен сдавленным голосом.
– Ничего, – сказал Беккер. – Теперь ты вообще ничего не чувствуешь.
Он отвернулся и встал у окна.
Карен потребовалось около минуты, чтобы взять себя в руки после пережитого. Она не могла припомнить, когда в последний раз испытывала такой ужас.
– Я ухожу, – сказала она в спину Беккеру.
– Увидимся позже в гостинице, – отозвался он, не повернув головы, как-то отрывисто, незнакомым Карен тоном, словно вместе с голосом наружу рвалось что-то, глубоко запрятанное и запретное.
– Да, да, увидимся позже, – пробормотала Карен и поспешно покинула квартиру Хэнли. Оказавшись на улице, она долго не могла отдышаться, будто ей не хватало воздуха.
Проснувшись, Карен осознала, что рядом никого нет. Она не сразу вспомнила, где находится, и уже потянулась за оружием, когда поняла, что она в гостинице в номере Беккера. Постель в том месте, где он лежал, была еще теплой. Он встал совсем недавно. Ее, должно быть, разбудило его движение.
Ночь началась очень бурно. Беккер действовал с неожиданной страстью. Странность его поведения на месте убийства не выходила у Карен из головы. Участие в произошедшей там сцене наполнила девушку страхом, в котором она не хотела себе признаться. Из Беккера рвалось что-то еще помимо страсти: он бросился на Карен с отчаянием утопающего, выныривающего из воды, чтобы глотнуть живительного воздуха. После он был таким же нежным и внимательным как всегда, но сам акт скорее походил на изнасилование, если не считать, что Карен была с ним по доброй воле. Все это только усилило чувство беспокойства, зародившееся у Карен в квартире Хэнли. Оказывается внутри Беккера бурлили эмоции, с трудом сдерживаемые под маской самообладания и неразговорчивости. Девушка не понимала, как ему удается сохранять каменную внешность, и сравнивала Беккера с прирученным волком, обычно мирным и вполне одомашненным, но обладающим потенциальными силой и свирепостью, не свойственным домашним животным. Как говорится, сколько волка ни корми, а он все в лес смотрит, не имеет значения, сколько он прожил с человеком. Беккер был слишком диким для нее. Карен поняла, что ей не под силу усмирить его, подчинить своей воле, надеть поводок и намордник и заставить служить себе.
Беккер сидел за столом в гостиной с включенной лампой.
– В чем дело? – спросила Карен.
– Я проснулся и не смог заснуть, – ответил Беккер.
– Тебе не обязательно было вставать с постели.
– Я боялся тебя побеспокоить.
– Ты бы меня не побеспокоил.
– Мне нужен был свет, – признался Беккер.
– Тебе темно?
– Да.
Карен встала рядом, положив руку Беккеру на плечо.
– Ты боишься того, что может случиться с тобой в темноте? Что твой отец снова начнет издеваться над тобой?
– Разве я говорил тебе, что это был мой отец?
– Я просто предполагаю.
– Нет, – сказал Беккер, – я больше никого не боюсь. Это осталось в прошлом.
– Чего же тогда ты боишься?
Карен опустилась перед креслом на колени и заглянула Беккеру в лицо. Она совсем не была уверена, что хочет услышать ответ на свой вопрос, но знала, что ей следует его задать. Их отношения дошли до определенной грани. Беккер мог по желанию перешагнуть через нее или не делать этого. Если он раскроет душу, Карен всем сердцем примет его, однако, он, возможно, решит ничего не менять и сохранить существующее положение вещей. Возможно, он решит не пускать Карен на свою сторону границы. Она втайне на это надеялась, иначе романтика, восторг новизны и чудесный секс могли перейти в более глубокое и гораздо более опасное чувство, а Карен не хотела перемен. Но она обязана была спросить – предложить помощь.
– Я боюсь того, что со мной делается в темноте, – сказал Беккер.
– Объясни.
– Это... В первую очередь это страх. Только страх. Не просто страх, скорее, ужас. Он парализует, лишает возможности двигаться...
– Тебя?
– Конечно меня, кого же еще? Но к страху я привык. Я испытывал его столько раз, что научился его перебарывать. По-настоящему меня пугает то, что со мной происходит потом.
Вот она грань, повисла в воздухе. Карен могла вернуться в постель, и все осталось бы как прежде. Ее любопытство медленно угасло бы со временем, как любое другое возбуждение. Свой мирок был хорошо изучен, привычен и удобен для жизни. А кто знает, какие демоны таились, поджидая ее, в неизведанном мире Беккера? Но даже еще колеблясь, Карен знала, что задаст следующий вопрос. Непременно задаст. «Типично женская черта – вечно неутоленное любопытство.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91