– У нас есть люди, с которыми ты можешь поговорить, если тебе это необходимо, – сказал он. – Некоторые из них отличные профессионалы.
– Психоаналитики?
– Советники для оказания психологической помощи в случаях, подобных твоему. Я слышал немало хороших отзывов об одном из них по фамилии Голд.
– Я не доверяю психоаналитикам.
– Почему?
– Потому что ни разу не слышал, чтобы их работа приносила результат, а ты?
– Я в этом не разбираюсь, Джон. Но некоторые рекомендуют обращаться к ним.
– К ним рекомендуют обращаться те, кто провалялся на их кушетках пяток лет. Таким необходимо одобрение психоаналитика, даже чтобы шнурки завязать.
– Наши советники не станут с тобой долго возиться. Выслушают, что-нибудь посоветуют и отправят обратно – работать. Особенно у них хорош Голд, насколько я слышал.
– Я подумаю.
– Не помешает, если ты, по меньшей мере, встретишься с ним. Посмотришь, как он тебе покажется, и тогда решишь, что делать.
– Не обещаю, но все может быть.
– Джон, тебе нужно перед кем-то выговориться.
– Я найду себе слушателя.
– Но это не должен быть первый встречный.
Беккер рассмеялся.
– Разумеется, я не стану раскрывать душу перед первым встречным. Мне надо найти такого, кто, черт возьми, поймет меня, а таких наберется – по пальцам пересчитать.
Он поднялся, заканчивая разговор.
– Мне нужно, чтобы ты остался в деле, – сказал Маккиннон. – Ты можешь довести его до конца.
Рука Беккера задержалась на дверной ручке.
– Уверен, ты можешь поймать этого сукиного сына, – добавил Маккиннон.
– Я тоже в этом уверен, – эхом откликнулся Беккер. – Это-то и пугает меня больше всего.
– Не бросай это дело, прошу тебя.
– А что, у меня, пожалуй, есть резон остаться, – задумчиво сказал Беккер. – Поймав его, я найду себе подходящего собеседника, чтобы поговорить о моих проблемах. Он один из тех немногих, кто способен меня понять.
– Так ты останешься? Джон, кто бы он ни был, он последний мерзавец, и ты можешь его поймать.
Беккер все медлил уходить.
– Меня не волнует его поимка, меня волнует, что я могу от него заразиться.
– Не понимаю, о чем ты говоришь, но он – хладнокровный убийца. В монреальском аэропорту он убил двоих, чуть не прикончил третьего, потом ради паспорта убил четвертого, и это все, видимо, еще до того, как он приступил к выполнению своего основного задания...
– Почему именно я нужен тебе для этого дела? – спросил Беккер. – Что во мне такого особенного, ведь у тебя под рукой целая армия других агентов?
– Их я тоже привлеку к расследованию, – сказал Маккиннон. – Или это сделаешь ты. Они достаточно квалифицированы, но они – исполнители, их необходимо направлять, а у тебя особый дар.
– Какой еще особый дар?
– У тебя особый талант к этой работе – дар сопереживания.
– Сопереживания, – ровным голосом повторил Беккер.
– Называй это как хочешь, но со стороны кажется, что ты можешь предвидеть, на что способны люди определенного сорта. Как это у тебя получается, я не знаю. Возможно, Джон, у тебя действительно дар предвидения, а насколько мне известно, это большая редкость. Ты словно можешь читать мысли таких людей.
Беккер криво усмехнулся.
– А что, если я начитаюсь их до обалдения и сам стану думать, как они?
Маккиннон предпочел пропустить его вопрос мимо ушей.
– Джон, даже при всех своих недостатках ты на стороне добра. Ты нам нужен. Ты сделаешь чертовски хорошее дело, если уберешь этого типа с улиц.
– Я подумаю, – пообещал Беккер.
– Что случилось в Детройте? – спросил Маккиннон. Беккер опустил взгляд на свою руку, сжимавшую дверную ручку, и секунду изучал расположение вен.
– Я все изложил в рапорте.
– Предельно сухо и конкретно. Что случилось?
– Я навестил отца Роджера Бахуда.
– Ну и?
– Отец часто бил Бахуда, и в один прекрасный день молодой Бахуд воткнул конец вешалки ему в ухо, превратив в растение.
– Ты виделся со стариком?
– Я провел с ним около часа.
– Что он тебе сказал?
– Он не может говорить, – объяснил Беккер, – тем не менее, мы прекрасно пообщались. Это было нечто вроде сентиментального экскурса в прошлое.
Наступила тишина. После паузы Маккиннон повторил:
– Останься в деле, Джон. Если хочешь поговорить с Голдом, я дам тебе направление к нему. Не хочешь, не ходи. Оставляю это на твое усмотрение, но прошу, останься в деле.
– Я дам тебе знать.
– Не бросай это дело, Джон, – сказал Маккиннон в спину Беккеру.
Когда Беккер вышел, Маккиннон придвинул к себе блокнот и написал на чистой странице «Беккер». Затем после краткого раздумья добавил рядом «Голд». Через мгновение он зачеркнул слово «Голд» и какое-то время смотрел на фамилию Беккера.
Потянувшись, он с некоторым изумлением осознал, что в течение последних нескольких минут совсем не чувствовал боли. Затем он вырвал из блокнота листок с фамилией Беккера и, смяв, выбросил его в мусорную корзину.
Теперь, когда все было сказано и сделано, Маккиннону пришлось признаться себе, что он никудышный психоаналитик и отец-исповедник. И даже, может быть, никудышный друг, но зато превосходно умеет добиваться того, что ему нужно.
* * *
Наступила ночь. Свет в комнатах Говарда и Кейна наконец-то погас, квартиру освещали только огни города внизу, в остальном она была погружена во мрак, и Майра, наконец, могла покинуть свою комнату. В такие минуты она чувствовала себя оборотнем, вылезающим из своей пещеры на зов полной луны и преображающимся в уродливую шутку жестокой природы. В фильмах ужасов оборотни – это всегда люди, ставшие чудовищами не по доброй воле, которые стремятся противостоять своим кошмарным метаморфозам и горят желанием получить серебряную пулю – единственное средство, способное избавить их от безраздельной власти луны. Вампиры, казалось, обожали свое призвание, и никто никогда не сожалел об их гибели, тогда как у Майры оборотни вызывали симпатию.
Она не встречалась с Кейном со времени их знакомства два дня назад. Майра выходила поесть только в тихие, ночные часы. Если бы только она могла возникнуть прямо перед ним, мечтала девушка, с хорошо спрятанными под одеждой недоразвитыми членами, словно актриса после поднятия занавеса, она бы постаралась общаться с ним подольше. Он бы отвечал на ее улыбки и шутки – он интеллигентен. Она бы нравилась ему, пока оставалась неподвижной. Правда, чтобы уйти, ей тоже понадобился бы занавес. О, если бы она могла стать на пару часов королевой, пылкой королевой Елизаветой – молодой, а не современной матроной, – с нарисованным, фарфоровым личиком и рыжими волосами, она дала бы Кейну аудиенцию, пофлиртовала бы с ним в величественной королевской манере, посмеялась бы вместе с ним, подразнила бы его недосягаемой славой, тянущейся за шлейфом ее горностаевой мантии, а затем милостиво отпустила бы, чтобы получить возможность слезть с трона и никем не видимой дохромать до спальни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91