В целом Финстер был согласен с грубой оценкой, данной ему Виктором. Самый грандиозный прокол его жизни — или того, что от нее осталось, — уж теперь-то он точно погорел. Осознав это, Фабиан странным образом взбодрился.
— Садись там, — приказал Виктор, входя на застекленную террасу.
Финстер опустился на плетеный стул. Может, набраться наглости и попросить пивка?
Что-то жуткое промелькнуло в глазах Виктора.
— Я мог бы выжать твой мозг, как лимон, мог бы заставить тебя рассказать мне все о тех, кто послал тебя шпионить за мной, а потом сделать омлет в твоей черепушке и вышибить отсюда под зад коленом. Кое-кого из любопытных уже постигла такая участь. Один был русский, представляешь? Предложил мне триста тыщ, чтобы попасть в лабораторию моего братца. Я с удовольствием взял его деньги, и он исчез. Леса здесь на славу — темные, густые. Я мог бы отправить тебя следом, но покамест погожу. Что-то уж очень знакомый от тебя душок.
Он приподнял сверкающий щит, и Финстер увидел отсрочку своего приговора.
— Да! — выкрикнул он с невероятным облегчением. — Я тот, за кого ты меня принимаешь! Это мое ремесло.
— Ишь ты!
Голос Виктора был холоднее льда, а неожиданно дарованное помилование, за которое так отчаянно ухватился телепат, вновь сменилось в уме этого хамелеона приговором судьбы. И Финстер выпрямился, ожидая его.
Но Виктор улыбнулся.
— Вижу, вижу, ты не шпион, засланный моим братцем. И не ищейка ЦРУ. И не красный… Твой ум открыт, как брюхо выпотрошенного лосося. Теперь я точно знаю, кто ты такой, Финстер.
— Такой же проходимец, как ты. А здесь по приказу другого проходимца… до него тебе пока далеко. Он большой босс. А скоро станет самым большим. Следишь за моей мыслью, Вик?
— Лучше, чем ты думаешь. Так вот, передай слово в слово своему О'Коннору… Пусть отцепится от меня. Если его люди будут мне мешать, я их отправлю назад к нему и сделаю так, чтобы они издохли прямо на его полированном столе. У него свои планы, у меня свои. Я на его территорию не посягаю, и он пусть сюда не суется. Ежели оставит меня в покое, то, может, и настанет день, когда нам найдется, что сказать друг другу. Но это еще не скоро. Как только мы вправду будем нужны друг другу, я сам с ним поговорю… Хорошо запомнил, Финстер?
Телепат пожал плечами, одним пальцем приподнял шнурок, на котором висел диктофон.
— Все записано, мистер Ремилард.
— Проваливай отсюда. — Виктор повернулся к нему спиной.
— А пиво? — рискнул спросить Финстер.
— Перебьешься.
— На «нет» и суда нет, — вздохнул Хорек.
Аккуратно прикрыв за собой застекленную дверь, он направился к пристани.
13
ИЗ МЕМУАРОВ РОГАТЬЕНА РЕМИЛАРДА
Как букинист я заметил одну любопытную вещь: отдельные научные труды исторического значения, известные каждому образованному гражданину Галактического Содружества, совершенно не пользуются спросом у современного читателя. Скажем «Происхождение видов» Дарвина, «Толкование сновидений» Фрейда, «Происхождение материков и океанов» Вегенера, «Кибернетика» Винера наделали в свое время столько шуму лишь для того, чтобы, влившись в котел человеческих знаний, стать общим местом.
Эта ирония судьбы не обошла и основополагающую работу Дени Ремиларда «Метапсихология». Через сто двадцать один год после публикации она пылится на полках, и лишь несколько нынешних историков удосужились ее прочесть. Но я-то помню, какую бурю она вызвала в начале 1990 года. Тираж в двести пятьдесят тысяч экземпляров в твердом переплете был распродан за год. Книга стала темой множества телевизионных дискуссий и статей в периодике. Впрочем, такой ажиотаж вокруг сугубо научного издания, перегруженного статистикой, и тогда казался мне странным. Однако в «Метапсихологии» впервые приводился подробнейший перечень всех форм умственной деятельности, как нормальной, так и супернормальной, и делался акцент на взаимосвязи ума с материей и энергией. В результате блестящей серии опытов Дени пришел к выводу, что так называемые «высшие функции ума» присутствуют в мыслительном процессе всех без исключения человеческих существ, ибо каждый ум в определенной степени содержит и ординарные, и экстраординарные качества. Он теоретически обосновал сверхъестественные способности оперантов-метапсихологов, а также ущербность «нормальных» людей как аспект латентности, когда применение метафункции ограничено либо психологическими факторами, либо недостатком одаренности.
Наряду с оживленными дискуссиями в научных кругах, ибо ее автор представил убедительные доказательства того, что высшие умственные функции являются сторонами реальной действительности, а не просто гипотезами весьма сомнительного свойства, парапсихологов (коих было немало и помимо Дени), десятилетиями терпевших сдержанную снисходительность, а то и открытые насмешки своих консервативных коллег, сразу окружили ореолом безмерного восхищения; их обхаживали средства массовой информации, сотрудники правительственных учреждений, предприниматели, почуявшие новую золотую жилу, которая наверняка не уступит аэрокосмонавтике и генетике. Бесчисленное множество до сих пор безвестных оперантов благодаря Дени «вышли из чулана» и были привлечены к серьезным исследованиям. Разумеется, появились и легионы шарлатанов: астрологов, вещунов, гадателей на чайной и кофейной гуще, черных магов, что уцепились за фалды фрака официального метапсихологического движения и вкусили краткий миг триумфа, потешив публику, ничего не смыслившую в дебатах противоборствующих психологических группировок.
Сам Дени остался в стороне от сенсационных толков, вызванных его творением: избегал журналистов, телеинтервью и прочей рекламной шумихи. Кроме того, он пока еще не обнародовал того факта, что и сам был объектом своих опытов. В отличие от непрофессиональных участников, операнты Дартмутской лаборатории даже не были названы по имени. Попытки сделать автора «Метапсихологии» знаменитостью потерпели крах из-за манеры Дени изображать из себя бесстрастного эрудита без единого проблеска юмора и каких-либо других «колоритных» личностных черт. Ищейки «медиа» собрали небогатый урожай на ниве его исследований: старое здание на Колледж-стрит в Хановере, против автомобильной стоянки перед больницей Хичкока, и замкнутый персонал металаборатории, строго следивший за тем, чтобы никакие действительно сенсационные сведения не просочились наружу.
К радости разочарованных было репортеров, в других учреждениях нашлись менее скрытные парапсихологи, коим не терпелось заполнить пробелы в метарекламе. Они нежились в лучах отраженной славы и спешно публиковали собственные труды с критикой opus magnum Ремиларда. Поскольку обычные люди подсознательно верят сверхъестественному, большая часть публики положительно восприняла открытие метапсихических границ.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176
— Садись там, — приказал Виктор, входя на застекленную террасу.
Финстер опустился на плетеный стул. Может, набраться наглости и попросить пивка?
Что-то жуткое промелькнуло в глазах Виктора.
— Я мог бы выжать твой мозг, как лимон, мог бы заставить тебя рассказать мне все о тех, кто послал тебя шпионить за мной, а потом сделать омлет в твоей черепушке и вышибить отсюда под зад коленом. Кое-кого из любопытных уже постигла такая участь. Один был русский, представляешь? Предложил мне триста тыщ, чтобы попасть в лабораторию моего братца. Я с удовольствием взял его деньги, и он исчез. Леса здесь на славу — темные, густые. Я мог бы отправить тебя следом, но покамест погожу. Что-то уж очень знакомый от тебя душок.
Он приподнял сверкающий щит, и Финстер увидел отсрочку своего приговора.
— Да! — выкрикнул он с невероятным облегчением. — Я тот, за кого ты меня принимаешь! Это мое ремесло.
— Ишь ты!
Голос Виктора был холоднее льда, а неожиданно дарованное помилование, за которое так отчаянно ухватился телепат, вновь сменилось в уме этого хамелеона приговором судьбы. И Финстер выпрямился, ожидая его.
Но Виктор улыбнулся.
— Вижу, вижу, ты не шпион, засланный моим братцем. И не ищейка ЦРУ. И не красный… Твой ум открыт, как брюхо выпотрошенного лосося. Теперь я точно знаю, кто ты такой, Финстер.
— Такой же проходимец, как ты. А здесь по приказу другого проходимца… до него тебе пока далеко. Он большой босс. А скоро станет самым большим. Следишь за моей мыслью, Вик?
— Лучше, чем ты думаешь. Так вот, передай слово в слово своему О'Коннору… Пусть отцепится от меня. Если его люди будут мне мешать, я их отправлю назад к нему и сделаю так, чтобы они издохли прямо на его полированном столе. У него свои планы, у меня свои. Я на его территорию не посягаю, и он пусть сюда не суется. Ежели оставит меня в покое, то, может, и настанет день, когда нам найдется, что сказать друг другу. Но это еще не скоро. Как только мы вправду будем нужны друг другу, я сам с ним поговорю… Хорошо запомнил, Финстер?
Телепат пожал плечами, одним пальцем приподнял шнурок, на котором висел диктофон.
— Все записано, мистер Ремилард.
— Проваливай отсюда. — Виктор повернулся к нему спиной.
— А пиво? — рискнул спросить Финстер.
— Перебьешься.
— На «нет» и суда нет, — вздохнул Хорек.
Аккуратно прикрыв за собой застекленную дверь, он направился к пристани.
13
ИЗ МЕМУАРОВ РОГАТЬЕНА РЕМИЛАРДА
Как букинист я заметил одну любопытную вещь: отдельные научные труды исторического значения, известные каждому образованному гражданину Галактического Содружества, совершенно не пользуются спросом у современного читателя. Скажем «Происхождение видов» Дарвина, «Толкование сновидений» Фрейда, «Происхождение материков и океанов» Вегенера, «Кибернетика» Винера наделали в свое время столько шуму лишь для того, чтобы, влившись в котел человеческих знаний, стать общим местом.
Эта ирония судьбы не обошла и основополагающую работу Дени Ремиларда «Метапсихология». Через сто двадцать один год после публикации она пылится на полках, и лишь несколько нынешних историков удосужились ее прочесть. Но я-то помню, какую бурю она вызвала в начале 1990 года. Тираж в двести пятьдесят тысяч экземпляров в твердом переплете был распродан за год. Книга стала темой множества телевизионных дискуссий и статей в периодике. Впрочем, такой ажиотаж вокруг сугубо научного издания, перегруженного статистикой, и тогда казался мне странным. Однако в «Метапсихологии» впервые приводился подробнейший перечень всех форм умственной деятельности, как нормальной, так и супернормальной, и делался акцент на взаимосвязи ума с материей и энергией. В результате блестящей серии опытов Дени пришел к выводу, что так называемые «высшие функции ума» присутствуют в мыслительном процессе всех без исключения человеческих существ, ибо каждый ум в определенной степени содержит и ординарные, и экстраординарные качества. Он теоретически обосновал сверхъестественные способности оперантов-метапсихологов, а также ущербность «нормальных» людей как аспект латентности, когда применение метафункции ограничено либо психологическими факторами, либо недостатком одаренности.
Наряду с оживленными дискуссиями в научных кругах, ибо ее автор представил убедительные доказательства того, что высшие умственные функции являются сторонами реальной действительности, а не просто гипотезами весьма сомнительного свойства, парапсихологов (коих было немало и помимо Дени), десятилетиями терпевших сдержанную снисходительность, а то и открытые насмешки своих консервативных коллег, сразу окружили ореолом безмерного восхищения; их обхаживали средства массовой информации, сотрудники правительственных учреждений, предприниматели, почуявшие новую золотую жилу, которая наверняка не уступит аэрокосмонавтике и генетике. Бесчисленное множество до сих пор безвестных оперантов благодаря Дени «вышли из чулана» и были привлечены к серьезным исследованиям. Разумеется, появились и легионы шарлатанов: астрологов, вещунов, гадателей на чайной и кофейной гуще, черных магов, что уцепились за фалды фрака официального метапсихологического движения и вкусили краткий миг триумфа, потешив публику, ничего не смыслившую в дебатах противоборствующих психологических группировок.
Сам Дени остался в стороне от сенсационных толков, вызванных его творением: избегал журналистов, телеинтервью и прочей рекламной шумихи. Кроме того, он пока еще не обнародовал того факта, что и сам был объектом своих опытов. В отличие от непрофессиональных участников, операнты Дартмутской лаборатории даже не были названы по имени. Попытки сделать автора «Метапсихологии» знаменитостью потерпели крах из-за манеры Дени изображать из себя бесстрастного эрудита без единого проблеска юмора и каких-либо других «колоритных» личностных черт. Ищейки «медиа» собрали небогатый урожай на ниве его исследований: старое здание на Колледж-стрит в Хановере, против автомобильной стоянки перед больницей Хичкока, и замкнутый персонал металаборатории, строго следивший за тем, чтобы никакие действительно сенсационные сведения не просочились наружу.
К радости разочарованных было репортеров, в других учреждениях нашлись менее скрытные парапсихологи, коим не терпелось заполнить пробелы в метарекламе. Они нежились в лучах отраженной славы и спешно публиковали собственные труды с критикой opus magnum Ремиларда. Поскольку обычные люди подсознательно верят сверхъестественному, большая часть публики положительно восприняла открытие метапсихических границ.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176