«Неужели это не блеф? — спросил себя Баумгартнер — Неужели Америка и впрямь движется навстречу крупнейшей катастрофе со времен Второй мировой войны? Если так, то кто бы ни был президентом, он неизбежно окажется в шкуре Гарри Трумэна, когда тому пришлось выбирать между оккупацией Японии и атомной бомбой… Всемилостивый Боже! Никакая метамагия не удержит Америку от этой клоаки! Только сильная власть человека, внушающего людям уверенность. Лидера, который не отдаст страну на растерзание коммунистам и шотландским лунатикам с их утопическими прожектами».
Танец… водный танец с эмбрионами… Я уже полтора месяца вынашиваю его… с тех пор как мы узнали, что Nonno note 96 умирает.
«О Господи!» — мысленно произнес Киран.
Танец в память о Nonno… Гораздо более прочувствованный, чем идиотские похоронные обряды… Я хочу, чтобы ты его увидел, папа… Если он тебе понравится, я смогу перемести, представление на сцену…
— Рубеж века, — торжественно провозгласил Кессиди, — может оказаться самым опасным периодом во всей американской истории!
«И в этот период отдельные группировки сколотят себе немыслимый капитал, если им удастся завладеть Белым домом, — думал Баумгартнер. — О'Коннор и вся его клика полагают, что я стану им подыгрывать… Не на того напали, я вам не слизняк Скроуп. Вы только посадите меня в Овальный кабинет!..»
— События стремительно разворачиваются, — продолжал Кессиди. — У нас уже сейчас есть возможность одержать убедительную победу в девяносто шестом… при наличии подходящего кандидата. Сильной ответственной личности.
— По-моему, — проговорил генерал, — этих умственных выродков… этих метапсихов ни в коем случае нельзя допустить на политическую арену.
— Безусловно, — подтвердил О'Коннор. — Партийные стратеги внимательно изучают метапсихическое движение. Оно ставит под угрозу сам символ американской свободы. Вот почему нам нужен человек, который окажет решительное противодействие назначению оперантов на правительственные посты.
— К ногтю засранцев! — рявкнул генерал.
Остальные хмыкнули.
Я танцую для тебя, папа… и для Nonno… Я не пойду завтра на его похороны, я буду оплакивать его в танце… И тебя… И себя…
Киран. Шэннон.
Арнольд Паккала. Ваша дочь, сэр?
Киран. Чертов голос!.. Она… она здесь, поставила экран и угрожает. Наверняка ей все известно…
Паккала. Где она? Я позабочусь об этом.
Киран. НЕТ. Я сам. Кончай бодягу, Джейс. Надо поскорей убрать его отсюда. Невиль, езжайте к тебе. Вместе с Джейсом и Арни обработаете его…
— Наши эксперты на восемьдесят шесть процентов уверены, что к двухтысячному году в Белом доме будет президент от Республиканской партии, — промолвил Кессиди. — В девяносто шестом вероятность несколько меньше, и все же стоит попытаться. Национальный комитет единогласно избрал нового кандидата. Это вы, генерал.
— Джентльмены!.. — встрепенулся Баумгартнер. — Я… Я несказанно польщен.
Оставив гостей в библиотеке, Киран поспешил в соседнюю комнату, где был установлен монитор внутренней связи. Нажал кнопку под номером 16, и на экране предстал закрытый бассейн в подвальном помещении особняка. Там царила полная темень, лишь глубоко под водой, ритмично покачиваясь, светился кобальтовый сгусток. Из усилителя доносились отрывистые звуки симфонии Эрика Саги «Засушенные эмбрионы», исполняемой на синтезаторе. Киран надавил кнопку верхнего освещения и подсветки бассейна. Но свет не зажегся.
— Шэннон! — спокойно позвал он в микрофон.
Он увеличил изображение пловчихи на экране. Ей уже исполнилось восемнадцать, хотя выглядит она двенадцатилетней. Только ноги длинные, великолепной формы, а тело совсем детское, угловатое, плоская грудь, по-мальчишески узкие бедра. На ней белый закрытый купальник Длинные волосы расплылись по воде чернильным пятном; их естественный тициановский цвет затемнила иссиня-черная аура. От раскинутых в стороны рук отходят длинные нити, и кажется, она плетет из них что-то в своем поминальном подводном танце.
Наконец он разглядел: вены на кистях взрезаны и выпускают в воду нитевидные потоки крови.
— Шэннон, это я. Ты меня слышишь?
Слышу, папа! Личинки голотурий льнут к матери… а она мурлычет: отстаньте, детки… освободитесь, если можете, и празднуйте свою беспозвоночную победу… только берегитесь света!
— Шэннон, выходи из воды. Выходи. ВЫХОДИ.
Под перезвон электронной музыки Киран включил принуждение на полную мощность. По лбу струился пот, он невольно задерживал дыхание, приказывая дочери последовать его примеру. Но расстояние слишком велико — не дотянуться. К своему ужасу, он почувствовал умственную хватку.
Нет… Я должна закончить танец… Спускайся, папа, посмотри на меня вблизи… твои беспозвоночные уже уехали… не хочешь ли теперь взглянуть на моих?.. Я тебе помогу… ГОЛОТУРИИ ПЛЕТУТ ПАУТИНУ, МОКРЫЙ ФИОЛЕТОВЫЙ ШЕЛК…
— Черт бы тебя подрал! — резко отпрянув, он поставил барьер ее мозговому зонду.
Она лишь рассмеялась. Синий свет померк с окончанием первой части эмбриональной симфонии. Началась вторая, огненно-рыжая.
Это танец Edriophthalma, ракообразного существа с бесчерешковыми глазами… и меланхолическим нравом… Оно живет уединенно, в глубокой норе, просверленной в толще скалы… Nonno! Дорогой дедушка Эл, хочешь, л уйду с тобой, хочешь, завернусь в красный водяной саван и направлю глаза внутрь?
— Шэннон — ради всего святого!
Музыка звучала мрачной пародией похоронного марша. Пловчиха подтянула ноги к груди, скрючилась, как зародыш в околоплодном пузыре, выпустила из легких серебристый поток воздуха, словно состоящий из сплющенных монеток.
Киран вылетел в холл и бросился к лифту. Едва нажал кнопку подвального этажа и двери закрылись, ощутил жжение в груди. Не хватало воздуха, что-то давило на барабанные перепонки, алый туман застилал глаза, смертельная тяжесть ощущалась в паху. Маленькая дрянь! Он слишком ее распустил…
Выйдя из лифта, он, шатаясь, двинулся по длинному коридору с искусственным подогревом.
Это третья, и последняя, часть… У веселой Podophtalma глаза на подвижных стебельках… Эти ракообразные — ловкие и неутомимые охотники, но они должны соблюдать осторожность: их собственная плоть тоже очень вкусна!.. Ешь или тебя съедят, Nonno. Такой мир тебе достался, а мне — тем более… если я захочу жить…
Веселые, скачущие ритмы и хрупкое видение, что извивается под черной водой, оставляя позади себя два одинаковых следа золотистой крови… Киран бежал неуклюже, будто шлепая ногами по воде. Мимо гимнастического зала, кабинок с горячим душем, к открытой двери бассейна. Темно. Пахнет хлорированной водой. Синтетическая музыка звенящим эхом отражается от кафельных стен.
Шэннон! — взревел его ум.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176