И вдруг почувствовал, что повторяю нараспев: Бога нет, Бога нет, Бога нет.
Демонстранты, похоже, услышали. Они повернулись в мою сторону и стали скандировать так, как будто речь шла обо мне, а не о фильме: Запретить позор!
А я кричал в ответ – одинокий проповедник, к которому не пришли на свидание и который вымещает свою злобу на Боге и кучке его недалекой паствы, – Бога нет, Бога нет.
И вдруг до меня дошло, что эти верующие не такие уж кроткие и милосердные. Среди них были старушки-божьи-одуванчики, но имелись и крепкие мужчины средних лет, особенно выделялся один, с головой помидора-мутанта. Я слышал, что в Америке ортодоксальные верующие громили больницы, в которых прерывали беременность, но мне и в голову не могло прийти, что и представителей англиканской Церкви религиозный фанатизм способен довести до такой степени озлобления. А Помидорная Башка уже направлялся в мою сторону с весьма угрожающим видом. Я продолжал свое «Бога нет, Бога нет», но уже без энтузиазма. Помидорная Башка мне совсем не нравился.
Через несколько мгновений он был в метре от меня и орал «Запретить позор» прямо мне в лицо. Он был в ярости.
Потом он остановился, презрительно посмотрел на меня и сделал еще один шаг. Голосом он обладал гораздо более грубым и злым, чем можно было ожидать от ученика Господа.
– Парень, у тебя проблемы с Иисусом? Если ты, того, не любишь Господа нашего, значит, не любишь меня, ты понял? Мне и моим друзьям не нравится, как ты себя ведешь, ты нас обижаешь, ты понял? А у нас принято око за око, зуб за зуб, ты понял?
Судя по выговору, он был из Америки. Один из этих ортодоксальных психов. Он подошел еще ближе, дыхнул, и я узнал, что на завтрак у него были ветчина и слабозаваренный чай. Я посмотрел ему в глаза. И вдруг понял, что, независимо от того, откуда этот человек и какого вероисповедания, он – сумасшедший и готов ударить меня. Я моргнул. Потом еще раз. Я прикидывал, возможно ли повторение чуда преображения Павла в ускоренном варианте. И тут услышал голос за спиной.
– А вы – христианин?
Голос был мягкий, чуть надтреснутый. Повеяло запахом «Мальборо», смешанным с ароматом каких-то духов, к которым я очень скоро привыкну. Помидорная Башка растерялся, когда Хелен подошла и встала между нами.
– А вы – христианин? – повторила она уже чуть громче.
Толстяк посмотрел на нее:
– Девушка, я думаю, вам лучше не лезть.
– Сэр, ответьте на мой вопрос: вы – христианин?
– Девушка, это дурацкий вопрос.
– Но будьте любезны, ответьте на него.
– Христианин ли я? Можете не сомневаться, девушка. Да славится дело Иисуса.
Хелен невинно улыбнулась, пожала плечами и сказала:
– Ну так простите его.
Затем взяла меня под руку и увела. Я оглянулся. Помидорная Башка стоял с раскрытым ртом. Я почувствовал, как рука Хелен подталкивает меня к входу в кинотеатр. Там, внутри, в логове Сатаны, мы были в безопасности.
Это произошло в четверть девятого. Никогда не забуду ту минуту, потому что именно тогда я влюбился в Хелен. Я вообще легко влюбляюсь. Это, как показывает анализ, не очень разумно. Может быть, это одна из причин моих неудачных романов.
С другой стороны, это… неплохо. Я влюбляюсь легко, но редко, а если влюбляюсь, то по-настоящему, насколько можно судить с позиций сегодняшнего дня.
Что такое настоящая любовь? Мне не хватает слов. Я скатываюсь на рекламные образы: юноша и девушка жуют «Хаген-Даз», сидя у мерцающего камина/телевизора, лица застилает дым «Голд Бленда». Любовь – стержневая ассоциация для огромного количества продуктов. Мясо – это любовь. Мороженое – любовь. Духи – тоже любовь. И бриллианты – любовь. Поэтому вместо понятия любви у меня в голове некий суррогат. Но это не мешает мне распознавать ее при встрече – как и неудачу. И тогда это была любовь к Хелен.
Когда Хелен наконец заговорила, в ее голосе было все: и материнская забота, и раздражение, и немножко злости, и до черта сексуальности.
– Что ты сделал?
– He знаю. Они действовали мне на нервы. Ведь это просто кино.
– И они ни с того ни с сего стали угрожать тебе?
– Нет. Сначала я скандировал.
– Что?
– «Бога нет». Я думал, это безобидно. Считал, они настоящие христиане.
– Христиане придумали крестовые походы и инквизицию. Нельзя недооценивать агрессивность верующих.
– Хочешь поп-корна?
Я сменил тему разговора, потому что, хоть и влюбился в Хелен, чувствовал себя униженным. Хелен спасла меня. В моем понимании, это мужчина должен спасать женщину, конечно, если речь идет о ситуации с угрозой физического насилия. Я знал это, потому что смотрел голливудские фильмы и английское телевидение. В ранние годы, до того, как я начал работать в рекламном бизнесе, у меня путались реальная жизнь и продукт массовой культуры.
Образ мужчины, спасающего женщину, был на удивление стабилен: единственное исключение – Эмма Пил из «Мстителей». Мне следовало надрать задницу помидороголовому американцу, докучающему Господу всякими дурацкими лозунгами, а вместо этого Хелен разогнала тучи своим хрипловатым голосом.
– Нет, спасибо.
– Мороженое? Мятные конфеты?
– Нет, я правда ничего не хочу.
– Леденцы?
Мы уже занимали места, а я все никак не мог успокоиться.
Хотя «Экзорсиста» к тому времени и заклеймили как смехотворную халтуру, с самого начала стало ясно, что это не просто ужастик, а действительно страшный фильм. Каждый страшный эпизод предварялся полной тишиной, зрителя долго накручивали, умело подводя к моменту, когда дьявол разоблачает себя в образе ребенка. К знаменитой сцене с крутящейся головой половина женщин в зале издала по крайней мере по одному испуганному возгласу, и Хелен не была исключением. Она не спасовала перед христианским бугаем, но, глядя на тринадцатилетнюю девочку, совершенно обмякла. Начиная с середины фильма, каждый раз, когда экзорсист подходил к двери Риган, она хватала меня за руку и даже трижды сдавленно вскрикнула. Я был напуган не меньше, но сидел, не шелохнувшись, безмятежно глядя на экран и лишь изредка позволяя себе иронический смешок. В некотором смысле все встало на свои места. Я – храбрый мужчина – должен был защищать ее – хрупкую женщину. Так-то лучше.
Я хотел, чтобы она была одновременно и храброй, и беззащитной.
Самоанализ дает то, что обещает, оправдывая ожидания. Неожиданно один из важных секретов моих прошлых отношений выплывает наружу. Возможно, самый важный.
Я говорю о двойном стандарте: человек способен одновременно желать взаимоисключающих вещей.
Это интересно. Сидишь, прокручиваешь прошлое, и вдруг что-то проясняется. Раньше я считал, что это свойственно только женщинам – желать в одно и то же время несовместимых вещей: мужчину жесткого и Уязвимого; сильного и беспомощного;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65
Демонстранты, похоже, услышали. Они повернулись в мою сторону и стали скандировать так, как будто речь шла обо мне, а не о фильме: Запретить позор!
А я кричал в ответ – одинокий проповедник, к которому не пришли на свидание и который вымещает свою злобу на Боге и кучке его недалекой паствы, – Бога нет, Бога нет.
И вдруг до меня дошло, что эти верующие не такие уж кроткие и милосердные. Среди них были старушки-божьи-одуванчики, но имелись и крепкие мужчины средних лет, особенно выделялся один, с головой помидора-мутанта. Я слышал, что в Америке ортодоксальные верующие громили больницы, в которых прерывали беременность, но мне и в голову не могло прийти, что и представителей англиканской Церкви религиозный фанатизм способен довести до такой степени озлобления. А Помидорная Башка уже направлялся в мою сторону с весьма угрожающим видом. Я продолжал свое «Бога нет, Бога нет», но уже без энтузиазма. Помидорная Башка мне совсем не нравился.
Через несколько мгновений он был в метре от меня и орал «Запретить позор» прямо мне в лицо. Он был в ярости.
Потом он остановился, презрительно посмотрел на меня и сделал еще один шаг. Голосом он обладал гораздо более грубым и злым, чем можно было ожидать от ученика Господа.
– Парень, у тебя проблемы с Иисусом? Если ты, того, не любишь Господа нашего, значит, не любишь меня, ты понял? Мне и моим друзьям не нравится, как ты себя ведешь, ты нас обижаешь, ты понял? А у нас принято око за око, зуб за зуб, ты понял?
Судя по выговору, он был из Америки. Один из этих ортодоксальных психов. Он подошел еще ближе, дыхнул, и я узнал, что на завтрак у него были ветчина и слабозаваренный чай. Я посмотрел ему в глаза. И вдруг понял, что, независимо от того, откуда этот человек и какого вероисповедания, он – сумасшедший и готов ударить меня. Я моргнул. Потом еще раз. Я прикидывал, возможно ли повторение чуда преображения Павла в ускоренном варианте. И тут услышал голос за спиной.
– А вы – христианин?
Голос был мягкий, чуть надтреснутый. Повеяло запахом «Мальборо», смешанным с ароматом каких-то духов, к которым я очень скоро привыкну. Помидорная Башка растерялся, когда Хелен подошла и встала между нами.
– А вы – христианин? – повторила она уже чуть громче.
Толстяк посмотрел на нее:
– Девушка, я думаю, вам лучше не лезть.
– Сэр, ответьте на мой вопрос: вы – христианин?
– Девушка, это дурацкий вопрос.
– Но будьте любезны, ответьте на него.
– Христианин ли я? Можете не сомневаться, девушка. Да славится дело Иисуса.
Хелен невинно улыбнулась, пожала плечами и сказала:
– Ну так простите его.
Затем взяла меня под руку и увела. Я оглянулся. Помидорная Башка стоял с раскрытым ртом. Я почувствовал, как рука Хелен подталкивает меня к входу в кинотеатр. Там, внутри, в логове Сатаны, мы были в безопасности.
Это произошло в четверть девятого. Никогда не забуду ту минуту, потому что именно тогда я влюбился в Хелен. Я вообще легко влюбляюсь. Это, как показывает анализ, не очень разумно. Может быть, это одна из причин моих неудачных романов.
С другой стороны, это… неплохо. Я влюбляюсь легко, но редко, а если влюбляюсь, то по-настоящему, насколько можно судить с позиций сегодняшнего дня.
Что такое настоящая любовь? Мне не хватает слов. Я скатываюсь на рекламные образы: юноша и девушка жуют «Хаген-Даз», сидя у мерцающего камина/телевизора, лица застилает дым «Голд Бленда». Любовь – стержневая ассоциация для огромного количества продуктов. Мясо – это любовь. Мороженое – любовь. Духи – тоже любовь. И бриллианты – любовь. Поэтому вместо понятия любви у меня в голове некий суррогат. Но это не мешает мне распознавать ее при встрече – как и неудачу. И тогда это была любовь к Хелен.
Когда Хелен наконец заговорила, в ее голосе было все: и материнская забота, и раздражение, и немножко злости, и до черта сексуальности.
– Что ты сделал?
– He знаю. Они действовали мне на нервы. Ведь это просто кино.
– И они ни с того ни с сего стали угрожать тебе?
– Нет. Сначала я скандировал.
– Что?
– «Бога нет». Я думал, это безобидно. Считал, они настоящие христиане.
– Христиане придумали крестовые походы и инквизицию. Нельзя недооценивать агрессивность верующих.
– Хочешь поп-корна?
Я сменил тему разговора, потому что, хоть и влюбился в Хелен, чувствовал себя униженным. Хелен спасла меня. В моем понимании, это мужчина должен спасать женщину, конечно, если речь идет о ситуации с угрозой физического насилия. Я знал это, потому что смотрел голливудские фильмы и английское телевидение. В ранние годы, до того, как я начал работать в рекламном бизнесе, у меня путались реальная жизнь и продукт массовой культуры.
Образ мужчины, спасающего женщину, был на удивление стабилен: единственное исключение – Эмма Пил из «Мстителей». Мне следовало надрать задницу помидороголовому американцу, докучающему Господу всякими дурацкими лозунгами, а вместо этого Хелен разогнала тучи своим хрипловатым голосом.
– Нет, спасибо.
– Мороженое? Мятные конфеты?
– Нет, я правда ничего не хочу.
– Леденцы?
Мы уже занимали места, а я все никак не мог успокоиться.
Хотя «Экзорсиста» к тому времени и заклеймили как смехотворную халтуру, с самого начала стало ясно, что это не просто ужастик, а действительно страшный фильм. Каждый страшный эпизод предварялся полной тишиной, зрителя долго накручивали, умело подводя к моменту, когда дьявол разоблачает себя в образе ребенка. К знаменитой сцене с крутящейся головой половина женщин в зале издала по крайней мере по одному испуганному возгласу, и Хелен не была исключением. Она не спасовала перед христианским бугаем, но, глядя на тринадцатилетнюю девочку, совершенно обмякла. Начиная с середины фильма, каждый раз, когда экзорсист подходил к двери Риган, она хватала меня за руку и даже трижды сдавленно вскрикнула. Я был напуган не меньше, но сидел, не шелохнувшись, безмятежно глядя на экран и лишь изредка позволяя себе иронический смешок. В некотором смысле все встало на свои места. Я – храбрый мужчина – должен был защищать ее – хрупкую женщину. Так-то лучше.
Я хотел, чтобы она была одновременно и храброй, и беззащитной.
Самоанализ дает то, что обещает, оправдывая ожидания. Неожиданно один из важных секретов моих прошлых отношений выплывает наружу. Возможно, самый важный.
Я говорю о двойном стандарте: человек способен одновременно желать взаимоисключающих вещей.
Это интересно. Сидишь, прокручиваешь прошлое, и вдруг что-то проясняется. Раньше я считал, что это свойственно только женщинам – желать в одно и то же время несовместимых вещей: мужчину жесткого и Уязвимого; сильного и беспомощного;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65