Он снова меня поцеловал, потом взял мою руку и стоял рядом до тех пор, пока ему не показалось, что я уснула. Мне было так его жалко. – Печально вздохнув, она смолкла и провела языком по спекшимся губам. – А потом он ушел, но оставил письмо, в котором было написано – я слово в слово помню, что там было написано: «Моя дорогая спящая голубка, не бойся ночи, потому что ночь – моя сообщница, я приду за тобой вместе с ней…» Вот что он тогда мне сказал, а потом написал в письме.
Она пообещала, что как-нибудь покажет мне все письма, которые ей написал отец, но так и не показала. Еще она любила вспоминать, как в детстве он поднимал ее одной рукой до самой люстры, висевшей когда-то в столовой, старинной люстры, которая в один прекрасный день много лет спустя разбилась сама собой, – никто до нее даже не дотрагивался, а она разлетелась вдребезги; Сусана отчетливо помнила эту сцену, помнила крепкие отцовские руки, восторг, нежность и чувство защищенности, которые охватывало ее наверху, и еще ослепительный свет хрусталя, и головокружительное приземление, и смех матери. И теперь, особенно в те ночи, когда ей становилось совсем плохо, в груди кололо и она лежала почти без сознания, воспоминания об отце согревали ее, и она ощущала внутри себя слепящий свет люстры, которой в доме давно уже не было, и порыв нежности вновь поднимал ее над жаром, над лихорадкой, над одиночеством, над кошмаром кровавой мокроты и неотвязного предчувствия смерти.
Глава третья
1
Я пересек улицу Камелий, неся под мышкой папку с рисунками и коробку с карандашами «Фабер». Возле изгороди я, как обычно, поболтал с братьями Чакон и уже собирался войти в сад, как вдруг услышал скрип тормозов и обернулся. Была среда, единственный день недели, когда сеньора Анита не работала. Она развешивала белье в саду за ивой, зажав в зубах две прищепки и мурлыча веселую песенку.
Из-за угла улицы Алегре-де-Далт появилась «балилья» с дымящимся радиатором – похоже, шофер ошибся и свернул не в том месте; автомобиль остановился, собираясь развернуться и выехать на нужную улицу, мгновение постоял, однако дверца так и не открылась. Когда же «балилья» дала задний ход и скрылась за углом, на дороге, словно из-под земли, вырос какой-то человек. В одной руке он держал перевязанный бечевкой картонный чемодан, другую сунул в карман брюк. Был он средних лет, наружности несколько потрепанной и в то же время живописной, нижняя челюсть выдавалась вперед, а из-под серой шляпы смотрели умные внимательные глаза. Он не спеша оглядел улицу, затем сад и особняк и наконец, наклонив голову, уставился на свои ботинки. Со стороны могло показаться, что незнакомец только для того и приехал, чтобы, встав посреди улицы, спокойно и вдумчиво оценить плачевное состояние своих бело-коричневых штиблет. В напряженности его сутулых плеч мне почудилось что-то знакомое.
Сперва мне пришло в голову, что это отец Сусаны, но в следующий миг я узнал незнакомца: передо мною был не кто иной, как Нанду Форкат. Он очень изменился, был без темных очков, казался похудевшим и гораздо более растерянным, чем пять месяцев назад, когда впервые возник перед нами на пороге своего дома. Неподвижный и погруженный в себя, он, казалось, никуда не уезжал и теперь, как ни в чем не бывало, снова собирается шагнуть на край канавы, как в тот самый вечер. Как и тогда, он стоял, слегка наклонившись вперед, его взгляд был таким же внимательным и осторожным. Я переглянулся с братьями Чакон: несомненно, они тоже его узнали. Он сделал несколько шагов к дому, а я все стоял у приоткрытой калитки. Неожиданно Форкат подошел ко мне. Он поднял голову и заговорил, но его слегка косящий взгляд сбивал с толку, и мы не поняли, к кому из нас он обращается:
– Здесь живет сеньора Анита Франк?
– Да, сеньор, – ответили мы хором.
Я был уверен, что он видел сеньору Аниту в саду и спросил просто так, из вежливости. Я попятился, и он неторопливо прошел в сад. Мать Сусаны его не заметила. Почему-то я был уверен – они давно друг друга знают, хотя в тот миг ничто не говорило об этом. Позже капитан рассказал, что много лет назад, в те времена, когда донья Анита прислуживала в доме сеньорито Кима и еще не была в него влюблена, она наверняка встречала Форката в каком-нибудь баре на Паралело и даже кокетничала с ним. Некоторое время Форкат смотрел, как она вешает белье, затем неторопливо, но решительно направился к ней через сад, и мне пришло в голову, что он давно готовился к этой встрече.
Я вошел вслед за ним, мне нужно было как-то попасть на террасу. Не доходя до двери, я остановился и увидел, как Форкат, поставив чемодан на землю, снял шляпу и протянул руку сеньоре Аните. Пока он доставал из кармана какое-то письмо, она стояла закрыв лицо руками, удивленная и обрадованная. Я не расслышал его первых приветствий, однако потом он проговорил немного громче, тепло и растроганно:
– Я приехал из Тулузы, привез весточку от Кима.
Охваченная противоречивыми чувствами, не зная, радоваться ей или огорчаться, она ответила не сразу:
– Этого не может быть. Господи! Неужели тебя и вправду прислал этот болтун?
– Да, именно он.
– Но почему… почему он не приехал сам?
– Ты ведь прекрасно знаешь.
– Как он, чем занимается? Неужели помнит, что у него есть семья?
– Конечно, он вас помнит. Вот, возьми.
Он вручил ей конверт без марки, который она поспешно вскрыла, пробежала глазами несколько строк и, узнав почерк, вскрикнула от радости и бросилась на шею нежданному гостю. Но в следующий момент отскочила, смутившись от неумеренного проявления своих чувств, однако очень скоро поняла, что обрадовалась напрасно. В первых же строках муж просил, чтобы она приняла его друга Нанду Форката и разместила его со всеми удобствами, поскольку в Барселоне его ждет одно чрезвычайно важное дело. Чем обернулось пребывание гостя в доме, я узнал очень скоро, однако в тот день, читая письмо Кима, сеньора Анита не догадывалась, что просьба мужа приютить в доме своего друга, оказавшегося в затруднительном положении, положит начало самым приятным событиям ее жизни за много лет. К тому же в конце письма Ким напомнил о своей давней мечте забрать к себе девочку, когда она сможет путешествовать, не рискуя здоровьем; однако о том, чтобы начать с женой новую жизнь за пределами Испании, не говорилось ни слова.
Они немного поболтали в саду, пока она развешивала белье, а чуть позже, когда я уже занялся рисунком, сидя за раздвижным столиком, а Сусана, вне себя от волнения, вертелась в кровати – я сказал ей, что этот человек наверняка привез вести от ее отца, – к нам на террасу, улыбаясь, вошла сеньора Анита, держа под руку Форката.
– Детка, это сеньор Форкат. Твой папа любит его, как брата, – сказала она и поспешно добавила, глядя на него искрящимися голубыми глазами:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57
Она пообещала, что как-нибудь покажет мне все письма, которые ей написал отец, но так и не показала. Еще она любила вспоминать, как в детстве он поднимал ее одной рукой до самой люстры, висевшей когда-то в столовой, старинной люстры, которая в один прекрасный день много лет спустя разбилась сама собой, – никто до нее даже не дотрагивался, а она разлетелась вдребезги; Сусана отчетливо помнила эту сцену, помнила крепкие отцовские руки, восторг, нежность и чувство защищенности, которые охватывало ее наверху, и еще ослепительный свет хрусталя, и головокружительное приземление, и смех матери. И теперь, особенно в те ночи, когда ей становилось совсем плохо, в груди кололо и она лежала почти без сознания, воспоминания об отце согревали ее, и она ощущала внутри себя слепящий свет люстры, которой в доме давно уже не было, и порыв нежности вновь поднимал ее над жаром, над лихорадкой, над одиночеством, над кошмаром кровавой мокроты и неотвязного предчувствия смерти.
Глава третья
1
Я пересек улицу Камелий, неся под мышкой папку с рисунками и коробку с карандашами «Фабер». Возле изгороди я, как обычно, поболтал с братьями Чакон и уже собирался войти в сад, как вдруг услышал скрип тормозов и обернулся. Была среда, единственный день недели, когда сеньора Анита не работала. Она развешивала белье в саду за ивой, зажав в зубах две прищепки и мурлыча веселую песенку.
Из-за угла улицы Алегре-де-Далт появилась «балилья» с дымящимся радиатором – похоже, шофер ошибся и свернул не в том месте; автомобиль остановился, собираясь развернуться и выехать на нужную улицу, мгновение постоял, однако дверца так и не открылась. Когда же «балилья» дала задний ход и скрылась за углом, на дороге, словно из-под земли, вырос какой-то человек. В одной руке он держал перевязанный бечевкой картонный чемодан, другую сунул в карман брюк. Был он средних лет, наружности несколько потрепанной и в то же время живописной, нижняя челюсть выдавалась вперед, а из-под серой шляпы смотрели умные внимательные глаза. Он не спеша оглядел улицу, затем сад и особняк и наконец, наклонив голову, уставился на свои ботинки. Со стороны могло показаться, что незнакомец только для того и приехал, чтобы, встав посреди улицы, спокойно и вдумчиво оценить плачевное состояние своих бело-коричневых штиблет. В напряженности его сутулых плеч мне почудилось что-то знакомое.
Сперва мне пришло в голову, что это отец Сусаны, но в следующий миг я узнал незнакомца: передо мною был не кто иной, как Нанду Форкат. Он очень изменился, был без темных очков, казался похудевшим и гораздо более растерянным, чем пять месяцев назад, когда впервые возник перед нами на пороге своего дома. Неподвижный и погруженный в себя, он, казалось, никуда не уезжал и теперь, как ни в чем не бывало, снова собирается шагнуть на край канавы, как в тот самый вечер. Как и тогда, он стоял, слегка наклонившись вперед, его взгляд был таким же внимательным и осторожным. Я переглянулся с братьями Чакон: несомненно, они тоже его узнали. Он сделал несколько шагов к дому, а я все стоял у приоткрытой калитки. Неожиданно Форкат подошел ко мне. Он поднял голову и заговорил, но его слегка косящий взгляд сбивал с толку, и мы не поняли, к кому из нас он обращается:
– Здесь живет сеньора Анита Франк?
– Да, сеньор, – ответили мы хором.
Я был уверен, что он видел сеньору Аниту в саду и спросил просто так, из вежливости. Я попятился, и он неторопливо прошел в сад. Мать Сусаны его не заметила. Почему-то я был уверен – они давно друг друга знают, хотя в тот миг ничто не говорило об этом. Позже капитан рассказал, что много лет назад, в те времена, когда донья Анита прислуживала в доме сеньорито Кима и еще не была в него влюблена, она наверняка встречала Форката в каком-нибудь баре на Паралело и даже кокетничала с ним. Некоторое время Форкат смотрел, как она вешает белье, затем неторопливо, но решительно направился к ней через сад, и мне пришло в голову, что он давно готовился к этой встрече.
Я вошел вслед за ним, мне нужно было как-то попасть на террасу. Не доходя до двери, я остановился и увидел, как Форкат, поставив чемодан на землю, снял шляпу и протянул руку сеньоре Аните. Пока он доставал из кармана какое-то письмо, она стояла закрыв лицо руками, удивленная и обрадованная. Я не расслышал его первых приветствий, однако потом он проговорил немного громче, тепло и растроганно:
– Я приехал из Тулузы, привез весточку от Кима.
Охваченная противоречивыми чувствами, не зная, радоваться ей или огорчаться, она ответила не сразу:
– Этого не может быть. Господи! Неужели тебя и вправду прислал этот болтун?
– Да, именно он.
– Но почему… почему он не приехал сам?
– Ты ведь прекрасно знаешь.
– Как он, чем занимается? Неужели помнит, что у него есть семья?
– Конечно, он вас помнит. Вот, возьми.
Он вручил ей конверт без марки, который она поспешно вскрыла, пробежала глазами несколько строк и, узнав почерк, вскрикнула от радости и бросилась на шею нежданному гостю. Но в следующий момент отскочила, смутившись от неумеренного проявления своих чувств, однако очень скоро поняла, что обрадовалась напрасно. В первых же строках муж просил, чтобы она приняла его друга Нанду Форката и разместила его со всеми удобствами, поскольку в Барселоне его ждет одно чрезвычайно важное дело. Чем обернулось пребывание гостя в доме, я узнал очень скоро, однако в тот день, читая письмо Кима, сеньора Анита не догадывалась, что просьба мужа приютить в доме своего друга, оказавшегося в затруднительном положении, положит начало самым приятным событиям ее жизни за много лет. К тому же в конце письма Ким напомнил о своей давней мечте забрать к себе девочку, когда она сможет путешествовать, не рискуя здоровьем; однако о том, чтобы начать с женой новую жизнь за пределами Испании, не говорилось ни слова.
Они немного поболтали в саду, пока она развешивала белье, а чуть позже, когда я уже занялся рисунком, сидя за раздвижным столиком, а Сусана, вне себя от волнения, вертелась в кровати – я сказал ей, что этот человек наверняка привез вести от ее отца, – к нам на террасу, улыбаясь, вошла сеньора Анита, держа под руку Форката.
– Детка, это сеньор Форкат. Твой папа любит его, как брата, – сказала она и поспешно добавила, глядя на него искрящимися голубыми глазами:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57