Он пододвинул к Гиппиасу стол тем углом, на котором красовался торт.
– Убирайся вон! – яростно вскричал Гиппиас, вскакивая с кресла. – Говорю тебе, что я к нему не притронусь! Это же смерть! Это еще в сто раз вреднее, чем проклятый слоеный рождественский пудинг! Какой дурак все это придумал? Кто посмел прислать мне этот торт? Мне! Это же оскорбление.
– Никто не заставляет вас есть его до обеда, – сказал Адриен, продолжая направлять на него угол стола, – но вы должны взять свою долю и сделать вид, что вы ее едите. Тому, кто столько сделал для того, чтобы состоялась эта свадьба, совесть не позволит отказаться от причитающейся ему доли ее плодов. Девушки, как я слышал, сначала томят этот торт у себя под подушкой, и от этого им снятся свадебные сны, – говорят, что сны эти особенно легкие. Это отменный торт, и, клянусь честью, он появился на свет с вашей помощью, – ну, конечно же, вы приложили к этому руку! Ну так вот, он перед вами.
Стол снова надвинулся на Гиппиаса. Тот быстро обежал его вокруг и в изнеможении плюхнулся на диван.
– Конечно! – вскричал он. – Ты на целый день испортил мне аппетит!
– Так что же, выходит, я должен буду сказать Ричарду, что вы не захотели отведать даже крохотного кусочка его торта? – сказал Адриен, положив руки на стол и уставившись на дядюшку.
– Ричарду?
– Да, вашему племяннику и моему кузену. Ричарду! Вашему спутнику, с которым вы приехали в Лондон. Вы же знаете – он женился? Обвенчался сегодня утром в Кенсингтонской приходской церкви, с особого разрешения, не то в половине двенадцатого, не то без двадцати двенадцать. Обвенчался и отправился провести медовый месяц на острове Уайт, прелестном местечке, где можно отлично прожить это время. Должен уведомить вас, что с вашей помощью, сэр, опыт сей удался!
– Ричард женился!
Гиппиасу приходили на ум какие-то доводы, которые должны были это известие опровергнуть, однако их надо было высказать вслух, а он был так всем услышанным потрясен, что мысли его спутались. Рука его, направившаяся было ко лбу, чтобы погладить оболочку этого вместилища разума, тут же бессильно повисла.
– Конечно же, вам все это было известно? Вы ведь так настаивали на том, чтобы его доверили вашему попечению…
– Женился? – Гиппиас привскочил – наконец-то он все понял. – Как, ведь он же еще не достиг совершеннолетия! Он же еще совсем ребенок.
– Все это так. Но тем не менее ваш ребенок женился. Приври как мужчина и заплати, что положено. И никаких помех. В нашей благородной стране достаточно того, что на вас брюки, и получить такое разрешение совсем просто. Интересы нравственности требуют, чтобы трудностей в этом отношении не возникало. Кто же вам поверит, что вы ничего об этом не знали?
– Черт знает что! Мерзкая шутка! Я бы предпочел, сэр, чтобы предметом ваших насмешек вы избрали кого-нибудь другого, – нахмурившись, буркнул Гиппиас и снова водрузился на диван. – Можешь успокоиться. Сегодня ты меня доконал.
Адриен сел в кресло; он принялся постепенно убеждать дядюшку, что все это действительно так, и завершил свои речи искусной концовкой. Он испытывал явное удовольствие от всех содроганий, в которые он того повергал; наконец Гиппиас все же ему поверил и, обливаясь потом, вскричал:
– Теперь становится понятным, почему он так вел себя со мной! Мальчишка, должно быть, адски хитер! Я это ощущаю… вот здесь, – он провел рукою по грудобрюшной преграде. – Мне не по силам этот мир дураков, – слабеющим голосом добавил он и закрыл глаза. – Нет, обедать я не могу. Есть? Как бы не так… Пообедаете без меня!
Вскоре Гиппиас ушел к себе, чтобы лечь в постель.
– Вот к чему приводят все наши тщательно продуманные планы! – раздеваясь, бормотал он. – Бедный Остин! – и уже после того, как голова его провалилась в подушку, продолжал: – Может статься, сегодняшнее голодание пойдет мне на пользу. – Все его философские убеждения достались Колитику дорогою ценою; у него было право их исповедовать.
Адриен продолжил начатое шествие с тортом.
Он приметил меланхолическую фигуру дяди Алджернона, который ездил верхом по Роу, нагуливая себе аппетит; и вид у него был такой, будто направляющая его шаги надежда, как и он, лишилась ноги. Капитан не преминул обратить внимание на нескладный сверток в руках у племянника.
– Надеюсь, я несу его достаточно напоказ? – спросил Адриен. – Там внутри есть нечто такое, что может умиротворить все тревоги нашей страны. Теперь девушки и женщины доброй старой Англии могут спать спокойно. Я чуть было не решил водрузить его на шест и пригласить бродячих музыкантов, чтобы поторжественнее отметить это событие. Это свадебный торт нашего дорогого Ричарда. Он обвенчался сегодня утром в половине двенадцатого по разрешению Кенсингтонской приходской церкви; а так как кольцо свое он потерял, то воспользовался для этого кольцом слезливой хозяйки дома, в котором поселилась его красавица-невеста, – она в ту минуту стояла уже с ним перед алтарем. Знак прощания с холостяцкой жизнью, а ее – с девической вы можете тотчас же испробовать, если сочтете нужным, и по мере возможности переварить в собственном желудке.
Алджернон одобрительно свистнул:
– Дочь адвоката Томсона! – воскликнул он. – Я встретил их вчера где-то неподалеку. Он мне ее представил. Прехорошенькая.
– Нет, – поправил Адриен. – Это мисс Десборо, девушка с фермы и католичка. В духе нашей пастушеской Англии времен Плантагенетов! Она такая же дочь Томсона, как Ричард – сын Вельзевула. Но как бы там ни было, этот безумец опутан теперь цепями Гименея, а свадебный торт нарезан на куски. Не угодно ли вам получить свою долю?
– Только ни в коем случае не сейчас! – на лице Алджернона появилась не свойственная ему задумчивость. – А отец знает?
– Нет еще. Узнает сегодня вечером, часам к девяти.
– Раз так, то мне надо будет повидаться с ним до семи. Не говори ему, что ты меня видел. – Он кивнул племяннику и пришпорил лошадь.
– Ему понадобились деньги! – вскричал Адриен и потащил свое горючее дальше.
Увенчать все радости его созерцательной души должны были женщины. Он оставил их под самый конец. Милые, непосредственные создания! Никакое несварение желудка не угомонит их пронзительных выкриков, никакие корыстные расчеты не сдержат их, не помешают им упасть в обморок. На женщину всегда можно положиться. Недаром ведь в «Котомке пилигрима» о ней сказано: «Мать-Природа никогда не отнимает ее от груди», и говорится это отнюдь ей не в похвалу. Во все века каждая женщина остается Евою; а меж тем та же «Котомка пилигрима» старается уверить нас, что Адам с течением времени становится если не мудрее, то уж во всяком случае осторожнее, ибо прежний опыт, как-никак, чему-то его научил. Может статься, сказанное в этой книге означает, что мужчина на протяжении веков развивается, а женщина остается такою, какою и была.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171