– О боже, я просто не могла дождаться, когда же ты приедешь, – приветствовала ее Элиза. Помада с одного края губ у нее стерлась, поскольку она слишком часто прикрывала рот ладонью. – Я хочу знать все подробности о том, как ты об этом услышала.
Эмма озадаченно улыбнулась.
– О чем услышала? – спросила она, глядя поверх плеча Элизы.
– Как, ты ничего не знаешь?
– А что я должна знать?
– Сидни Уэверли вернулась в город.
Элиза почти прошипела эти слова, точно они были бранными.
Глаза Эммы впились в Элизу, но на лице ее не дрогнул ни один мускул. Так вот почему все вели себя так странно? Потому что Сидни вернулась и им не терпелось увидеть, как отреагировала на это Эмма? Это обеспокоило ее – по многим причинам, главной из которых было то, что люди полагали, будто она должна как-то отреагировать, будто это вызовет у нее тревогу.
– Она приехала в среду и живет у сестры, – продолжала между тем Элиза. – Сегодня она даже помогала Клер на банкете в Хикори. Ты что, в самом деле ничего не знала?
– Нет. Ну, вернулась и вернулась. И что?
Элиза вскинула брови.
– Не думала, что ты так спокойно это воспримешь.
– Она никогда ничего для нас не значила. И мы с Хантером-Джоном очень счастливы. У меня нет причин беспокоиться. Мне нужно найти мать. Пообедаем на следующей неделе? Ну, целую.
Она наконец обнаружила мать – та сидела за столиком, потягивая шампанское, и оживленно разговаривала со знакомыми, которые подходили поприветствовать ее. Царственная и элегантная, Ариэль выглядела лет на десять младше своего истинного возраста. Как и у Эммы, у нее были светлые волосы и роскошная грудь. Она ездила на машине с откидным верхом, носила бриллианты с джинсами и не пропускала ни одной встречи с одноклассниками. Южанка до мозга костей, она, казалось, плакала не слезами, а водой прямо из Миссисипи, и ее всегда окружал еле уловимый аромат тополя и персиков.
Ариэль вскинула глаза, и Эмма мгновенно поняла, что мать все знает. И не просто знает, а очень этому не рада. Нет, нет, нет, взмолилась про себя Эмма. Ничего страшного не произошло. Не раздувай из мухи слона, мама. Ариэль поднялась и, оставив отца Эммы одного, улыбнулась дразнящей улыбкой, призванной заставить его с нетерпением дожидаться ее возвращения.
– Выйдем на террасу, – сказала она, крепко взяв дочь под локоть и решительно увлекая ее на улицу.
Проходя мимо небольших групп людей, вышедших покурить, они улыбались; улыбки сигнализировали, что все в порядке.
– Ты, без сомнения, уже слышала о Сидни Уэверли, – произнесла Ариэль, едва они уединились в уголке. – Не волнуйся. Все будет хорошо.
– Я не волнуюсь, мама.
Ариэль и бровью не повела.
– Вот чего я от тебя хочу. Во-первых, ублажай Хантера-Джона изо всех сил. Во-вторых, привлекай к себе больше внимания. В следующие выходные я дам в вашем доме прием в твою честь. Пригласи всех своих близких друзей. Пусть все видят, какая ты красавица. Пускай Хантер-Джон увидит, как тебе все завидуют. В понедельник мы с тобой отправимся по магазинам, и я куплю тебе новое платье. Ты бесподобна в красном, и Хантер-Джон любит, когда ты надеваешь красное. Кстати, почему ты в черном? Белое тебе куда больше идет.
– Мама, возвращение Сидни меня не беспокоит.
Ариэль обеими руками взяла дочь за подбородок.
– И совершенно напрасно, золотко. Первая любовь не забывается. Но если ты будешь постоянно напоминать мужу, почему он выбрал тебя, то никаких трудностей не возникнет.
Потом, поздно вечером, Эмма изнемогала от желания поскорее очутиться в постели с Хантером-Джоном. Она пыталась убедить себя, что эта горячность не имеет никакого отношения к возвращению Сидни. Когда они вернулись домой, она заглянула к мальчикам, которые мирно спали в своих комнатах, и рассеянно пожелала спокойной ночи няне. Раздеваться она начала, едва переступив порог спальни, и вскоре уже стояла посреди комнаты в одних туфлях на каблуках и жемчужном ожерелье, которое Хантер-Джон подарил ей в прошлом году на ее двадцать седьмой день рождения.
Хантер-Джон появился несколько минут спустя с сэндвичем и бутылкой пива. От бальной еды, как он ее называл, у него всегда только разыгрывался аппетит. Эта история повторялась всякий раз, когда они возвращались домой с приема, и, хотя Эмма не слишком одобряла эту его привычку, ссориться из-за такого пустяка не стоило. В конце концов, он приходил с едой к ней в постель, а не поглощал ее в одиночку на кухне.
Обнаружив жену обнаженной, он, похоже, не удивился. Когда же это успело стать предсказуемым, а не желанным? Впрочем, Хантер-Джон улыбнулся, когда она неторопливо приблизилась и забрала у него пиво и тарелку с сэндвичем. Эмма поставила их на столике у двери и за лацканы смокинга повлекла мужа к постели.
Хантер-Джон засмеялся и позволил ей толкнуть его на кровать.
– И чему я этим обязан? – поинтересовался он, когда она потянула вниз язычок его молнии.
Она оседлала его, молча глядя ему в глаза, и немного замешкалась, не нарочно, вовсе не намереваясь распалить его. Однако он знал, на какие ухищрения она способна, и решил, что она медлит намеренно, чтобы доставить ему удовольствие, и эта мысль возбудила его. Его руки попытались совладать с ее бедрами, и он задвигался под ней, однако она оставалась неподвижной.
Эмма обожала секс и знала, что у нее талант, что в постели ей нет равных. Но вдруг ее мать права? Вдруг это все, что у нее есть? Не будь у нее этого дара, был бы Хантер-Джон сейчас здесь? Нужно ли ей волноваться, что Сидни вернулась?
– Хантер-Джон! – прошептала она, склоняясь, чтобы поцеловать его. – Ты меня любишь?
Его смех перешел в стон, так сильно его возбудило то, что он считал предварительной игрой.
– Ладно, признавайся: что натворила?
– Что?
– Купила что-нибудь? – спросил он снисходительно. – Что-нибудь дорогое? Вот из-за чего весь этот спектакль?
Он решил, что ей что-то от него нужно. Впрочем, откровенно говоря, так оно и было. Всегда. Она всегда добивалась от него того, что ей было нужно, таким способом. Всего, кроме одной вещи. От нее не ускользнуло, что Хантер-Джон оставил ее вопрос без ответа. Он не сказал, что любит ее.
Однако в прошлом он любил Сидни, а это значило, что следовало сделать так, как велела ей мать. Бороться за то, что у нее есть.
– Я хочу купить себе красное платье, – призналась она, чувствуя себя птицей, угодившей в терновый куст, колючую боль, страх, гнев. – Красивое красное платье.
– Мне не терпится увидеть тебя в нем.
– Увидишь. А потом увидишь меня без него.
– Вот это мне нравится.
В понедельник днем Клер у себя за столом в кладовой положила трубку телефона, но из руки ее так и не выпустила.
Когда чувствуешь, что что-то не так, но не можешь понять, что именно, самый воздух вокруг тебя изменяется.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62