– Я думал об этом. В чем тут суть? Как бы то ни было, пока что вы нужны мне оба.
Пол приподнялся на локте, взглянул на Ходдинга.
– Вы думаете? Моя работа почти закончена. Вы можете нанять другого водителя.
– Ты лучше, чем кто-либо другой. Ты знаешь машину досконально, как никто. Это похоже… ну, представь девушку, отправляющуюся в свадебное путешествие с личным гинекологом, спящим в соседней комнате.
– Можно было бы найти сравнение получше, – ответил Пол с видимым отвращением.
– А что до Сибил, – Ходдинг сделал паузу, – не могу всего объяснить. Во всяком случае, не собираюсь. Не сейчас. Возможно, вообще не буду. Скажу лишь, что пока не получаю всего, чего хочу. Ты же знаешь, сейчас не время оставаться одному. А мы, мы дружны. А что касается того или другого, сейчас не время для какого-то нажима, не так ли?
Что-то в подсознании беспокоило Пола, но ощущение было неясным – на душе скребли кошки. От терпкого вина сводило челюсти.
– Не знаю, – ответил он, зевая. – Не знаю. – Ему просто нужно было поспать.
В ту ночь Сибил увидела кавалькаду автомобилей, идущих от шоссе к вилле. Огни мигали, словно фонарики или жуки-светлячки, а над ней, как раз позади стены, скрытой жимолостью, шла другая процессия – вниз от вершины. Этна извергалась в течение дня, и в освещенной ночи сверкала яркая оранжевая полоса. Казалось, это ничем не угрожает людям. Прежде Сибил никогда не видела действующего вулкана и была как-то разочарована словами Веры: «Типичная сицилийская мелодрама. А главное в ней то, что кто-нибудь будет из кожи вон лезть, чтобы покончить с собой. Это случается несколько раз в году». Что до слуг, носящихся по дому, они, похоже, вообще не замечали горы. Возможно, подумала с надеждой Сибил, потом станет хуже.
Через несколько минут во дворе появились жуки-светлячки, и она напрочь избавилась от ощущения отрешенности среди шквала приветствий, поцелуев, щелканья каблуков, скрипа кожаных чемоданов. Консуэла вдобавок обзавелась еще одной всюду писающей шелковистой собачкой.
Приехали Клоувер и Баббер Кэнфилд, доктор Грушили, Карлотта Милош в каком-то неогреческом платье с мятыми складками и Гэвин Хэннесси, выглядевший странно изможденным и трезвым, как будто при нем только что пристрелили хромую лошадь. Ходдинг поцеловал мать в щеку, погладил по голове и последовал за ней, взяв дорожные сумки. Пол устало вытянулся у ног Сибил на еще теплых камнях.
– Как дела? – спросил он.
– Хорошо. Вера удивительна. Она знает все, но мы много не разговариваем. А ты?
– Прекрасно. У него масса энергии. Невероятно. – Пол рассмеялся. – Я нашел хороший гараж. Это дело. Мы испытаем «Скорпион» завтра. Нет смысла откладывать. Другой будем держать в резерве. Господи! Теперь я спокоен. – Он лег, закинув руки за голову.
– Когда ты вот так лежишь, – сказала Сибил, – я хочу поцеловать тебя и быть с тобой. – Пол взглянул на нее, улыбнулся.
– Спасибо. Мне хорошо с тобой. Но не надо. Я так же волнуюсь, как и ты. – Он быстро сел, поджав колени, нахмурился. – В гонке это плохое начало, но не столь уж, вряд ли здесь можно так разогнаться, чтобы разбиться в лепешку.
Уголком глаза Сибил увидела, как Вера выходит из дома.
– Моя комната в конце холла, – быстро сказала она. – Окно выходит в задний сад – туда. Если я останусь одна, я буду мигать лампой или дам какой-нибудь другой знак.
Пол беззвучно рассмеялся, тряся головой. Сибил протянула руку, чтобы помочь ему встать, и на какое-то мгновение он схватил ее за предплечье так сильно, что ей стало больно. И она была благодарна ему за это. Время от времени за обедом она прикладывала руку к больному месту.
Еда была превосходна. Плоды буйной вулканической местности – баклажаны, мясо молодого барашка, артишоки, помидоры, салат, фрукты. И сами они скорее напоминали импровизированный театр, чем компанию людей, достойных, чтобы их запомнили. Вера раздобыла двух или трех местных крестьянских парней в пиджаках с отделкой из тесьмы и в течение полудня превратила их в ливрейных лакеев, молчаливых, грациозных, слегка пахнущих бриллиантином. Тарелки из тяжелой раскрашенной майолики также содействовали театральной атмосфере стола – это было слишком похоже на одно из тех представлений, где актеры действительно ели на сцене.
Но примечательнее всего было представление, данное самой Верой, одетой в изящное черное платье с ниткой аметистов, чей фиолетовый блеск отражался в ее черных глазах. Она сидела во главе стола – дива, импресарио, мэтр на сцене, драматург.
Консуэла тотчас заговорила с Сибил о фильме, в котором Мэгги Корвин отчаянно хотела (впрочем, Мэтги не удосужилась известить об этом Сибил) увидеть Сибил в одной из второстепенных ролей. И прежде, чем Сибил сумела найти подходящий ответ, Вера обнаружила, что маленькая собачка подавилась оливковой косточкой.
Гэвин Хэннесси пил большими глотками крепкое сицилийское вино, наливая его из кувшина в стакан, надменно не замечая беспокойный взгляд лакея, подававшего воду. Если ему не помешать, он напьется до чертиков. Вера знала это. Она заговорила с ним об Этне, об ее последнем пробуждении и делала это столь непосредственно, что он согласился присоединиться к ней после обеда для прогулки на вершину. Можно было также захватить с собой Ходдинга.
А Карлотте она подсунула какое-то снотворное снадобье. По крайней мере так показалось Сибил, да и Вера на следующий день подтвердила ее догадку. К окончанию обеда Карлотта разболталась о своих путешествиях и восхождениях, поглотила невероятное количество рокового сицилийского вина и две розы появились на ее мягких щечках, капельки пота проступили на лбу. Вера пробормотала нечто нечленораздельное, и лакей подхватил Карлотту прежде, чем она наступила на макароны. Хирург Грушили, испытывавший презрение к патологии, не касающейся разрезания, вырезания или трансплантации ткани, хранил высокомерное молчание.
Когда все направились в гостиную выпить по чашечке кофе, Вера прошептала Сибил, что в полночь они вернутся и погладила ее по руке. Спустя час к ней в комнату вошел Пол. Она легла, положив голову ему на ладонь, и его пальцы поглаживали ей лицо. У нее не было ни малейшего желания заниматься любовью. Полу казался естественным период воздержания, нечто вроде Буддийского перерыва, во время которого необходимо сохранять свое семя. Сибил понимала. Более того, в отличие от Пола, живущего в настоящем, она почти всю себя связывала с будущим. Если он попытается заняться с ней любовью, она вряд ли что-нибудь почувствует, настолько отдалилась она сама от себя. Она почувствовала, что его пальцы вдруг остановились и, хотя он вновь начал гладить ее, она поняла, что что-то не так.
– В чем дело? – спросила она.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93
Пол приподнялся на локте, взглянул на Ходдинга.
– Вы думаете? Моя работа почти закончена. Вы можете нанять другого водителя.
– Ты лучше, чем кто-либо другой. Ты знаешь машину досконально, как никто. Это похоже… ну, представь девушку, отправляющуюся в свадебное путешествие с личным гинекологом, спящим в соседней комнате.
– Можно было бы найти сравнение получше, – ответил Пол с видимым отвращением.
– А что до Сибил, – Ходдинг сделал паузу, – не могу всего объяснить. Во всяком случае, не собираюсь. Не сейчас. Возможно, вообще не буду. Скажу лишь, что пока не получаю всего, чего хочу. Ты же знаешь, сейчас не время оставаться одному. А мы, мы дружны. А что касается того или другого, сейчас не время для какого-то нажима, не так ли?
Что-то в подсознании беспокоило Пола, но ощущение было неясным – на душе скребли кошки. От терпкого вина сводило челюсти.
– Не знаю, – ответил он, зевая. – Не знаю. – Ему просто нужно было поспать.
В ту ночь Сибил увидела кавалькаду автомобилей, идущих от шоссе к вилле. Огни мигали, словно фонарики или жуки-светлячки, а над ней, как раз позади стены, скрытой жимолостью, шла другая процессия – вниз от вершины. Этна извергалась в течение дня, и в освещенной ночи сверкала яркая оранжевая полоса. Казалось, это ничем не угрожает людям. Прежде Сибил никогда не видела действующего вулкана и была как-то разочарована словами Веры: «Типичная сицилийская мелодрама. А главное в ней то, что кто-нибудь будет из кожи вон лезть, чтобы покончить с собой. Это случается несколько раз в году». Что до слуг, носящихся по дому, они, похоже, вообще не замечали горы. Возможно, подумала с надеждой Сибил, потом станет хуже.
Через несколько минут во дворе появились жуки-светлячки, и она напрочь избавилась от ощущения отрешенности среди шквала приветствий, поцелуев, щелканья каблуков, скрипа кожаных чемоданов. Консуэла вдобавок обзавелась еще одной всюду писающей шелковистой собачкой.
Приехали Клоувер и Баббер Кэнфилд, доктор Грушили, Карлотта Милош в каком-то неогреческом платье с мятыми складками и Гэвин Хэннесси, выглядевший странно изможденным и трезвым, как будто при нем только что пристрелили хромую лошадь. Ходдинг поцеловал мать в щеку, погладил по голове и последовал за ней, взяв дорожные сумки. Пол устало вытянулся у ног Сибил на еще теплых камнях.
– Как дела? – спросил он.
– Хорошо. Вера удивительна. Она знает все, но мы много не разговариваем. А ты?
– Прекрасно. У него масса энергии. Невероятно. – Пол рассмеялся. – Я нашел хороший гараж. Это дело. Мы испытаем «Скорпион» завтра. Нет смысла откладывать. Другой будем держать в резерве. Господи! Теперь я спокоен. – Он лег, закинув руки за голову.
– Когда ты вот так лежишь, – сказала Сибил, – я хочу поцеловать тебя и быть с тобой. – Пол взглянул на нее, улыбнулся.
– Спасибо. Мне хорошо с тобой. Но не надо. Я так же волнуюсь, как и ты. – Он быстро сел, поджав колени, нахмурился. – В гонке это плохое начало, но не столь уж, вряд ли здесь можно так разогнаться, чтобы разбиться в лепешку.
Уголком глаза Сибил увидела, как Вера выходит из дома.
– Моя комната в конце холла, – быстро сказала она. – Окно выходит в задний сад – туда. Если я останусь одна, я буду мигать лампой или дам какой-нибудь другой знак.
Пол беззвучно рассмеялся, тряся головой. Сибил протянула руку, чтобы помочь ему встать, и на какое-то мгновение он схватил ее за предплечье так сильно, что ей стало больно. И она была благодарна ему за это. Время от времени за обедом она прикладывала руку к больному месту.
Еда была превосходна. Плоды буйной вулканической местности – баклажаны, мясо молодого барашка, артишоки, помидоры, салат, фрукты. И сами они скорее напоминали импровизированный театр, чем компанию людей, достойных, чтобы их запомнили. Вера раздобыла двух или трех местных крестьянских парней в пиджаках с отделкой из тесьмы и в течение полудня превратила их в ливрейных лакеев, молчаливых, грациозных, слегка пахнущих бриллиантином. Тарелки из тяжелой раскрашенной майолики также содействовали театральной атмосфере стола – это было слишком похоже на одно из тех представлений, где актеры действительно ели на сцене.
Но примечательнее всего было представление, данное самой Верой, одетой в изящное черное платье с ниткой аметистов, чей фиолетовый блеск отражался в ее черных глазах. Она сидела во главе стола – дива, импресарио, мэтр на сцене, драматург.
Консуэла тотчас заговорила с Сибил о фильме, в котором Мэгги Корвин отчаянно хотела (впрочем, Мэтги не удосужилась известить об этом Сибил) увидеть Сибил в одной из второстепенных ролей. И прежде, чем Сибил сумела найти подходящий ответ, Вера обнаружила, что маленькая собачка подавилась оливковой косточкой.
Гэвин Хэннесси пил большими глотками крепкое сицилийское вино, наливая его из кувшина в стакан, надменно не замечая беспокойный взгляд лакея, подававшего воду. Если ему не помешать, он напьется до чертиков. Вера знала это. Она заговорила с ним об Этне, об ее последнем пробуждении и делала это столь непосредственно, что он согласился присоединиться к ней после обеда для прогулки на вершину. Можно было также захватить с собой Ходдинга.
А Карлотте она подсунула какое-то снотворное снадобье. По крайней мере так показалось Сибил, да и Вера на следующий день подтвердила ее догадку. К окончанию обеда Карлотта разболталась о своих путешествиях и восхождениях, поглотила невероятное количество рокового сицилийского вина и две розы появились на ее мягких щечках, капельки пота проступили на лбу. Вера пробормотала нечто нечленораздельное, и лакей подхватил Карлотту прежде, чем она наступила на макароны. Хирург Грушили, испытывавший презрение к патологии, не касающейся разрезания, вырезания или трансплантации ткани, хранил высокомерное молчание.
Когда все направились в гостиную выпить по чашечке кофе, Вера прошептала Сибил, что в полночь они вернутся и погладила ее по руке. Спустя час к ней в комнату вошел Пол. Она легла, положив голову ему на ладонь, и его пальцы поглаживали ей лицо. У нее не было ни малейшего желания заниматься любовью. Полу казался естественным период воздержания, нечто вроде Буддийского перерыва, во время которого необходимо сохранять свое семя. Сибил понимала. Более того, в отличие от Пола, живущего в настоящем, она почти всю себя связывала с будущим. Если он попытается заняться с ней любовью, она вряд ли что-нибудь почувствует, настолько отдалилась она сама от себя. Она почувствовала, что его пальцы вдруг остановились и, хотя он вновь начал гладить ее, она поняла, что что-то не так.
– В чем дело? – спросила она.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93