Неоновый свет стал открытием – эти яркие огни в витринах и на кинотеатрах.
Однажды вечером они проходили мимо универмага, просто гуляли. Марина посмотрела на телевизор в витрине и увидела потрясающую штуку, настолько необычную, что остановилась, крепко ухватившись за Ли. Там показывали мир наизнанку. С экрана на них изумленно уставились они же сами. Марина была в телевизоре. Ли – тоже, он стоял с Джун на руках. Она посмотрела на них живьем, затем перевела взгляд на экран. Увидела, как Ли посадил ребенка на плечо, а за их спинами проходят люди. Она обернулась и проверила те же самые идут люди или нет. Конечно, те же самые, но она не могла удержаться. Марина не подозревала о существовании подобных вещей. Она вышла за пределы картинки, затем снова вошла. Посмотрела на Ли с Джун на экране, затем на тротуаре. Так она и переводила взгляд с экрана на тротуар, входила и выходила за пределы изображения. Изумлялась всякий раз, когда видела свое появление.
Ли стоял перед домом Роберта и смотрел, как к нему приближается мать. Она стала ниже ростом, круглее, волосы, собранные в пучок, поседели. Она работала медсестрой, и пришла в рабочей форме, вся в белом, очки в темной оправе, на голове шапочка, какую носят медсестры. Это официальный наряд материнства, и она казалась ангелом ужаса и памяти, слетевшим с неба.
Она, плача, обняла его. Взяла его лицо в ладони и всмотрелась в глаза. Она искала своего потерянного сына в заостренном подбородке и редеющих волосах. Такая любовь и страдание смутили его. Такая глубина чувств. Он ощутил, как в нем прорываются жалость и раскаяние.
Она сказала, что пишет книгу о его дезертирстве.
Только что они жили у Роберта, и вдруг стали жить у матери. Он не понял, как это случилось. Она снимала довольно большую квартиру, им всем хватало места, хотя ей приходилось спать в гостиной. Будто он снова рос рядом с ней, опять спальня в гостиной, и однажды они засиделись допоздна, когда Марина с ребенком уже уснули.
– Она совсем не похожа на русскую.
– Мама, она русская.
– В общем-то, она красивая.
– Она тобой восхищается. Говорит, что в доме чисто и аккуратно. Ей нравятся твои мягкие волосы. Только книгу не пиши, мама.
– Я ходила к президенту Кеннеди. Провела расследование. У меня много смягчающих обстоятельств из-за твоего дезертирства.
– Мама, не надо писать книгу.
– Она о жизни, которую мне пришлось вести, не зная, жив ты или мертв. Я могу писать о своем, Ли.
– У нее там родственники, которых ты поставишь под угрозу.
– Под угрозу. А сам ты отдал десять долларов машинистке, чтобы напечатать страницы своей книги.
– Моя о другом.
– О России и ужасах той системы.
– О другом. Называется «Коллектив». Она об условиях жизни и работы. Я изменю фамилии, так что люди не пострадают. И не думай, будто мы не ценим, что ты купила одежду ребенку, готовишь нам еду и так далее.
– Те десять долларов я дала тебе, а ты их отдал машинистке.
– Мама, это книга наблюдений. Я должен денег правительству штата за то, что меня доставили домой. Роберт оплатил перелет из Нью-Йорка. Я просто ищу способы расплатиться с долгами.
– Я имею право на свою книгу, – ответила она. – Президент оказался занят на тот момент, но я переговорила с людьми из правительства во время метели, и они обещали, что рассмотрят дело.
– Это всего лишь статья, а не книга. Мне напечатали заметки для статьи. Там так много страниц.
– И сколько она тебе напечатала?
– Десять. Больше денег не хватило.
– Доллар за страницу – это грабеж.
– Я провез эти заметки на себе из самой России.
– Марина смотрела днем фильм с Грегори Пеком. Я сидела рядом, и она, оказывается, знает Грегори Пека.
– Ну и что, его знают повсюду.
– Мы разговариваем со словарем.
– Потихоньку научится.
– Кажется, она знает больше, чем показывает, – сказала мать.
Он устроился обработчиком листового металла. Тяжелая, грязная, долгая работа и маленькая зарплата. Они переехали в собственный дом, половину дощатого бунгало с мебелью, через дорогу – стоянка грузовиков и погрузочные платформы. Это был приемный пункт всей огромной сети «Монтгомери Уорд». Марина сходила в магазин, побродила между полками. Сказала Ли, что там играет очень приятная музыка.
На их улице стояли одни бунгало. Все называли эту улицу Мерседес-стрит. В договоре о найме записали «Мерседес-стрит». На карте Форт-Уорта значилась Мерседес-стрит. А надпись на указателе гласила – «Мерседес-авеню».
Он сидел на бетонных ступенях крыльца рядом с маленькой юккой и читал русские журналы.
Мать принесла им кресло. Принесла посуду. Ли сказал, что им не нужны подачки. Она принесла попугая в клетке. Такого же попугая в такой же клетке, как он подарил ей в Новом Орлеане, когда работал курьером.
Тени прежней жизни все появлялись.
– Хватит, – сказал он Марине. – Не открывай дверь.
– Но как я могу не открыть твоей матери? Она так добра к нам.
– Не открывай и все. А то она покоя нам не даст. Ни в коем случае не пускай. Придет с фотоаппаратом и начнет снимать ребенка.
– Но она же бабушка.
– С этого все и начнется.
– Это просто снимок, Алик.
– Вот так она и навязывается. Так и проберется к нам в дом.
– Ты не хочешь пускать ее, а сам используешь при первой же возможности.
– Для этого и нужны матери.
– Это жестоко.
– Я пошутил, и не называй меня больше Аликом. В этой стране нет Аликов. И Джун – не Джунка. Все решат, будто ты не знаешь, как зовут членов твоей семьи.
– Ты не шутишь, когда повышаешь на все голос.
– Привыкай, так шутят в Америке. Так мы друг с другом разговариваем.
– Она вкалывала, чтобы вырастить тебя.
– Она это сказала со словарем? Нашли общий язык с «Мамочкой».
– Я и так знаю. Это же сразу видно.
– То, что сразу видно, – лишь половина правды.
– А что тогда вторая половина?
Он ударил ее по лицу. Дал пощечину, и Марина отшатнулась к плите. Там она и стояла, прижавшись щекой клевому плечу и подняв руку в изумлении.
Человек разговаривал с ним через проволочную сетку. Ли смотрел на его обрюзгшее лицо, на удостоверение, которое он держал у подбородка. Фрейтаг, Дональд. Федеральное Бюро Расследований. Темные глаза, легкая щетина. Они условились побеседовать в его машине.
В этой машине находился еще один человек, агент Муни. Агент Фрейтаг сел вперед рядом с Муни. Ли сел сзади, дверцу оставил открытой. Он вспомнил слово «феды», которым называют агентов ФБР. Был обеденный час, стояла духота.
– Дело вот в чем. Мы хотим знать, чем вы занимались в Советском Союзе, – сказал агент Фрейтаг. – И какие контакты были у вас уже здесь, из тех, что нас интересуют.
– То есть, если я знаю о чем-то секретном, вас это интересует.
– Совершенно верно.
– Я собираю вентиляторы. Это не секретное производство.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122