Мое вторжение лишь на время отсрочило гибель магазина.
Я был рад, обнаружив, что в сейфе под гравюрой с изображением кремации Шелли осталось виски. Хотя было еще утро, я налил нам по стакану. Вернон, чувствуя, наверно, что для этого есть особый повод, не стал возражать. Просто взял и пригубил виски.
Я положил кейс на стол и сел, глядя на Вернона, как в тот день, когда мы с ним расшифровывали письма.
– Вернон… – Я набрал в грудь воздуху. – Не знаю, с чего начать…
Вернон промолчал, но с понимающим видом едва заметно кивнул, отчего оправа его очков вспыхнула в солнечном луче. По сравнению с его глазами оправа казалась забавно выразительной.
– М-да. Вы могли слышать, что у меня были кое-какие семейные проблемы.
– Да, Клод, слышал. – Он негромко кашлянул, звук был такой, словно кто проглотил стакан пыли. – И я чрезвычайно огорчен случившимся, если будет позволено выразить свое мнение.
– Благодарю вас. Как бы то ни было, суть в том, что я не вижу никакого смысла продолжать заниматься бизнесом, поэтому все распродаю. Я имею в виду все мои дома и магазины, включая и этот.
Как я и ожидал, Вернон ни единым намеком не показал своих чувств. Лишь спокойно поправил очки на носу и еще пригубил виски.
– Понимаю.
– Я заранее извещаю вас об этом по двум причинам. Во-первых, потому, что это, безусловно, заденет вас. Я сделаю все, что в моих силах, но не могу гарантировать, что вы сохраните свое место. Я имею в виду, что новый владелец может пожелать превратить магазин в кафе.
– Возможно, это и к лучшему, Клод. Я уже подумывал уйти на покой. Есть еще столько книг, которые хотелось бы прочесть, и… – Он, казалось, перенесся мыслями в будущее, устремив взгляд в яркий голубой прямоугольник окна. – А вторая причина?
– Моя семья станет разыскивать меня и заявится к вам.
Взгляд Вернона стал сосредоточенным, и это напомнило мне его в те моменты, когда он расправлялся с кроссвордами в «Таймc».
– В самом деле? И почему они станут вас разыскивать?
– Потому, Вернон, старина, что я намерен удрать, скрыться. По общему мнению, мне следует оставаться здесь и поддерживать цивилизованные отношения со всеми. Но я, черт подери, не собираюсь этого делать. Моя жена и мой лучший друг повели себя настолько эгоистично, что сбежали вместе, так что я не вижу, почему бы и мне не быть эгоистом.
– Хотя я очень сочувствую вам, Клод, это не тот поступок, который я могу одобрить. Помните, у вас есть дети, о которых надо заботиться.
– Уже не дети, Вернон, а взрослые люди, к тому же они вполне счастливы с их отчимом. Кому нужен на пиру призрак отца?
– Уверен, если вы как следует подумаете…
– В любом случае я теперь не очень уверен, что дети вообще мои.
Вернон поерзал в кресле. Вид у него был растерянный.
– Я не знаю вашей жены, Клод, но уверен… – Он осекся и задумчиво смотрел на меня, побалтывая виски в стакане. – Что ж, в конце концов, может, вы и правы. Может, вам и нужно уделить немного внимания себе.
– Точно. Так вот, когда они заявятся, передайте им, чтобы не беспокоились. Скажите, что со мной все в порядке, что я не испытываю к ним ненависти. Просто передайте им наш разговор, и все.
– И где вы будете?
– Может, в тысяче миль отсюда, может, под самым их носом. Искать бессмысленно.
– Но вы хотя бы решили, куда отправитесь?
– Есть одна идея.
– Очень хорошо, Клод. Сделаю, как вы просите.
Некоторое время мы сидели молча, избегая смотреть друг другу в глаза. Я озирал пыльную комнату, чувствуя покой, думая о покое, ожидающем меня впереди. Байрон по-прежнему стоял в застывшей позе на своем берегу, словно ничего не произошло. Неожиданно я улыбнулся.
– Вернон, помните день, когда мы бились над теми письмами? Когда за окном бушевала гроза?
– Очень даже помню.
– Я прекрасно себя чувствовал. Последние мои поиски! – Я покачал головой. – И все-таки я не представлял, чем все кончится.
Вид у Вернона снова стал растерянный. Он отпил глоточек, но ничего не сказал.
– Отношения у нас, Вернон, были не очень-то. Теперь, когда все позади, надеюсь, вы сможете сказать мне правду.
– Конечно, Клод.
– Вы знаете, что я подозревал вас по части мемуаров, что мне казалось, вы меня водите за нос?
Вернон чуть заметно улыбнулся и одернул жилет.
– Было у меня такое ощущение, не отрицаю.
– Так я был прав, подозревая вас?
– Нет.
Я резко наклонился к нему через стол.
– Скажите мне правду, – злобно прошипел я. Меня подмывало схватить его за горло, но вместо этого я грохнул ладонью по кейсу. – Вы мне действительно друг? Я был прав, подозревая вас?
– Нет.
Голос его был спокойным, как прежде, и я вдруг понял, что нет никакого смысла спрашивать его. Я обессиленно упал в кресло.
– Вы мне не верите, Клод?
– Нет, Вернон, но это не ваша вина. Я по большей части потерял веру в людей.
Чтобы немного успокоиться, я встал, подошел к окну и выглянул на солнечную улицу. Фредди возле урны не было.
– Вы живете один, не так ли, Вернон?
– Да, вот уже пятнадцать лет.
Я повернулся к нему. Вернон неподвижно сидел у стола, похожий на изображение благородного старца. Интересно, подумал я, что он почувствовал, когда от него ушел последний любовник, и, может, им приходится трудней, когда они стареют, чем нам, нормальным. Но потом я понял, что трудно приходится всем. На свете столько разнообразных форм изгнания, сколько людей.
– Тяжело вам дается одиночество?
– Порой бывает тяжело. Но люди ко всему могут приспособиться, Клод.
Кажется, более грустной вещи мне еще никто не говорил, но голос Вернона отнюдь не был грустным. Наверно, когда пятнадцать лет живешь одиноко, тишина побеждает даже грусть.
Минуту я стоял у окна, глядя на него и думая о тишине, ждущей меня впереди. Потом подошел к столу и резко открыл кейс. Вынул оттуда небольшую черную записную книжку и толчком послал ее по столу в его сторону.
– Это вам. В виде благодарности за все.
– Что это? – спросил Вернон, беря книжку в руки и профессиональным взглядом окидывая черный кожаный переплет. Если его безразличие было напускным, то он прекрасно его изобразил.
– Дам подсказку: она обошлась мне почти в пятнадцать тысяч.
Впервые за все время, что я знал его, на лице Вернона появилось выражение неподдельного изумления. Челюсть у него не отвалилась, но губы определенно приоткрылись.
– Просто не верится! – воскликнул он, с благоговением медленно поворачивая книжку перед глазами. – Этого не может быть!
– Вы меня удивляете, Вернон. Вы обращаетесь с ней как с драгоценной реликвией, а я-то полагал, что Байрон не принадлежит к числу ваших любимых авторов.
– Не принадлежит, – сказал Вернон с тихим волнением. – Но все равно поэт есть поэт. Тем более великий.
– Безусловно. Впрочем, не относитесь со слишком уж большим почтением именно к этой реликвии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71
Я был рад, обнаружив, что в сейфе под гравюрой с изображением кремации Шелли осталось виски. Хотя было еще утро, я налил нам по стакану. Вернон, чувствуя, наверно, что для этого есть особый повод, не стал возражать. Просто взял и пригубил виски.
Я положил кейс на стол и сел, глядя на Вернона, как в тот день, когда мы с ним расшифровывали письма.
– Вернон… – Я набрал в грудь воздуху. – Не знаю, с чего начать…
Вернон промолчал, но с понимающим видом едва заметно кивнул, отчего оправа его очков вспыхнула в солнечном луче. По сравнению с его глазами оправа казалась забавно выразительной.
– М-да. Вы могли слышать, что у меня были кое-какие семейные проблемы.
– Да, Клод, слышал. – Он негромко кашлянул, звук был такой, словно кто проглотил стакан пыли. – И я чрезвычайно огорчен случившимся, если будет позволено выразить свое мнение.
– Благодарю вас. Как бы то ни было, суть в том, что я не вижу никакого смысла продолжать заниматься бизнесом, поэтому все распродаю. Я имею в виду все мои дома и магазины, включая и этот.
Как я и ожидал, Вернон ни единым намеком не показал своих чувств. Лишь спокойно поправил очки на носу и еще пригубил виски.
– Понимаю.
– Я заранее извещаю вас об этом по двум причинам. Во-первых, потому, что это, безусловно, заденет вас. Я сделаю все, что в моих силах, но не могу гарантировать, что вы сохраните свое место. Я имею в виду, что новый владелец может пожелать превратить магазин в кафе.
– Возможно, это и к лучшему, Клод. Я уже подумывал уйти на покой. Есть еще столько книг, которые хотелось бы прочесть, и… – Он, казалось, перенесся мыслями в будущее, устремив взгляд в яркий голубой прямоугольник окна. – А вторая причина?
– Моя семья станет разыскивать меня и заявится к вам.
Взгляд Вернона стал сосредоточенным, и это напомнило мне его в те моменты, когда он расправлялся с кроссвордами в «Таймc».
– В самом деле? И почему они станут вас разыскивать?
– Потому, Вернон, старина, что я намерен удрать, скрыться. По общему мнению, мне следует оставаться здесь и поддерживать цивилизованные отношения со всеми. Но я, черт подери, не собираюсь этого делать. Моя жена и мой лучший друг повели себя настолько эгоистично, что сбежали вместе, так что я не вижу, почему бы и мне не быть эгоистом.
– Хотя я очень сочувствую вам, Клод, это не тот поступок, который я могу одобрить. Помните, у вас есть дети, о которых надо заботиться.
– Уже не дети, Вернон, а взрослые люди, к тому же они вполне счастливы с их отчимом. Кому нужен на пиру призрак отца?
– Уверен, если вы как следует подумаете…
– В любом случае я теперь не очень уверен, что дети вообще мои.
Вернон поерзал в кресле. Вид у него был растерянный.
– Я не знаю вашей жены, Клод, но уверен… – Он осекся и задумчиво смотрел на меня, побалтывая виски в стакане. – Что ж, в конце концов, может, вы и правы. Может, вам и нужно уделить немного внимания себе.
– Точно. Так вот, когда они заявятся, передайте им, чтобы не беспокоились. Скажите, что со мной все в порядке, что я не испытываю к ним ненависти. Просто передайте им наш разговор, и все.
– И где вы будете?
– Может, в тысяче миль отсюда, может, под самым их носом. Искать бессмысленно.
– Но вы хотя бы решили, куда отправитесь?
– Есть одна идея.
– Очень хорошо, Клод. Сделаю, как вы просите.
Некоторое время мы сидели молча, избегая смотреть друг другу в глаза. Я озирал пыльную комнату, чувствуя покой, думая о покое, ожидающем меня впереди. Байрон по-прежнему стоял в застывшей позе на своем берегу, словно ничего не произошло. Неожиданно я улыбнулся.
– Вернон, помните день, когда мы бились над теми письмами? Когда за окном бушевала гроза?
– Очень даже помню.
– Я прекрасно себя чувствовал. Последние мои поиски! – Я покачал головой. – И все-таки я не представлял, чем все кончится.
Вид у Вернона снова стал растерянный. Он отпил глоточек, но ничего не сказал.
– Отношения у нас, Вернон, были не очень-то. Теперь, когда все позади, надеюсь, вы сможете сказать мне правду.
– Конечно, Клод.
– Вы знаете, что я подозревал вас по части мемуаров, что мне казалось, вы меня водите за нос?
Вернон чуть заметно улыбнулся и одернул жилет.
– Было у меня такое ощущение, не отрицаю.
– Так я был прав, подозревая вас?
– Нет.
Я резко наклонился к нему через стол.
– Скажите мне правду, – злобно прошипел я. Меня подмывало схватить его за горло, но вместо этого я грохнул ладонью по кейсу. – Вы мне действительно друг? Я был прав, подозревая вас?
– Нет.
Голос его был спокойным, как прежде, и я вдруг понял, что нет никакого смысла спрашивать его. Я обессиленно упал в кресло.
– Вы мне не верите, Клод?
– Нет, Вернон, но это не ваша вина. Я по большей части потерял веру в людей.
Чтобы немного успокоиться, я встал, подошел к окну и выглянул на солнечную улицу. Фредди возле урны не было.
– Вы живете один, не так ли, Вернон?
– Да, вот уже пятнадцать лет.
Я повернулся к нему. Вернон неподвижно сидел у стола, похожий на изображение благородного старца. Интересно, подумал я, что он почувствовал, когда от него ушел последний любовник, и, может, им приходится трудней, когда они стареют, чем нам, нормальным. Но потом я понял, что трудно приходится всем. На свете столько разнообразных форм изгнания, сколько людей.
– Тяжело вам дается одиночество?
– Порой бывает тяжело. Но люди ко всему могут приспособиться, Клод.
Кажется, более грустной вещи мне еще никто не говорил, но голос Вернона отнюдь не был грустным. Наверно, когда пятнадцать лет живешь одиноко, тишина побеждает даже грусть.
Минуту я стоял у окна, глядя на него и думая о тишине, ждущей меня впереди. Потом подошел к столу и резко открыл кейс. Вынул оттуда небольшую черную записную книжку и толчком послал ее по столу в его сторону.
– Это вам. В виде благодарности за все.
– Что это? – спросил Вернон, беря книжку в руки и профессиональным взглядом окидывая черный кожаный переплет. Если его безразличие было напускным, то он прекрасно его изобразил.
– Дам подсказку: она обошлась мне почти в пятнадцать тысяч.
Впервые за все время, что я знал его, на лице Вернона появилось выражение неподдельного изумления. Челюсть у него не отвалилась, но губы определенно приоткрылись.
– Просто не верится! – воскликнул он, с благоговением медленно поворачивая книжку перед глазами. – Этого не может быть!
– Вы меня удивляете, Вернон. Вы обращаетесь с ней как с драгоценной реликвией, а я-то полагал, что Байрон не принадлежит к числу ваших любимых авторов.
– Не принадлежит, – сказал Вернон с тихим волнением. – Но все равно поэт есть поэт. Тем более великий.
– Безусловно. Впрочем, не относитесь со слишком уж большим почтением именно к этой реликвии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71