– Объясню позже, – сказал я, проносясь мимо нее, хотя не имел представления, куда идти. – Сейчас я очень тороплюсь.
На улице солнце казалось не таким жарким. Перед Британским музеем я свернул направо и пошел в сторону Сохо. Потом вдруг возникла другая идея. Я замедлил шаг, удивляясь сам себе, но не остановился. Просто плыл дальше, увлекаемый людским потоком, словно пылинка на воде. Интересно было наблюдать за собой со стороны – как далеко я в действительности зайду. Углубившись в квартал красных фонарей, я остановился и прочитал приглашение над раскрытой дверью:
ВОСЕМНАДЦАТИЛЕТНИЕ МАНЕКЕНЩИЦЫ.
ВВЕРХ ПО ЛЕСТНИЦЕ.
Задрав голову, я увидел четыре грязных окна с серыми тюлевыми занавесками. И надо всем этим продолжали скользить все те же, что и утром, облака, немыслимо безмятежно, мечтой о белизне.
Сам не заметив как, я оказался на лестнице и понял, что на самом деле задумал это еще в магазине, а может, и еще раньше. Я не дрожал от нетерпения. Во мне не было и признака того томления по юной плоти, которое преследовало меня большую часть моей женатой жизни. Двадцать пять лет верности и жертвы закончились спокойно, с чувством печали.
5
Когда я тем вечером открыл дверь, вернувшись домой после первой моей измены, Элен готовила ужин. Аромат с кухни уже проник во все уголки дома. Жена в ситцевом платье, которое висело на ней мешком, сновала от буфета к плите. Завидев меня, она подошла, тыльной стороной ладони отводя выбившиеся прядки. Я глядел на нее, испытывая чувство невыносимой ностальгии по нашей молодости, которая в случаях, подобных нашему, часто приходит на место любви.
– Здравствуй, дорогой! – Мгновение она смотрела на меня, явно заметив, что что-то не так. Однако в этот раз интуиция ее подвела. Должно быть, она не распространялась на супружескую неверность. Возможно, в случаях, которые грозили Элен болью, ее дар переставал действовать. Она совершенно неверно истолковала выражение моего лица. – Значит, расшифровать письма не получается.
Я помотал головой. Вдруг мне пришло в голову, что запах девицы мог остаться на моей одежде и теле, так что я быстренько сел за стол, не дожидаясь, когда Элен подойдет ближе. Но, сев за стол, я тут же сообразил, что отказ от ежевечернего ритуала будет подозрительней всякого запаха.
Но Элен, видимо, ничего не почувствовала или не обратила внимания. Она просто вернулась к готовке. Мне показалось, что она никогда не была такой бесхитростной и слабой. Какое-то время она стояла у плиты, повернувшись ко мне спиной, а я сидел за столом, недоумевая, что за безумие нашло на меня сегодня днем.
– Клод! – вдруг повернулась ко мне Элен, словно только сейчас что-то сообразив. – Что с тобой?
– Со мной? Что ты имеешь в виду?
– Ты не налил себе выпить!
Мгновенье я смотрел на ее сияющее лицо, красное от жара плиты, как у вошедшей в раж исполнительницы рождественских гимнов.
– Да что-то не хочется.
– Господи, должно быть, плохи дела!
Не в состоянии отвечать, я смотрел мимо нее в окно с чувством полного опустошения, как бывает, когда переспишь с женщиной. Сумерки ложились на сад. Над крышами в разрывах мрачных туч увядало и мрачнело небо. Начали вспыхивать линии фонарей, прорезая громадное скопище городских улиц и уходя в сумрак пригорода. Это было как какой-то ритуал, утонченный и глубинный, вселенский знак, который никогда никому не понять. Тьму медленно пересекал самолет, вспыхивали его бортовые огни, словно регистрируя пульс незримого сердца.
– Это тебе. – Элен стояла у стола, протягивая маленький сверточек. – В благодарность за сегодняшнее утро.
– Что? – озадаченно спросил я. – А что произошло сегодня утром?
– Не имею представления. Все, что я знаю, это что ты заходил к Фрэн и в результате у нее было прекрасное настроение, когда она вернулась домой. Уж не помню, когда я видела ее такой счастливой.
– Да ну, пустяки, зашел и зашел.
Элен ласково улыбнулась и быстро поцеловала меня в лоб.
– Я знаю тебя, Клод. Знаю, чего тебе стоит заставить себя извиниться.
Я молча развернул сверток. Внутри находилась бархатная коробочка, а в ней – кошмарные, золотые с черным запонки. Элен с опаской взглянула на меня.
– Ну как?
– Восхитительные запонки.
– Правда, нравятся? – неуверенно переспросила она. – Мне кажется, они очень необычные.
– Точно, очень необычные. – Элен любила покупать мне одежду, но лучше бы она этого не делала. У нее не было ни чувства стиля, ни хотя бы понимания мужского честолюбия. Но сейчас это было не важно, я встал из-за стола и обнял ее. – Чудесные запонки, Элен. Правда.
Я едва не расплакался.
– Я рада.
– Кстати, а где Фрэн?
– У себя в спальне. – Элен отступила на шаг и многозначительно посмотрела на меня. – Повторяет уроки.
– О!
– Ну, ты доволен? Она действительно занимается!
– Конечно, доволен, – ответил я, заставив себя улыбнуться. – Очень доволен.
При других обстоятельствах это был бы прекрасный день. Мы с Элен обменивались обычными шутками относительно моей работы. Примерно через час спустилась улыбающаяся Фрэн и на самом деле поцеловала меня в щеку. Ближе к ужину появились Росс и Кристофер. В тот вечер даже у Росса, казалось, было хорошее настроение, он постоянно подливал себе и, блестя темными глазами, сыпал шутками и байками. Когда он бывал в ударе, с ним не мог сравниться никто из моих знакомых.
Все были веселы и болтали без умолку. В общем шуме не было заметно моей молчаливости. Только однажды Фрэн наклонилась ко мне – ее свежая красота сияла, освещенная снизу свечами, которые зажгла по такому случаю Элен, – и спросила:
– В чем дело, пап? Ты что-то приуныл.
– Да нет. Просто устал.
Наконец мы легли. Жена прижалась ко мне и, чувствуя, что во мне нет желания, довольная уснула, положив голову мне на плечо. Несколько часов я пролежал без сна, боясь двинуться, чтобы не разбудить ее. Рука совсем онемела, но я все равно не шевелился. Никогда за все время нашей совместной жизни не чувствовал я себя таким одиноким. Я был почти благодарен жжению в желудке – моему неразлучному спутнику, малой доли той кары, которой я заслуживал.
Рассвет застал меня на обычном своем посту – у застекленной двери в кухне, где я стоял и смотрел на рассвет в саду. Ночь стекала с лужайки под деревья и кусты в дальних его уголках. Я задумчиво стоял, покуривая и наблюдая, как она отступает.
Что-то сломалось во мне вчера, и лишь теперь, когда это вдруг произошло, я осознал, в каком напряжении жил все эти годы. Должно быть, блюсти супружескую верность – всегда тяжелое бремя. Дешевая девка, с которой я провел время в квартале красных фонарей, была в самом соку. Долгое время зная лишь перезрелое, рыхлое тело жены, я забыл, сколь упруга может быть юная плоть.
Тем не менее по-настоящему она меня не зажгла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71