Просто чтобы показать, что я птица смелая, птица гордая.
Нас обоих спасает Гимпо. Он весьма убедительно говорит, что тут есть дрова, и что мы разведем огонь, и приготовим горячий ужин, и будем поддерживать огонь всю ночь. Мы с готовностью уступаем. План уже разработан.
Садимся в машину и едем обратно в Карасйок. Ехать недолго – всего-то три километра. Находим маленький супермаркет, который еще не закрылся. Мы с Гимпо загружаем тележку провизией, пока Z придирчиво выбирает пиво. Турнепс, картошка, хлеб, большой кусок замороженной оленины.
Возвращаемся в вигвам. Гимпо – за главного. Я исполняю его указания. Сперва – развести огонь. Нам повезло: дрова есть. Целая поленица у входа в вигвам. Я вычищаю золу и пепел из круга камней, рву на растопку наши полярные карты, укладываю дрова. Получается вполне приличный костер. Огонь разгорается быстро. Подкладываю еще дров. Кровь бурлит адреналином. Вот она – настоящая жизнь. Теперь, когда Z немного согрелся, он тоже заметно воодушевился.
Гимпо развел убойный костер, грозивший выжечь нам глаза и закоптить нас заживо. Мы разрубили мороженую оленину на маленькие кусочки и поджарили их на огне. Жара была просто невыносимая.
Мы очень быстро сообразили, что для того, чтобы вигвам не наполнялся дымом и чтобы огонь не гас, а горел постоянно, надо держать откидной полог на входе открытым: сквозняк питает огонь кислородом и выдувает дым через отверстие в потолке. В пляшущем свете костра наши улыбки и лица кажутся позолоченными. Мы выдумываем всякие правила: например, не ходить по оленьим шкурам в грязных ботинках и не писать в вигваме. Дров в костре хватит надолго. Мы кладем на угли картошку, лук и турнепс (крупный сорт – его еще называют брюквой). Оленью ногу решаем запечь целиком. Когда надо готовить еду, я предпочитаю все делать сам.
Гимпо уходит куда-то в ночь. Возвращается через пару минут. Приносит три или даже четыре оленьих шкуры. Видимо, он обнаружил где-то поблизости еще один вигвам и теперь беззастенчиво его грабит. Он выходит еще пару раз. Приносит еще шкур. Мы обустраиваем вигвам. Затыкаем все щели – чтобы никаких сквозняков. Кроме тяги от входа. Теперь у нас столько шкур, что можно расположиться со всеми удобствами: на чем лежать, чем укрыться – все есть.
Мы разделись до трусов, теперь уже очень несвежих. Я передал по кругу бутылку с самогоном. Жар от огня согревал нас снаружи, самогон – изнутри. Когда мясо слегка подрумянилось, мы набросились на него, как голодные волки, и принялись есть, обжигая пальцы и губы. В пляшущем свете костра наши лица казались какими-то жуткими и нездешними. Гимпо был похож на настоящего дикаря: жир и кровь стекали ручьями по его небритому подбородку. Волосы у Билла все спутались и свалялись. Кстати, они заметно отросли за время нашего путешествия. Мы напоминали бездомных (беспещерных) пещерных людей.
Кусок оленины шипит и брызжет жиром. Запах сосновой смолы, смешанный с запахами пригорелого жира и немытых человеческих тел, бьет по мозгам, так что кружится голова. Переворачиваю мясо. Обжигаю при этом левую руку. Протыкаю волдырь своим маленьким ножиком с красной пластмассовой рукояткой, оставшимся у меня еще с той, прошлой жизни. Мы наблюдаем, как крошечные угольки поднимаются вверх, вырываются в ночь через отверстие в потолке и сияют на фоне ночного неба. Нам видны звезды. Они далеко-далеко. Где-то лает собака – на полную луну. Холод снаружи кажется таким далеким.
Мы смеемся, болтаем, придумываем всякие небылицы. Гимпо рассказывает про Гус-Грин: как они там спали в болотах, тесно прижавшись друг к другу, чтобы хоть как-то согреться; как там на острове была девчонка, которая давала всем солдатам-победителям без разбора; как один офицер… Z, понятное дело, смешит нас своими легендами-притчами о распутстве, невоздержанности и печали. Разговор скачет с темы на тему. Мы говорим о поэзии, потом – о Потерянном Аккорде и о том лапландском стрип-клубе. Надо попробовать снова его разыскать. Мы уже представляем, как притащим к себе в вигвам тех трех лапландских малышек в их народных костюмах (безусловно, они будут счастливы посетить наше жилище и исполнить для нас лапландский танец живота и Танец Семи Буранов, прежде чем обслужить нас интимно). Или в глухой ночной час к нам в вигвам вдруг войдет старый мудрый лапландский шаман и скажет, что мы были избраны высшими силами, чтобы стать хранителями древних тайн.
Выставляем последнюю бутылку «Синей этикетки» и бутылку красного вина, которую Z и Гимпо купили мне в подарок где-то в далеком и смутном прошлом. Штопора нет. Гимпо пропихивает пробку в бутылку – мизинцем. Замечательное вино. Ничего лучше я в жизни не пробовал. Мясо готово. Целая оленья нога. Едим мясо прямо с кости. Кусаем по очереди. Наши лица измазаны жиром. Хорошо получилось. Хотя, если честно, не очень: сверху все пригорело, потом идет тонкий слой более-менее съедобного мяса, а внутри оно даже не разморозилось.
Z читает нам стихотворение, которое только что написал. Посвященное жизни, прожитой не зря. Мы вытаскиваем из огня обожженные картофелины, разламываем их пополам, чтобы добраться до белого рассыпчатого нутра – смакуем каждый кусочек, как будто это какой-то редчайший деликатес, а не скромный и общедоступный овощ. Кажется, никого, кроме меня, не влечет сладковатая, сочная мякоть турнепса.
Мы сидели вокруг очага, передавая друг другу бутыль самогона. Огненная вода развязала нам языки, а Биллу – еще и задницу. Он выдал нам подлинную симфонию высокохудожественного пердежа. Мы с Гимпо воздержались от комментариев; мы уже привыкли к эффектным газоиспусканиям нашего шотландского друга.
Отпиваю вина, откусываю оленину и передаю ее дальше. Смотрю на огонь и беззвучно несусь сквозь космос.
Сперва мы собирались закончить Книгу на том, как Ларс забирает портрет Короля, и мы все сломя голову мчимся в сатори. Но путешествие продолжается. Приключениям не видно конца и края. Да, Элвис благополучно доставлен на Полюс, и теперь мы вольны сделать следующий шаг на бесконечном пути к искуплению. Мы говорим о том, что жизнь прекрасна, но сколько прекрасного в этой жизни мы уже потеряли и еще потеряем. Мы едва не рыдаем от жалости к себе. Сейчас наши чувства чисты и болезненно обострены, но уже очень скоро острота восприятия померкнет, и мы отойдем еще дальше о того, что должен чувствовать человек на пороге нового тысячелетия – еще дальше от райского сада, с его древом познания добра и зла и его искусительным яблоком. Z рассказывает про Индию; его подруга – она индианка, и на прошлое Рождество он ездил с ней в Индию знакомиться с ее многочисленной родней. Он считает, что нам надо придумать какие-нибудь убедительные причины для паломничества в эту поразительную страну, где, как он уверяет, люди еще не испорчены цивилизацией и поэтому сохранили в себе первозданную чистоту восприятия, и жизнь у них более яркая, более духовная, более живая, более настоящая и более сексуальная.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97
Нас обоих спасает Гимпо. Он весьма убедительно говорит, что тут есть дрова, и что мы разведем огонь, и приготовим горячий ужин, и будем поддерживать огонь всю ночь. Мы с готовностью уступаем. План уже разработан.
Садимся в машину и едем обратно в Карасйок. Ехать недолго – всего-то три километра. Находим маленький супермаркет, который еще не закрылся. Мы с Гимпо загружаем тележку провизией, пока Z придирчиво выбирает пиво. Турнепс, картошка, хлеб, большой кусок замороженной оленины.
Возвращаемся в вигвам. Гимпо – за главного. Я исполняю его указания. Сперва – развести огонь. Нам повезло: дрова есть. Целая поленица у входа в вигвам. Я вычищаю золу и пепел из круга камней, рву на растопку наши полярные карты, укладываю дрова. Получается вполне приличный костер. Огонь разгорается быстро. Подкладываю еще дров. Кровь бурлит адреналином. Вот она – настоящая жизнь. Теперь, когда Z немного согрелся, он тоже заметно воодушевился.
Гимпо развел убойный костер, грозивший выжечь нам глаза и закоптить нас заживо. Мы разрубили мороженую оленину на маленькие кусочки и поджарили их на огне. Жара была просто невыносимая.
Мы очень быстро сообразили, что для того, чтобы вигвам не наполнялся дымом и чтобы огонь не гас, а горел постоянно, надо держать откидной полог на входе открытым: сквозняк питает огонь кислородом и выдувает дым через отверстие в потолке. В пляшущем свете костра наши улыбки и лица кажутся позолоченными. Мы выдумываем всякие правила: например, не ходить по оленьим шкурам в грязных ботинках и не писать в вигваме. Дров в костре хватит надолго. Мы кладем на угли картошку, лук и турнепс (крупный сорт – его еще называют брюквой). Оленью ногу решаем запечь целиком. Когда надо готовить еду, я предпочитаю все делать сам.
Гимпо уходит куда-то в ночь. Возвращается через пару минут. Приносит три или даже четыре оленьих шкуры. Видимо, он обнаружил где-то поблизости еще один вигвам и теперь беззастенчиво его грабит. Он выходит еще пару раз. Приносит еще шкур. Мы обустраиваем вигвам. Затыкаем все щели – чтобы никаких сквозняков. Кроме тяги от входа. Теперь у нас столько шкур, что можно расположиться со всеми удобствами: на чем лежать, чем укрыться – все есть.
Мы разделись до трусов, теперь уже очень несвежих. Я передал по кругу бутылку с самогоном. Жар от огня согревал нас снаружи, самогон – изнутри. Когда мясо слегка подрумянилось, мы набросились на него, как голодные волки, и принялись есть, обжигая пальцы и губы. В пляшущем свете костра наши лица казались какими-то жуткими и нездешними. Гимпо был похож на настоящего дикаря: жир и кровь стекали ручьями по его небритому подбородку. Волосы у Билла все спутались и свалялись. Кстати, они заметно отросли за время нашего путешествия. Мы напоминали бездомных (беспещерных) пещерных людей.
Кусок оленины шипит и брызжет жиром. Запах сосновой смолы, смешанный с запахами пригорелого жира и немытых человеческих тел, бьет по мозгам, так что кружится голова. Переворачиваю мясо. Обжигаю при этом левую руку. Протыкаю волдырь своим маленьким ножиком с красной пластмассовой рукояткой, оставшимся у меня еще с той, прошлой жизни. Мы наблюдаем, как крошечные угольки поднимаются вверх, вырываются в ночь через отверстие в потолке и сияют на фоне ночного неба. Нам видны звезды. Они далеко-далеко. Где-то лает собака – на полную луну. Холод снаружи кажется таким далеким.
Мы смеемся, болтаем, придумываем всякие небылицы. Гимпо рассказывает про Гус-Грин: как они там спали в болотах, тесно прижавшись друг к другу, чтобы хоть как-то согреться; как там на острове была девчонка, которая давала всем солдатам-победителям без разбора; как один офицер… Z, понятное дело, смешит нас своими легендами-притчами о распутстве, невоздержанности и печали. Разговор скачет с темы на тему. Мы говорим о поэзии, потом – о Потерянном Аккорде и о том лапландском стрип-клубе. Надо попробовать снова его разыскать. Мы уже представляем, как притащим к себе в вигвам тех трех лапландских малышек в их народных костюмах (безусловно, они будут счастливы посетить наше жилище и исполнить для нас лапландский танец живота и Танец Семи Буранов, прежде чем обслужить нас интимно). Или в глухой ночной час к нам в вигвам вдруг войдет старый мудрый лапландский шаман и скажет, что мы были избраны высшими силами, чтобы стать хранителями древних тайн.
Выставляем последнюю бутылку «Синей этикетки» и бутылку красного вина, которую Z и Гимпо купили мне в подарок где-то в далеком и смутном прошлом. Штопора нет. Гимпо пропихивает пробку в бутылку – мизинцем. Замечательное вино. Ничего лучше я в жизни не пробовал. Мясо готово. Целая оленья нога. Едим мясо прямо с кости. Кусаем по очереди. Наши лица измазаны жиром. Хорошо получилось. Хотя, если честно, не очень: сверху все пригорело, потом идет тонкий слой более-менее съедобного мяса, а внутри оно даже не разморозилось.
Z читает нам стихотворение, которое только что написал. Посвященное жизни, прожитой не зря. Мы вытаскиваем из огня обожженные картофелины, разламываем их пополам, чтобы добраться до белого рассыпчатого нутра – смакуем каждый кусочек, как будто это какой-то редчайший деликатес, а не скромный и общедоступный овощ. Кажется, никого, кроме меня, не влечет сладковатая, сочная мякоть турнепса.
Мы сидели вокруг очага, передавая друг другу бутыль самогона. Огненная вода развязала нам языки, а Биллу – еще и задницу. Он выдал нам подлинную симфонию высокохудожественного пердежа. Мы с Гимпо воздержались от комментариев; мы уже привыкли к эффектным газоиспусканиям нашего шотландского друга.
Отпиваю вина, откусываю оленину и передаю ее дальше. Смотрю на огонь и беззвучно несусь сквозь космос.
Сперва мы собирались закончить Книгу на том, как Ларс забирает портрет Короля, и мы все сломя голову мчимся в сатори. Но путешествие продолжается. Приключениям не видно конца и края. Да, Элвис благополучно доставлен на Полюс, и теперь мы вольны сделать следующий шаг на бесконечном пути к искуплению. Мы говорим о том, что жизнь прекрасна, но сколько прекрасного в этой жизни мы уже потеряли и еще потеряем. Мы едва не рыдаем от жалости к себе. Сейчас наши чувства чисты и болезненно обострены, но уже очень скоро острота восприятия померкнет, и мы отойдем еще дальше о того, что должен чувствовать человек на пороге нового тысячелетия – еще дальше от райского сада, с его древом познания добра и зла и его искусительным яблоком. Z рассказывает про Индию; его подруга – она индианка, и на прошлое Рождество он ездил с ней в Индию знакомиться с ее многочисленной родней. Он считает, что нам надо придумать какие-нибудь убедительные причины для паломничества в эту поразительную страну, где, как он уверяет, люди еще не испорчены цивилизацией и поэтому сохранили в себе первозданную чистоту восприятия, и жизнь у них более яркая, более духовная, более живая, более настоящая и более сексуальная.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97