(Это, чтобы вы не подумали, что я отношусь к нему снисходительно, или что-нибудь в этом роде.)
Я вижу в зеркале заднего вида, как Z усмехается на свой хитрый манер и продолжает строчить у себя в блокноте, выплескивая на бумагу очередную порцию своих пагубных, злобных фантазий.
Гвиневьера давится ланселотовой спермой; ее задницу до сих пор саднит после вчерашней свирепой и мощной поебки, когда первый рыцарь яростно пялил ее во все дыры.
– Ну да, – говорит господин Страх Подспудный, который, как и пиздец, имеет дурную привычку подкрадываться незаметно, – считается только мужской оргазм.
Вот так меня и совратили, кошмарно и гнусно – меня, вонючего школяра, окунавшего свиные хвосты в грязные чернильницы, чтобы записать откровения наставника, не упустив ни единого слова.
– Женский оргазм – продолжал Страх Подспудный, – это такой хитрый метод, который придумал Господь, чтобы сучка уже гарантированно не сбежала.
Школяр согласно кивнул. Это и вправду была очень здравая мысль: женщина с ее злобной, коварной пиздой, что стремится всосать в себя всю Вселенную, выдает пулеметные очереди бессмысленных множественных оргазмов в млечное небо рассеянного удовольствия, в то время как член мужика, вдумчивый и серьезный снайпер, долго щурит свой единственный глаз и бьет точно в цель, одним выстрелом – в самое чудо Творения. Без промаха. Так говорил Хуй Ебущий. 2001: космический оргазм, сперматозоид всемогущий. Гигантский утробный плод неспешно вращается в космосе; древний старик ест свою курицу в ослепительной тишине, его орудие давно отстрелялось, дело сделано; он дожидается смерти в пустой армейской столовой. К нему подсаживается Филипп Ларкин и намазывает маргарином остывший тост. Волк застегивает ширинку и уходит, пошатываясь, в леса без определенного места жительства. Волчица исходит грудным молоком и требует алиментов.
Я снова вкусил от священного Пятиугольника, то есть хлебнул еще водки. У меня тряслись руки. Водка согрела меня изнутри и развеяла мои страхи. Я влажно пукнул и возрадовался тому, что живу. Что жизнь еще не добила меня окончательно. Гимпо включил радио: какая-то тетка читала «Похороны мертвеца», первую часть «Бесплодной земли». Женофобия уползла в хвойный лес.
Он чего-то бормочет. Кажется, подражает хипповским речитативам Южного Лондона. Начнем с того, что он обращается к истрепанному блокноту у себя на коленях. При этом он продолжает строчить как заведенный. Я делаю вид, что не слушаю, что меня занимает пейзаж за окном, и только потом до меня доходит, что Z разговаривает со мной.
– Пошел ты на хуй, Мик, в жопу, в жопу! Я уезжаю, – говорит он. – Меня уже задолбали эти твои приятели, дрочилы хреновы. Забирай группу себе, мне как-то по хую. А я уезжаю в Лапландию, искать Потерянный Аккорд. Если кто-то достоин его найти, так это, блядь, только я. Ну, может, не только… но и я в том числе. Ты меня слушаешь, Мик? Мудила ты плюшевый со своим, бля, крикетом и национальным днем музыки. Кому ты мозги ебешь, жопа с ушами?! Я осторожно оборачиваюсь к нему, надеясь, что он ничего не заметит, потому что он вроде как пишет чего-то в блокноте, но нет – натыкаюсь на его злобный взгляд в сопровождении хитрой усмешки а-ля «гадкий мальчишка».
Король возник на FM частоте. «И его мама плачет…» Элвис пел о тяжелой жизни в чикагском гетто и о героической борьбе бедняков за место под солнцем. Смахнув непрошеную слезу, я вспомнил, зачем я здесь – зачем я рискую жизнью посреди снежных просторов безумия и холода. Зачем сломя голову мчусь навстречу трагическому потрясению. Адонис, Аттис, Элвис, Король-Рыбак рок-н-ролла; Le Roi est mort, Vive le Roi!
Похоже, он действительно разговаривает со мной. Я поспешно отворачиваюсь, делая вид, что я что-то такое заметил… безумно интересное… там, на полярных просторах, и мне надо немедленно записать свои впечатления. Украдкой поглядываю на Гимпо: слышит он или нет пламенно-обличительные речи Z?
Гимпо дал полный газ, колеса бешено завертелись. Дорога была сплошной лед. Гладкая, как стекло. Я взглянул на спидометр: девяносто миль в час. Из жопы Гимпо валил черный дым и выбивалось синее пламя. Билл дирижировал военным парадом в Долине Царей.
Но Гимпо полностью сосредоточен на дороге, взгляд его холодных голубых глаз устремлен строго вперед. Z продолжает чего-то бубнить, периодически разражаясь смехом. Если он опять начнет бредить, я обязательно запишу его бред, можете не сомневаться.
Водка была очень крепкой и вызвала мерцающее видение в россыпи волшебной пыли наподобие пыльцы с крылышек маленьких фей, эпизоды в замедленной съемке через объектив, густо намазанный вазелином, все – золотистое и размытое: рядом со мной, на заднем сиденье, сидел сам Король. Ему 21 год. Он тихонько наигрывает на акустической гитаре и бормочет «Love me tender». Наши несоизмеримые измерения соприкоснулись. Король видит меня и улыбается. Его зубы сияют, как Бог на небесном престоле. Религиозный экстаз мчится во венам, как раскаленный локомотив морфина. Я себя чувствую девочкой-школьницей, узревший Иисуса. Мягкая молния понимания и мудрости бьет из сияющих глаз Короля – прямо мне в сердце.
Я прикончил бутылку.
Я все думаю над форматом Книги. Может быть, стоит включить в нее письма, в которых, собственно, и родилась идея этого путешествия? Но там было много такого, что можно счесть клеветой, порочащей честь и достоинство человека. Как поступить: все-таки опубликовать переписку, как есть, и принять проклятие, или же изменить имена, чтобы защитить виновных? И кусок про поездку – мы с Z так и не собрались обсудить, как все это будет выглядеть в окончательном варианте. Может быть, мы по-прежнему пишем друг другу? Может быть, эти записи – мои письма Z? Или, может быть, моим детям? Или, как предлагал Z, мы оба, каждый по отдельности, пишем Трейси?
Z еще предлагал, чтобы наши с ним записи шли в две колонки на одной странице. Но может быть, лучше писать фрагментами: мой кусок, кусок Z, снова мой и так далее? Наверняка в наших записях будет много повторений. Так что, может, нам стоит договориться и писать по очереди? Как я уже говорил, мы еще ничего не решили. Мы пишем каждый свое и упорно оттягиваем момент, когда нам придется как-то разрешать разногласия. А разногласия наверняка будут.
Мудрость и фрагменты галлюциногенной реальности неслись неудержимым библейским потоком, лавина поэзии, что безумнее Апокалипсиса и мудрее Притчей Соломоновых, вспышки неоновых слов из пятого измерения. Элвис – миф об исполнившихся желаниях: розовые «Кадиллаки», пожилые дамы и спонтанные приступы простонародной доброты; повседневная обыденность его материального существования отступает перед прославленным божеством, в которое его превратили современные СМИ.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97
Я вижу в зеркале заднего вида, как Z усмехается на свой хитрый манер и продолжает строчить у себя в блокноте, выплескивая на бумагу очередную порцию своих пагубных, злобных фантазий.
Гвиневьера давится ланселотовой спермой; ее задницу до сих пор саднит после вчерашней свирепой и мощной поебки, когда первый рыцарь яростно пялил ее во все дыры.
– Ну да, – говорит господин Страх Подспудный, который, как и пиздец, имеет дурную привычку подкрадываться незаметно, – считается только мужской оргазм.
Вот так меня и совратили, кошмарно и гнусно – меня, вонючего школяра, окунавшего свиные хвосты в грязные чернильницы, чтобы записать откровения наставника, не упустив ни единого слова.
– Женский оргазм – продолжал Страх Подспудный, – это такой хитрый метод, который придумал Господь, чтобы сучка уже гарантированно не сбежала.
Школяр согласно кивнул. Это и вправду была очень здравая мысль: женщина с ее злобной, коварной пиздой, что стремится всосать в себя всю Вселенную, выдает пулеметные очереди бессмысленных множественных оргазмов в млечное небо рассеянного удовольствия, в то время как член мужика, вдумчивый и серьезный снайпер, долго щурит свой единственный глаз и бьет точно в цель, одним выстрелом – в самое чудо Творения. Без промаха. Так говорил Хуй Ебущий. 2001: космический оргазм, сперматозоид всемогущий. Гигантский утробный плод неспешно вращается в космосе; древний старик ест свою курицу в ослепительной тишине, его орудие давно отстрелялось, дело сделано; он дожидается смерти в пустой армейской столовой. К нему подсаживается Филипп Ларкин и намазывает маргарином остывший тост. Волк застегивает ширинку и уходит, пошатываясь, в леса без определенного места жительства. Волчица исходит грудным молоком и требует алиментов.
Я снова вкусил от священного Пятиугольника, то есть хлебнул еще водки. У меня тряслись руки. Водка согрела меня изнутри и развеяла мои страхи. Я влажно пукнул и возрадовался тому, что живу. Что жизнь еще не добила меня окончательно. Гимпо включил радио: какая-то тетка читала «Похороны мертвеца», первую часть «Бесплодной земли». Женофобия уползла в хвойный лес.
Он чего-то бормочет. Кажется, подражает хипповским речитативам Южного Лондона. Начнем с того, что он обращается к истрепанному блокноту у себя на коленях. При этом он продолжает строчить как заведенный. Я делаю вид, что не слушаю, что меня занимает пейзаж за окном, и только потом до меня доходит, что Z разговаривает со мной.
– Пошел ты на хуй, Мик, в жопу, в жопу! Я уезжаю, – говорит он. – Меня уже задолбали эти твои приятели, дрочилы хреновы. Забирай группу себе, мне как-то по хую. А я уезжаю в Лапландию, искать Потерянный Аккорд. Если кто-то достоин его найти, так это, блядь, только я. Ну, может, не только… но и я в том числе. Ты меня слушаешь, Мик? Мудила ты плюшевый со своим, бля, крикетом и национальным днем музыки. Кому ты мозги ебешь, жопа с ушами?! Я осторожно оборачиваюсь к нему, надеясь, что он ничего не заметит, потому что он вроде как пишет чего-то в блокноте, но нет – натыкаюсь на его злобный взгляд в сопровождении хитрой усмешки а-ля «гадкий мальчишка».
Король возник на FM частоте. «И его мама плачет…» Элвис пел о тяжелой жизни в чикагском гетто и о героической борьбе бедняков за место под солнцем. Смахнув непрошеную слезу, я вспомнил, зачем я здесь – зачем я рискую жизнью посреди снежных просторов безумия и холода. Зачем сломя голову мчусь навстречу трагическому потрясению. Адонис, Аттис, Элвис, Король-Рыбак рок-н-ролла; Le Roi est mort, Vive le Roi!
Похоже, он действительно разговаривает со мной. Я поспешно отворачиваюсь, делая вид, что я что-то такое заметил… безумно интересное… там, на полярных просторах, и мне надо немедленно записать свои впечатления. Украдкой поглядываю на Гимпо: слышит он или нет пламенно-обличительные речи Z?
Гимпо дал полный газ, колеса бешено завертелись. Дорога была сплошной лед. Гладкая, как стекло. Я взглянул на спидометр: девяносто миль в час. Из жопы Гимпо валил черный дым и выбивалось синее пламя. Билл дирижировал военным парадом в Долине Царей.
Но Гимпо полностью сосредоточен на дороге, взгляд его холодных голубых глаз устремлен строго вперед. Z продолжает чего-то бубнить, периодически разражаясь смехом. Если он опять начнет бредить, я обязательно запишу его бред, можете не сомневаться.
Водка была очень крепкой и вызвала мерцающее видение в россыпи волшебной пыли наподобие пыльцы с крылышек маленьких фей, эпизоды в замедленной съемке через объектив, густо намазанный вазелином, все – золотистое и размытое: рядом со мной, на заднем сиденье, сидел сам Король. Ему 21 год. Он тихонько наигрывает на акустической гитаре и бормочет «Love me tender». Наши несоизмеримые измерения соприкоснулись. Король видит меня и улыбается. Его зубы сияют, как Бог на небесном престоле. Религиозный экстаз мчится во венам, как раскаленный локомотив морфина. Я себя чувствую девочкой-школьницей, узревший Иисуса. Мягкая молния понимания и мудрости бьет из сияющих глаз Короля – прямо мне в сердце.
Я прикончил бутылку.
Я все думаю над форматом Книги. Может быть, стоит включить в нее письма, в которых, собственно, и родилась идея этого путешествия? Но там было много такого, что можно счесть клеветой, порочащей честь и достоинство человека. Как поступить: все-таки опубликовать переписку, как есть, и принять проклятие, или же изменить имена, чтобы защитить виновных? И кусок про поездку – мы с Z так и не собрались обсудить, как все это будет выглядеть в окончательном варианте. Может быть, мы по-прежнему пишем друг другу? Может быть, эти записи – мои письма Z? Или, может быть, моим детям? Или, как предлагал Z, мы оба, каждый по отдельности, пишем Трейси?
Z еще предлагал, чтобы наши с ним записи шли в две колонки на одной странице. Но может быть, лучше писать фрагментами: мой кусок, кусок Z, снова мой и так далее? Наверняка в наших записях будет много повторений. Так что, может, нам стоит договориться и писать по очереди? Как я уже говорил, мы еще ничего не решили. Мы пишем каждый свое и упорно оттягиваем момент, когда нам придется как-то разрешать разногласия. А разногласия наверняка будут.
Мудрость и фрагменты галлюциногенной реальности неслись неудержимым библейским потоком, лавина поэзии, что безумнее Апокалипсиса и мудрее Притчей Соломоновых, вспышки неоновых слов из пятого измерения. Элвис – миф об исполнившихся желаниях: розовые «Кадиллаки», пожилые дамы и спонтанные приступы простонародной доброты; повседневная обыденность его материального существования отступает перед прославленным божеством, в которое его превратили современные СМИ.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97