– Скажи, какая она, эта Дельфина?
Он шумно переключил передачу и передвинул зубочистку, которую задумчиво жевал, в другую сторону рта.
– Стерва.
– Стерва? – изумилась Мэгги.
– Заносчивая, очень высокого мнения о себе – как многие французы. Она никогда не здоровалась, садясь в машину, и всегда сильно хлопала дверцей.
Мэгги молча обдумывала радостную весть, свалившуюся на нее. Эта модель совершенства, с ее умением готовить cassoulets и clafoutis, с развитым интеллектом, эрудицией и тонким вкусом, с точеным станом и в кимоно – стерва? Мэгги ощутила прилив тепла, которое мягко заструилось по телу, будто горячий шоколад по поверхности ванильного мороженого. Так и задремала в обнимку с этой сладостной мыслью, а проснулась уже на окраине Парижа.
Она забронировала два номера в гостинице на левом берегу Сены, где они с Джереми проводили медовый месяц. Возможно, не самый удачный выбор в сложившихся обстоятельствах, но это была единственная известная ей парижская гостиница по приемлемой цене. Богачи и знаменитости останавливались исключительно в дорогих отелях на Елисейских полях, но Мэгги не хотелось быть чересчур расточительной. Впечатление от гостиницы было иным, чем прежде. То ли заведение со временем пришло в упадок и потеряло былую прелесть, то ли просто на юную, не знавшую жизни девчонку, какой была Мэгги двадцать пять лет назад, было легче произвести впечатление – ведь тогда ей казалось, что она попала в шикарные апартаменты. Неужели сварливая консьержка, с кислой миной на лице подавшая ключи, работала здесь и в то время?
Усевшись на кровать, застеленную бежевым махровым покрывалом, Мэгги попыталась вспомнить свой приезд сюда в качестве молодой жены. Мама провожала их на вокзале Виктория: Громыхая, отъезжал поезд, отвозивший пассажиров на пароход, и она махала рукой, улыбаясь своей девочке, которую ожидало большое радостное приключение.
Подготовка к свадьбе сблизила их. Мать Мэгги отчаянно желала, чтобы все было идеально и чтобы у сурового, серьезного жениха с мягким рукопожатием и сдержанной улыбкой не возникло поводов для недовольства ее дочерью. Они отправились за приданым на скором поезде из Молверна в Лондон и остановились в гостинице «Бэзил-стрит». Каждый день, вернувшись с покупками, мать и дочь сидели в обшарпанной, но претенциозной гостиной и обменивались за пятичасовым чаем впечатлениями от походов по магазинам. Особое внимание мама уделяла нижнему белью и ночным сорочкам, из-за которых готова была подолгу просиживать на тощих будуарных стульчиках в отделе белья универмага «Селфриджес», ловя на себе презрительные взгляды продавщиц.
Прекрасно понимая, что в костюме из домотканого твида и поношенных грубых башмаках кажется всем неотесанной деревенщиной – особенно на фоне своей изящной дочурки, порхавшей то в примерочную, то обратно в кружевных халатиках и нижних юбках, – она прятала за вместительной сумкой руки, огрубевшие от постоянной работы в саду, и разговаривала шепотом, благодарная за каждую улыбку, которой ее удостаивали.
Как бы там ни было, Мэгги выходила замуж за человека, занимающего высокое положение. Ей предстояло блистать в светских салонах иностранных столиц. Мама бурно хвасталась за спиной у дочери своим соратницам по «Женскому институту»:
– Нет, мы еще не знаем, куда его отправят. Конечно, они бы предпочли жить в Европе. Джереми прочат блестящую дипломатическую карьеру.
Мэгги уже забыла, как выглядела комната, где они провели первую брачную ночь. Она – в ночной рубашке с оборками, он – в полосатой пижаме, оба первый раз наедине в спальне. Муж оказался нежным и понимающим и ни тогда, ни потом не требовал от нее в постели спортивных подвигов, как теперь показывают в кино. После болезненной потери девственности она со временем стала получать настоящее удовольствие от любовных утех, хотя с годами они становились все более редкими.
Мэгги унеслась мыслями на много лет назад, в медовый месяц. Как же она тогда была счастлива! Каким немыслимым подарком судьбы ей казалось то, что прекрасный принц и в самом деле женился на ней! Просто произнес «Согласен» и ласково взглянул на нее через покров фаты, напоминавшей белую пену. Однажды они гуляли по Новому мосту, держась за руки. Мэгги, хотя и знала о нелюбви Джереми к проявлениям чувств на людях, все-таки не сдержалась – подпрыгнула и пылко обняла его. А он подхватил ее на руки и стал качать, как ребенка, а потом сделал вид, будто хочет сбросить с моста в Сену. Потом она очень редко видела мужа в неформальной одежде. Его и в гроб положили в пиджаке с галстуком. А в Париже он ходил в джемпере и в брюках свободного покроя, которые называл слаксами. Спал до обеда, а потом вместе с молодой женой коротал время за одним и тем же столиком в кафе «Флор», наблюдая за посетителями.
Теперь Мэгги пыталась хладнокровно оценить, что имело для нее большее значение – счастливые годы супружеской жизни или внезапный и трагический ее финал. Когда изначальный огонь страсти потихоньку угасает, очень велик соблазн прийти к выводу, будто счастья не было вовсе. Но это лишь полуправда. «Меньше знаешь – лучше спишь» – гласит народная мудрость. Мэгги была вполне счастлива в своем неведении, не зная о том, что ей приходилось делить мужа с Мойсхен, Дельфиной и другими женщинами из Рима и Будапешта. И она не чувствовала себя обделенной – вероятно, то, что перепадало им, ей было не нужно.
Неожиданный стук в дверь прервал ее размышления. Она торопливо надела туфли:
– Кто там?
– Мадам, это я, Золтан.
Мэгги открыла дверь. Водитель деловито прошел к телевизору и включил его. На экране крупным планом показывали женщину с безупречной кожей и широким ртом; магнетические глаза цвета нефрита пронизывали зрителя каким-то почти нечеловеческим взглядом. Бледно-розовые подвижные губы шевелились, произнося какие-то слова, по смыслу похожие на вечерние новости.
– Дельфина, – сообщил Золтан.
Мэгги как завороженная приникла к экрану. Наконец светлые губы замерли. Дельфина сложила в стопку лежавшие перед ней на столе бумаги, пожелала зрителям приятного вечера и исчезла. Все благодушные мысли Мэгги о Джереми и их супружеской жизни моментально исчезли.
– И как только она все это запоминает? – с завистью поинтересовалась она. – Столько выучить наизусть…
– Да нет, она читает новости, – сказал Золтан. – Все так делают.
– Но она же не смотрела в бумаги.
– Просто перед ней находится экран с текстом. Называется телесуфлер. Я работал на венгерском телевидении.
Мэгги все сидела, уставившись в пустой экран. Потом спросила:
– Полагаю, ты не прочь пообедать?
Она выбрала маленькое бистро на углу улицы Гранд-Августин. Золтан опасливо изучал меню.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58
Он шумно переключил передачу и передвинул зубочистку, которую задумчиво жевал, в другую сторону рта.
– Стерва.
– Стерва? – изумилась Мэгги.
– Заносчивая, очень высокого мнения о себе – как многие французы. Она никогда не здоровалась, садясь в машину, и всегда сильно хлопала дверцей.
Мэгги молча обдумывала радостную весть, свалившуюся на нее. Эта модель совершенства, с ее умением готовить cassoulets и clafoutis, с развитым интеллектом, эрудицией и тонким вкусом, с точеным станом и в кимоно – стерва? Мэгги ощутила прилив тепла, которое мягко заструилось по телу, будто горячий шоколад по поверхности ванильного мороженого. Так и задремала в обнимку с этой сладостной мыслью, а проснулась уже на окраине Парижа.
Она забронировала два номера в гостинице на левом берегу Сены, где они с Джереми проводили медовый месяц. Возможно, не самый удачный выбор в сложившихся обстоятельствах, но это была единственная известная ей парижская гостиница по приемлемой цене. Богачи и знаменитости останавливались исключительно в дорогих отелях на Елисейских полях, но Мэгги не хотелось быть чересчур расточительной. Впечатление от гостиницы было иным, чем прежде. То ли заведение со временем пришло в упадок и потеряло былую прелесть, то ли просто на юную, не знавшую жизни девчонку, какой была Мэгги двадцать пять лет назад, было легче произвести впечатление – ведь тогда ей казалось, что она попала в шикарные апартаменты. Неужели сварливая консьержка, с кислой миной на лице подавшая ключи, работала здесь и в то время?
Усевшись на кровать, застеленную бежевым махровым покрывалом, Мэгги попыталась вспомнить свой приезд сюда в качестве молодой жены. Мама провожала их на вокзале Виктория: Громыхая, отъезжал поезд, отвозивший пассажиров на пароход, и она махала рукой, улыбаясь своей девочке, которую ожидало большое радостное приключение.
Подготовка к свадьбе сблизила их. Мать Мэгги отчаянно желала, чтобы все было идеально и чтобы у сурового, серьезного жениха с мягким рукопожатием и сдержанной улыбкой не возникло поводов для недовольства ее дочерью. Они отправились за приданым на скором поезде из Молверна в Лондон и остановились в гостинице «Бэзил-стрит». Каждый день, вернувшись с покупками, мать и дочь сидели в обшарпанной, но претенциозной гостиной и обменивались за пятичасовым чаем впечатлениями от походов по магазинам. Особое внимание мама уделяла нижнему белью и ночным сорочкам, из-за которых готова была подолгу просиживать на тощих будуарных стульчиках в отделе белья универмага «Селфриджес», ловя на себе презрительные взгляды продавщиц.
Прекрасно понимая, что в костюме из домотканого твида и поношенных грубых башмаках кажется всем неотесанной деревенщиной – особенно на фоне своей изящной дочурки, порхавшей то в примерочную, то обратно в кружевных халатиках и нижних юбках, – она прятала за вместительной сумкой руки, огрубевшие от постоянной работы в саду, и разговаривала шепотом, благодарная за каждую улыбку, которой ее удостаивали.
Как бы там ни было, Мэгги выходила замуж за человека, занимающего высокое положение. Ей предстояло блистать в светских салонах иностранных столиц. Мама бурно хвасталась за спиной у дочери своим соратницам по «Женскому институту»:
– Нет, мы еще не знаем, куда его отправят. Конечно, они бы предпочли жить в Европе. Джереми прочат блестящую дипломатическую карьеру.
Мэгги уже забыла, как выглядела комната, где они провели первую брачную ночь. Она – в ночной рубашке с оборками, он – в полосатой пижаме, оба первый раз наедине в спальне. Муж оказался нежным и понимающим и ни тогда, ни потом не требовал от нее в постели спортивных подвигов, как теперь показывают в кино. После болезненной потери девственности она со временем стала получать настоящее удовольствие от любовных утех, хотя с годами они становились все более редкими.
Мэгги унеслась мыслями на много лет назад, в медовый месяц. Как же она тогда была счастлива! Каким немыслимым подарком судьбы ей казалось то, что прекрасный принц и в самом деле женился на ней! Просто произнес «Согласен» и ласково взглянул на нее через покров фаты, напоминавшей белую пену. Однажды они гуляли по Новому мосту, держась за руки. Мэгги, хотя и знала о нелюбви Джереми к проявлениям чувств на людях, все-таки не сдержалась – подпрыгнула и пылко обняла его. А он подхватил ее на руки и стал качать, как ребенка, а потом сделал вид, будто хочет сбросить с моста в Сену. Потом она очень редко видела мужа в неформальной одежде. Его и в гроб положили в пиджаке с галстуком. А в Париже он ходил в джемпере и в брюках свободного покроя, которые называл слаксами. Спал до обеда, а потом вместе с молодой женой коротал время за одним и тем же столиком в кафе «Флор», наблюдая за посетителями.
Теперь Мэгги пыталась хладнокровно оценить, что имело для нее большее значение – счастливые годы супружеской жизни или внезапный и трагический ее финал. Когда изначальный огонь страсти потихоньку угасает, очень велик соблазн прийти к выводу, будто счастья не было вовсе. Но это лишь полуправда. «Меньше знаешь – лучше спишь» – гласит народная мудрость. Мэгги была вполне счастлива в своем неведении, не зная о том, что ей приходилось делить мужа с Мойсхен, Дельфиной и другими женщинами из Рима и Будапешта. И она не чувствовала себя обделенной – вероятно, то, что перепадало им, ей было не нужно.
Неожиданный стук в дверь прервал ее размышления. Она торопливо надела туфли:
– Кто там?
– Мадам, это я, Золтан.
Мэгги открыла дверь. Водитель деловито прошел к телевизору и включил его. На экране крупным планом показывали женщину с безупречной кожей и широким ртом; магнетические глаза цвета нефрита пронизывали зрителя каким-то почти нечеловеческим взглядом. Бледно-розовые подвижные губы шевелились, произнося какие-то слова, по смыслу похожие на вечерние новости.
– Дельфина, – сообщил Золтан.
Мэгги как завороженная приникла к экрану. Наконец светлые губы замерли. Дельфина сложила в стопку лежавшие перед ней на столе бумаги, пожелала зрителям приятного вечера и исчезла. Все благодушные мысли Мэгги о Джереми и их супружеской жизни моментально исчезли.
– И как только она все это запоминает? – с завистью поинтересовалась она. – Столько выучить наизусть…
– Да нет, она читает новости, – сказал Золтан. – Все так делают.
– Но она же не смотрела в бумаги.
– Просто перед ней находится экран с текстом. Называется телесуфлер. Я работал на венгерском телевидении.
Мэгги все сидела, уставившись в пустой экран. Потом спросила:
– Полагаю, ты не прочь пообедать?
Она выбрала маленькое бистро на углу улицы Гранд-Августин. Золтан опасливо изучал меню.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58