Кроме того, было принесено множество букетов. Мэгги, правда, отослала все цветы в больницу. Многие жены послов, с которыми она вместе работала в благотворительном комитете, позвонили ей домой лично, но большинство официальных соболезнований направлялось в посольство.
– Все были так добры, – сказала она. – Когда мне лучше прийти?
Действительно, все были очень добры к Мэгги. В приемной бывшего кабинета Джереми был накрыт стол, из погребов посольства принесли французское шампанское «Моэт энд Шандон». Мистер Макинтош преподнес Мэгги букет цветов, произнес короткую речь о том, как сильно все они будут по ней скучать, и провозгласил тост за успех ее поездки в Париж и в других начинаниях. Каждый счел своим долгом сделать ей комплимент, сказать, как хорошо она выглядит, а затем приглушенным голосом добавить: «Учитывая обстоятельства…»
Мэгги заметила пристальный взгляд Ширли, обращенный на ее туфли.
– Они совершенно нелепы, правда? – усмехнулась она. И добавила, не дожидаясь ответа: – Я купила их, чтобы хоть немного поднять настроение.
Не дай Бог кто-нибудь сочтет супругу покойного посла «веселой вдовой». Интересно, многие из них знают правду о связи ее мужа с Мойсхен? Вероятно, все. По-видимому, никто не захотел принять ее сторону: все защищали Джереми и оправдывали его измену. С другой стороны, что они могли сделать? Взяла бы она на себя смелость сообщить кому-либо из знакомых женщин о неверности мужа? Вряд ли…
Золтан привез ее на этот прощальный вечер на новом «фольксвагене», оплаченном из сбережений Джереми. В банке обналичили чек на крупную сумму и спокойно согласились перевести деньги в Париж – там находился филиал банка. Даже если тот факт, что Мэгги за неделю потратила больше, чем господин посол тратил за год, и вызвал определенное беспокойство, в банке деликатно промолчали об этом. Пока Золтан терпеливо ждал Мэгги на улице, она обняла и поцеловала на прощание каждого из присутствовавших, а затем шагнула через величественный парадный вход – из одной жизни в другую.
Дорога в Париж заняла около полутора суток. Автомобиль был набит вещами, значительную часть которых составляли оставшиеся «Бумаги Джереми». Золтан решил, что двигатель нового автомобиля перегружать не следует, поэтому они часто останавливались и заглядывали в кафе. Вечером они весьма недурно пообедали в придорожном ресторане, у которого стояло множество машин – хороший знак, по мнению Золтана. Зал с покрытыми полиэтиленовыми скатертями столиками был набит битком и заполнен зловонным табачным дымом. Золтан, по его собственному признанию, отнюдь не был поклонником французской кухни, но в меню заведения все же нашлась тушеная говядина в горшочке, отдаленно напоминавшая его любимый гуляш. Еще они выпили графин местного красного вина.
Джереми никогда не верил в возможность приятельских отношений с подчиненными, и только теперь Мэгги поняла, как мало знает о жизни Золтана. Ей было известно, что у него есть брат, работавший в Будапеште, в одном из министерств. Он-то и помог ему получить визу при переезде в Рим. Раз в год Золтан ездил в Венгрию, но Рождество, как правило, проводил с хозяевами. В канун Рождества они с мужем обычно приглашали к себе весь обслуживающий персонал, угощали глинтвейном со сладкими пирожками и вручали подарки. Для Мэгги это была одна из самых приятных обязанностей. В прошлом году она подарила водителю серебряную зажигалку, которая громко щелкала и давала длинный язык пламени.
Еще ей было известно, что мать Золтана скончалась во время их пребывания в Будапеште – ему тогда предоставили отпуск по семейным обстоятельствам, чтобы он смог съездить в родную деревню в пуште.
– Ты скучаешь по дому? – спросила Мэгги.
Золтан поведал ей, что его семья жила в простом крестьянском доме с земляным полом, где сушили кукурузу под соломенной крышей. Во дворе был колодец. Мэгги помнила эти колодцы с длинными перекладинами «журавлей», устремленными в небо. Впервые очутившись в Будапеште, она даже купила картину с изображением такого колодца в окружении гусей. Джереми счел ее довольно безвкусной. Родители Золтана зарабатывали на жизнь тем, что усиленно откармливали гусей и продавали их печень на консервный завод. Услышав это, Мэгги поморщилась. Все детские воспоминания Золтана сопровождались гусиным гоготом. Из мягкого гусиного пуха с гусиных шей мать делала подушки и одеяла, приносившие семье дополнительный доход.
Помимо этого, они каждый год забивали свинью, причем даже щеки и ножки шли в дело – на холодец или на салями, которую заготавливали в огромных количествах. Весь год семья питалась мясом одной свиньи. Иногда, в особых случаях, мама жарила гуся. «О, мадам даже не представляет, каким ароматным и вкусным был этот гусь, с поджаристой хрустящей корочкой и сочной мякотью!» При воспоминании о гусе у Золтана увлажнились глаза. А еще его мать готовила самые лучшие в мире галушки: проталкивала тесто через отверстия в специальном керамическом блюде, откуда они падали в кипяток. О, какой потрясающей поварихой она была! Отца же он едва помнил. Тот слишком злоупотреблял «палинкой» из слив и абрикосов, которую собственноручно готовил в ванне, и однажды ночью замерз в снегу, упав по дороге в уборную. Единственным отчетливым воспоминанием Золтана об отце был его громоподобный храп – он был слышен даже через стену, разделявшую спальню родителей и кухню, где они с братом спали у печки.
После смерти матери братья продали дом, зарезали всех гусей, и Золтан вместе с женой перебрался в Будапешт. Он стал мастером на все руки, трудился на нескольких работах, но денег все равно не хватало, и скромный образ жизни, который им приходилось вести, вызывал большое недовольство жены.
– Я и не подозревала, что ты женат! – удивилась Мэгги.
Золтан закурил и глубоко втянул дым.
– Я десять лет был женат, – сообщил он, – на прекрасной девушке, которую знал с самого детства. Она не любила деревню, а попав в Будапешт, стала… как бы это сказать… сумасбродной. Постоянно покупала новую одежду, туфли на каблуках. Мужчины оборачивались ей вслед. Наверное, их внимание вскружило ей голову. Я долго ни о чем не догадывался, а однажды пришел домой и застал их… – Золтан яростно стряхнул пепел с кончика сигареты и глотнул вина. – Видите, мадам, не вы одна…
Мэгги долго не могла забыть мрачную интонацию, с которой он произнес последнюю фразу.
Они переночевали в маленькой придорожной гостинице, где-то в районе Центрального Французского массива. Утром решили выехать пораньше. Мэгги меланхолично созерцала проплывавшие мимо ряды тополей с побеленными стволами, напоминавшими ноги скаковых лошадей.
– Золтан, – обратилась она к сидевшему за рулем водителю, погруженному в молчание.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58
– Все были так добры, – сказала она. – Когда мне лучше прийти?
Действительно, все были очень добры к Мэгги. В приемной бывшего кабинета Джереми был накрыт стол, из погребов посольства принесли французское шампанское «Моэт энд Шандон». Мистер Макинтош преподнес Мэгги букет цветов, произнес короткую речь о том, как сильно все они будут по ней скучать, и провозгласил тост за успех ее поездки в Париж и в других начинаниях. Каждый счел своим долгом сделать ей комплимент, сказать, как хорошо она выглядит, а затем приглушенным голосом добавить: «Учитывая обстоятельства…»
Мэгги заметила пристальный взгляд Ширли, обращенный на ее туфли.
– Они совершенно нелепы, правда? – усмехнулась она. И добавила, не дожидаясь ответа: – Я купила их, чтобы хоть немного поднять настроение.
Не дай Бог кто-нибудь сочтет супругу покойного посла «веселой вдовой». Интересно, многие из них знают правду о связи ее мужа с Мойсхен? Вероятно, все. По-видимому, никто не захотел принять ее сторону: все защищали Джереми и оправдывали его измену. С другой стороны, что они могли сделать? Взяла бы она на себя смелость сообщить кому-либо из знакомых женщин о неверности мужа? Вряд ли…
Золтан привез ее на этот прощальный вечер на новом «фольксвагене», оплаченном из сбережений Джереми. В банке обналичили чек на крупную сумму и спокойно согласились перевести деньги в Париж – там находился филиал банка. Даже если тот факт, что Мэгги за неделю потратила больше, чем господин посол тратил за год, и вызвал определенное беспокойство, в банке деликатно промолчали об этом. Пока Золтан терпеливо ждал Мэгги на улице, она обняла и поцеловала на прощание каждого из присутствовавших, а затем шагнула через величественный парадный вход – из одной жизни в другую.
Дорога в Париж заняла около полутора суток. Автомобиль был набит вещами, значительную часть которых составляли оставшиеся «Бумаги Джереми». Золтан решил, что двигатель нового автомобиля перегружать не следует, поэтому они часто останавливались и заглядывали в кафе. Вечером они весьма недурно пообедали в придорожном ресторане, у которого стояло множество машин – хороший знак, по мнению Золтана. Зал с покрытыми полиэтиленовыми скатертями столиками был набит битком и заполнен зловонным табачным дымом. Золтан, по его собственному признанию, отнюдь не был поклонником французской кухни, но в меню заведения все же нашлась тушеная говядина в горшочке, отдаленно напоминавшая его любимый гуляш. Еще они выпили графин местного красного вина.
Джереми никогда не верил в возможность приятельских отношений с подчиненными, и только теперь Мэгги поняла, как мало знает о жизни Золтана. Ей было известно, что у него есть брат, работавший в Будапеште, в одном из министерств. Он-то и помог ему получить визу при переезде в Рим. Раз в год Золтан ездил в Венгрию, но Рождество, как правило, проводил с хозяевами. В канун Рождества они с мужем обычно приглашали к себе весь обслуживающий персонал, угощали глинтвейном со сладкими пирожками и вручали подарки. Для Мэгги это была одна из самых приятных обязанностей. В прошлом году она подарила водителю серебряную зажигалку, которая громко щелкала и давала длинный язык пламени.
Еще ей было известно, что мать Золтана скончалась во время их пребывания в Будапеште – ему тогда предоставили отпуск по семейным обстоятельствам, чтобы он смог съездить в родную деревню в пуште.
– Ты скучаешь по дому? – спросила Мэгги.
Золтан поведал ей, что его семья жила в простом крестьянском доме с земляным полом, где сушили кукурузу под соломенной крышей. Во дворе был колодец. Мэгги помнила эти колодцы с длинными перекладинами «журавлей», устремленными в небо. Впервые очутившись в Будапеште, она даже купила картину с изображением такого колодца в окружении гусей. Джереми счел ее довольно безвкусной. Родители Золтана зарабатывали на жизнь тем, что усиленно откармливали гусей и продавали их печень на консервный завод. Услышав это, Мэгги поморщилась. Все детские воспоминания Золтана сопровождались гусиным гоготом. Из мягкого гусиного пуха с гусиных шей мать делала подушки и одеяла, приносившие семье дополнительный доход.
Помимо этого, они каждый год забивали свинью, причем даже щеки и ножки шли в дело – на холодец или на салями, которую заготавливали в огромных количествах. Весь год семья питалась мясом одной свиньи. Иногда, в особых случаях, мама жарила гуся. «О, мадам даже не представляет, каким ароматным и вкусным был этот гусь, с поджаристой хрустящей корочкой и сочной мякотью!» При воспоминании о гусе у Золтана увлажнились глаза. А еще его мать готовила самые лучшие в мире галушки: проталкивала тесто через отверстия в специальном керамическом блюде, откуда они падали в кипяток. О, какой потрясающей поварихой она была! Отца же он едва помнил. Тот слишком злоупотреблял «палинкой» из слив и абрикосов, которую собственноручно готовил в ванне, и однажды ночью замерз в снегу, упав по дороге в уборную. Единственным отчетливым воспоминанием Золтана об отце был его громоподобный храп – он был слышен даже через стену, разделявшую спальню родителей и кухню, где они с братом спали у печки.
После смерти матери братья продали дом, зарезали всех гусей, и Золтан вместе с женой перебрался в Будапешт. Он стал мастером на все руки, трудился на нескольких работах, но денег все равно не хватало, и скромный образ жизни, который им приходилось вести, вызывал большое недовольство жены.
– Я и не подозревала, что ты женат! – удивилась Мэгги.
Золтан закурил и глубоко втянул дым.
– Я десять лет был женат, – сообщил он, – на прекрасной девушке, которую знал с самого детства. Она не любила деревню, а попав в Будапешт, стала… как бы это сказать… сумасбродной. Постоянно покупала новую одежду, туфли на каблуках. Мужчины оборачивались ей вслед. Наверное, их внимание вскружило ей голову. Я долго ни о чем не догадывался, а однажды пришел домой и застал их… – Золтан яростно стряхнул пепел с кончика сигареты и глотнул вина. – Видите, мадам, не вы одна…
Мэгги долго не могла забыть мрачную интонацию, с которой он произнес последнюю фразу.
Они переночевали в маленькой придорожной гостинице, где-то в районе Центрального Французского массива. Утром решили выехать пораньше. Мэгги меланхолично созерцала проплывавшие мимо ряды тополей с побеленными стволами, напоминавшими ноги скаковых лошадей.
– Золтан, – обратилась она к сидевшему за рулем водителю, погруженному в молчание.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58