Это не слишком удобно, но, очевидно, так задумал Господь. Возможно, Анри слегка глуповат, однако с возрастом наверняка поумнеет. Он любимец семьи и управляет родовым имением, поскольку его дядя все время проводит в Париже с королем Людовиком. Старик говорил мне, что это заставит Анри повзрослеть… А тебе, мое дорогое дитя, уже почти двадцать. Давно пришло время выбрать мужа. Ты созрела для этого еще два года назад. Да, муж именно то, что тебе требуется. Я был слишком эгоистичен.
– Нет, это я была эгоисткой. Папа, зачем мне выходить замуж, если у меня есть ты?
– Просто ты никогда не любила, – сказал он. Величественный лоб прорезала морщинка, прекрасные серые глаза лукаво поблескивали. – Иначе ты ни за что не сказала бы такую глупость…
Волосы Эванджелины рассыпались по плечам, она наклонилась к отцу и очень серьезно ответила:
– Я не считаю, что брак такая уж замечательная вещь. Как относятся к своим мужьям псе эти дамы, которые вьются вокруг тебя? Они что, любят их? Похоже, для женщин брак всего лишь предлог переехать из дома отца в дом мужа. Разница заключается лишь в том, что она должна рожать от мужа детей и выполнять все его капризы. Папа, это мне не по душе.
Месье де Бошан только покачал головой. Дочь упрямством похожа на Клодию, ее дорогую мамочку-англичанку, которая упиралась всеми четырьмя копытами столько раз, что он потерял им счет. Это заставило его нахмуриться. Может быть, Эванджелина еще упрямее, чем ее дражайшая матушка, и почти так же упряма, как бабушка Марта? Как ни жаль, но придется проявить твердость. Это его долг. Он заговорил Непривычно серьезным тоном:
– Дитя мое, не следует думать, что любовь является необходимым условием счастливого брака.
– Разве ты не любил маму?
– Почему же? Любил. Но, как я сказал, это не обязательно. Обязательным является сходство образа мыслей, взглядов – если угодно, философии. Взаимное уважение. И ничего другого.
– Я никогда не слышала, чтобы мама в чем-то соглашалась с тобой, однако много раз слышала, как вы смеялись, оставаясь наедине в спальне. Когда я была маленькой, то часто подслушивала, прижимаясь ухом к двери. Однажды меня застала горничная и велела никогда этого не делать. А потом ужасно покраснела. – Увидев, что к щекам отца тоже прилила краска, Эванджелина засмеялась. – Папа, все нормально. Ты прав, мне уже почти двадцать. Этого вполне достаточно, чтобы кое-что знать о взаимоотношениях мужа и жены. Но вы никогда не были едины во мнениях и ни в чем друг с другом не соглашались, вплоть до того, что готовить на обед. Мама ненавидела соусы, а ты ненавидел мясо без подливки. Взаимное уважение? Нет, папа, я не хочу такого брака. К тому же Анри настолько не англи… – Она осеклась.
– Ага… – протянул отец.
Она глуповато улыбнулась и помахала перед собой руками.
– Честно говоря, каждый раз, когда речь заходит об Анри, я не могу найти подходящих слов.
– Кажется, ты хотела сказать, что бедный Анри совсем не похож на англичан? – Прекрасные темно-серые глаза месье де Бошана с тревогой устремились на дочь. В эту минуту он отчетливо понял, что дочь никогда не приживется в этой стране. Но ради него будет притворяться. Нет, он не прав. Он слишком устал. Эванджелина привыкнет. Разве он в конце концов не привык к Англии? Он провел там больше лет, чем исполнилось его дочери.
– Папа, прости меня, но я скорее предпочла бы засохнуть в монастыре, чем выйти замуж за Анри Моро. Как, впрочем, и за Этьена Дедарда или Андре Лафе. Все они… сальные. Да, папа, пожалуй, это самое подходящее слово. Когда они разговаривают с тобой, то не смотрят тебе в глаза. Не знаю, может, они и красивые, но не в моем вкусе. А их политические взгляды… По-моему, им не следовало бы говорить о короле в таком тоне… – Она умолкла и типично по-галльски пожала плечами, заставив отца слегка улыбнуться и подумать, что ее мать-англичанка на такой жест была неспособна.
– Эванджелина, за последнее время многое изменилось. После возвращения во Францию Луи ведет себя совсем не так, как нужно. Чем дольше я над этим думаю, тем больше убеждаюсь, что французы должны чувствовать себя так, словно их предали. Во всем виновата его глупость, его дурацкие выходки, его полное непонимание сложившейся ситуации.
– Я не считаю, что французы могут чего-то требовать от верховной власти. Они сами такие мелочные… А еще имеют наглость смеяться над англичанами, которые их спасли. Признаюсь, это доводит меня до белого каления… – Внезапно она умолкла и потерла ладонью лоб. – Извини, папа. Я устала, вот и все. Когда я устаю, меня не слушается язык. Я просто ведьма. Прости меня.
Месье де Бошан поднялся, шагнул к дочери, помог ей встать с кресла и заглянул в карие глаза, большие, широко расставленные, как у Клодии, и такие глубокие, что в них мог бы утонуть даже философ. Он похлопал ее по плечу и, по заведенному обычаю, коснулся губами каждой щеки.
– Ты прекрасна, Эванджелина. Но твоя душа прекраснее твоего лица.
– Неправда. Я обыкновенная серая мышка. Особенно по сравнению с тобой.
Он только улыбнулся и провел по ее подбородку тыльной стороной ладони.
– Просто ты слишком привыкла к этим флегматичным англичанам. Согласен, они очень симпатичные люди, если не обращать внимания на их ужасную кухню и скучные разговоры.
– Значит, ты любишь во мне только французскую половину? Но мама никогда не была скучной.
– Нет, не была. Девочка моя, я люблю тебя целиком, от пяток до макушки. А что касается твоей матери, то убежден, что ее душа была французской. Сама знаешь, она восхищалась мной… Но я отклонился от темы. Возможно, старику следовало бы смириться с тем, что ты, вопреки его желаниям, все же больше англичанка, чем француженка. Эванджелина, тебе хочется вернуться в Англию? Я не слепой и вижу, что здесь ты чувствуешь себя несчастной.
Дочь крепко обняла его и прижалась щекой к щеке; Эванджелина была слишком высока для девушки.
– Папа, мое место рядом с тобой. Со временем я привыкну. Но я ни за что не выйду замуж за Анри Моро.
Внезапно внизу хлопнула тяжелая дверь, и по деревянному полу гулко затопали сапоги. Послышался крик Маргариты. Затем раздался испуганный возглас Жозефа, звук удара и громкий мужской голос.
– Не двигайся, – сказал месье де Бошан, подходя к двери спальни и распахивая ее настежь.
Топот сапог был настолько оглушительным, что казалось, будто по коридору идет целая армия.
Отец быстро попятился. Эванджелина устремилась к нему и встала рядом. В дверном проеме показались двое мужчин, закутанных в плащи. Оба держали ружья.
Один из них – рябой, обросший щетиной тип – молча шагнул вперед, не сводя глаз с Эванджелины. Он смотрел не на ее лицо, а на грудь и живот. Девушка почувствовала такой страх, что ее чуть не вырвало.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82
– Нет, это я была эгоисткой. Папа, зачем мне выходить замуж, если у меня есть ты?
– Просто ты никогда не любила, – сказал он. Величественный лоб прорезала морщинка, прекрасные серые глаза лукаво поблескивали. – Иначе ты ни за что не сказала бы такую глупость…
Волосы Эванджелины рассыпались по плечам, она наклонилась к отцу и очень серьезно ответила:
– Я не считаю, что брак такая уж замечательная вещь. Как относятся к своим мужьям псе эти дамы, которые вьются вокруг тебя? Они что, любят их? Похоже, для женщин брак всего лишь предлог переехать из дома отца в дом мужа. Разница заключается лишь в том, что она должна рожать от мужа детей и выполнять все его капризы. Папа, это мне не по душе.
Месье де Бошан только покачал головой. Дочь упрямством похожа на Клодию, ее дорогую мамочку-англичанку, которая упиралась всеми четырьмя копытами столько раз, что он потерял им счет. Это заставило его нахмуриться. Может быть, Эванджелина еще упрямее, чем ее дражайшая матушка, и почти так же упряма, как бабушка Марта? Как ни жаль, но придется проявить твердость. Это его долг. Он заговорил Непривычно серьезным тоном:
– Дитя мое, не следует думать, что любовь является необходимым условием счастливого брака.
– Разве ты не любил маму?
– Почему же? Любил. Но, как я сказал, это не обязательно. Обязательным является сходство образа мыслей, взглядов – если угодно, философии. Взаимное уважение. И ничего другого.
– Я никогда не слышала, чтобы мама в чем-то соглашалась с тобой, однако много раз слышала, как вы смеялись, оставаясь наедине в спальне. Когда я была маленькой, то часто подслушивала, прижимаясь ухом к двери. Однажды меня застала горничная и велела никогда этого не делать. А потом ужасно покраснела. – Увидев, что к щекам отца тоже прилила краска, Эванджелина засмеялась. – Папа, все нормально. Ты прав, мне уже почти двадцать. Этого вполне достаточно, чтобы кое-что знать о взаимоотношениях мужа и жены. Но вы никогда не были едины во мнениях и ни в чем друг с другом не соглашались, вплоть до того, что готовить на обед. Мама ненавидела соусы, а ты ненавидел мясо без подливки. Взаимное уважение? Нет, папа, я не хочу такого брака. К тому же Анри настолько не англи… – Она осеклась.
– Ага… – протянул отец.
Она глуповато улыбнулась и помахала перед собой руками.
– Честно говоря, каждый раз, когда речь заходит об Анри, я не могу найти подходящих слов.
– Кажется, ты хотела сказать, что бедный Анри совсем не похож на англичан? – Прекрасные темно-серые глаза месье де Бошана с тревогой устремились на дочь. В эту минуту он отчетливо понял, что дочь никогда не приживется в этой стране. Но ради него будет притворяться. Нет, он не прав. Он слишком устал. Эванджелина привыкнет. Разве он в конце концов не привык к Англии? Он провел там больше лет, чем исполнилось его дочери.
– Папа, прости меня, но я скорее предпочла бы засохнуть в монастыре, чем выйти замуж за Анри Моро. Как, впрочем, и за Этьена Дедарда или Андре Лафе. Все они… сальные. Да, папа, пожалуй, это самое подходящее слово. Когда они разговаривают с тобой, то не смотрят тебе в глаза. Не знаю, может, они и красивые, но не в моем вкусе. А их политические взгляды… По-моему, им не следовало бы говорить о короле в таком тоне… – Она умолкла и типично по-галльски пожала плечами, заставив отца слегка улыбнуться и подумать, что ее мать-англичанка на такой жест была неспособна.
– Эванджелина, за последнее время многое изменилось. После возвращения во Францию Луи ведет себя совсем не так, как нужно. Чем дольше я над этим думаю, тем больше убеждаюсь, что французы должны чувствовать себя так, словно их предали. Во всем виновата его глупость, его дурацкие выходки, его полное непонимание сложившейся ситуации.
– Я не считаю, что французы могут чего-то требовать от верховной власти. Они сами такие мелочные… А еще имеют наглость смеяться над англичанами, которые их спасли. Признаюсь, это доводит меня до белого каления… – Внезапно она умолкла и потерла ладонью лоб. – Извини, папа. Я устала, вот и все. Когда я устаю, меня не слушается язык. Я просто ведьма. Прости меня.
Месье де Бошан поднялся, шагнул к дочери, помог ей встать с кресла и заглянул в карие глаза, большие, широко расставленные, как у Клодии, и такие глубокие, что в них мог бы утонуть даже философ. Он похлопал ее по плечу и, по заведенному обычаю, коснулся губами каждой щеки.
– Ты прекрасна, Эванджелина. Но твоя душа прекраснее твоего лица.
– Неправда. Я обыкновенная серая мышка. Особенно по сравнению с тобой.
Он только улыбнулся и провел по ее подбородку тыльной стороной ладони.
– Просто ты слишком привыкла к этим флегматичным англичанам. Согласен, они очень симпатичные люди, если не обращать внимания на их ужасную кухню и скучные разговоры.
– Значит, ты любишь во мне только французскую половину? Но мама никогда не была скучной.
– Нет, не была. Девочка моя, я люблю тебя целиком, от пяток до макушки. А что касается твоей матери, то убежден, что ее душа была французской. Сама знаешь, она восхищалась мной… Но я отклонился от темы. Возможно, старику следовало бы смириться с тем, что ты, вопреки его желаниям, все же больше англичанка, чем француженка. Эванджелина, тебе хочется вернуться в Англию? Я не слепой и вижу, что здесь ты чувствуешь себя несчастной.
Дочь крепко обняла его и прижалась щекой к щеке; Эванджелина была слишком высока для девушки.
– Папа, мое место рядом с тобой. Со временем я привыкну. Но я ни за что не выйду замуж за Анри Моро.
Внезапно внизу хлопнула тяжелая дверь, и по деревянному полу гулко затопали сапоги. Послышался крик Маргариты. Затем раздался испуганный возглас Жозефа, звук удара и громкий мужской голос.
– Не двигайся, – сказал месье де Бошан, подходя к двери спальни и распахивая ее настежь.
Топот сапог был настолько оглушительным, что казалось, будто по коридору идет целая армия.
Отец быстро попятился. Эванджелина устремилась к нему и встала рядом. В дверном проеме показались двое мужчин, закутанных в плащи. Оба держали ружья.
Один из них – рябой, обросший щетиной тип – молча шагнул вперед, не сводя глаз с Эванджелины. Он смотрел не на ее лицо, а на грудь и живот. Девушка почувствовала такой страх, что ее чуть не вырвало.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82