Чтобы как-то развеяться, я решил навестить всё-таки того филателиста
с Авиамоторной (ну уж теперь мне не то что майор Пронин - сам комиссар
Мегрэ помешать не сможет!). Маша вздохнула и отпустила меня, сама же решила
повидать свою сестру, которая жила то ли в Химках-Ховрино, то ли в
Коровино-Фуниково. Василий третий день гулял на проводах и домой носа не
показывал.
На Авиамоторной филателиста я не нашёл. Словоохотливый сосед сообщил,
что он буквально три дня назад переехал в центр, и поспешил дать мне его
новый адрес. Я поблагодарил и отбыл на поиски неуловимого филателиста.
Нашёл я его не сразу, проплутав некоторое время по уже начавшим сгущаться
сумеркам; жил он, как выяснилось, в двух шагах от гостиницы "Россия".
Когда я вновь вышел на улицу, просидев у старого коллекционера битых
четыре часа, на Москву уже опустилась ночь. Свинцовые тучи обложили город,
сократив световой день на несколько часов и заметно приблизив наступление
темноты. Сырые, безлюдные тротуары гулко вторили моим одиноком шагам и
отражали холодный свет уличных фонарей своими гладкими, чистыми, чуть ли не
зеркальными от влаги, асфальтовыми лентами. Дождь прекратился, но воздух
был насыщен влагой до такой степени, что я не удивился, если бы из-за угла
вдруг выплыла какая-нибудь рыбина или, скажем, медуза, как в знаменитой
книге Габриэля Маркеса.
Марками я увлекался с детства. Впрочем, в те далёкие безмятежные
времена у нас каждый второй мальчишка бегал с дешёвым кляссером под мышкой,
в котором лежало что-нибудь эдакое, особенное, и все мы знали, что вон у
того есть "колония", которую он отдаст только за три "Америки" или, в
крайнем случае, за две "Африки" ("Гвинею" не предлагать!), а у этого есть
полная серия (все двадцать шесть!) бабочек княжества Фуджейра, которую он
готов махнуть исключительно на серию афганских цветов; "Польша", "Румыния"
и "Чехословакия" шли штука за две "наших". Изредка на нашем марочном рынке
всплывала какая-нибудь экзотика вроде "Ньясы", "Кохинхины", "Фернандо По",
"Занзибара" или "Оттоманской империи". Да, золотое было время!.. С тех пор
большинство бывших мальчишек забросили потрёпанные кляссеры на чердаки и
вспоминают об увлечении детства лишь по великим праздникам, и то не каждый
год. Я же сохранил в своей душе эту страсть по сей день и, признаюсь, не
жалею об этом.
Идя к ближайшему метро по тёмным сырым переулкам, я мысленно был всё
ещё там, у старого чудакафилателиста, вызывая в памяти десятки и десятки
марок, которые только что длинной чередой пронеслись перед моим восхищённым
взором. Я ясно видел их: потёртые, прошедшие через многочисленные руки,
порой теряющие ценность из-за повреждения перфорации, но тем не менее
представляющие немалый исторический интерес, - и целые, не тронутые ничьей
посторонней рукой и лишь пожелтевшие от времени и длительного хранения в
пыльных альбомах экземпляры - всё это целительным бальзамом изливалось на
мою страждущую душу и отвлекало от печальных дум. Я шёл и никак не мог
вспомнить, каким же годом датирована та итальянская марка с портретами
Гитлера и Муссолини, и сколько экземпляров из бесконечной серии с
изображением профиля Гинденбурга удалось собрать моему коллекционеру -
тридцать шесть или тридцать восемь?..
- Эй, отец, курево есть? - услышал я вдруг грубый, резкий голос.
Я остановился. На противоположной стороне улицы, чуть впереди, чётко
обозначились три фигуры молодых парней из клана "металлистов" - длинные,
мокрые сосульки волос, ржавые цепи, заклёпки, наручники, кожаные куртки и
плакат "Трэш - норма жизни!" Меня взяло сомнение, знают ли они вообще, что
такое "трэш" (я-то знал, и причём весьма основательно - благодаря Василию,
который с утра до ночи гонял свой "Панасоник"), и уж совершенно не был я
уверен, что какой-то стиль музыки, пусть даже и "трэш", может и должен быть
нормой жизни. Вся эта демонстрация - дань моде, - решил я, - не более. При
встрече с такими молодчиками я обычно старался обходить их стороной и не
задевать, дабы не быть задетым самому, но в данном случае вопрос был
обращён лично ко мне и не ответить на него я не мог.
- Не курю, - соврал я, хотя курева у меня, действительно, не было. Я
пошёл было дальше, но тут же услышал, как кто-то из них зло процедил сквозь
зубы:
- Жлоб! - и добавил нечто длинное и неподдающееся воспроизведению на
бумаге.
Мне бы пройти мимо и сделать вид, что я ничего не слышал, но какой-то
дурацкий авантюризм и совершенно никчемное сейчас чувство собственного
достоинства толкнули меня на этот опрометчивый шаг - я остановился, пересёк
узкую улочку, проник телепатическим щупом в мозг каждого из них и вдруг
брякнул со злорадством и решимостью утопленника:
- Это кто, я жлоб? А пачку "Винстона" кто зажал, тоже я, скажешь?
- Чево-о? - удивлённо промычал один из них, тот, что с наручниками на
поясе. - Какую ещё пачку? Ты что, спятил, предок?
- Ну, я тебе, положим, не предок, - распалялся я всё больше, - а
пачку ты у Кинга свистнул, из его сумки, десять минут назад, когда вы у
"Зарядья" тёрлись. Вру, скажешь?
- Послушай, Дэн, что он несёт? - спросил у приятеля Кинг, тот что
постарше и поздоровее.
- А я почём знаю? - Дэн с нескрываемой злобой смотрел на меня, кулаки
его сжались и захрустели от напряжения.
Кинг открыл свою утыканную медными заклёпками сумку и нахмурился.
- Пачки нет. Дэн, твоя работа?
- Да ты чего, Кинг, поверил этому плешивому? - закипятился Дэн,
скорчив мину оскорблённого до глубины души праведника. - Да чтоб я...
Но Кинг не слушал его. Он в упор и с неприязнью смотрел на меня и
также сжимал кулаки.
- Ладно, с Дэном я разберусь, и если он действительно спёр сигареты,
он своё получит. Мне другое интересно: ты-то откуда знаешь об этой пачке,
а?
"Ах ты, сопляк! - возмутился я в глубине души. - Ты мне ещё допрос
учинять будешь!.."
- Вы чего, мужики, пачку "Винстона" зажали? - встрял третий
"металлист" - тот, что с плакатом.
- Умри, - оборвал его Кинг и снова уставился на меня. - Ну так как
же, плешивый?
- Ну хорошо, пусть я плешивый, - усмехнулся я недобро, с каждым
словом увязая в этой опасной трясине всё глубже и глубже, - зато чужих
кассет, Кинг, я не продавал. Так сколько Левон тебе за неё отсыпал? Двести
целковых, если не ошибаюсь?
Кинг грозно двинулся на меня.
- Ну ты, ублюдок, - зашипел он, - заткни свою пасть, пока я тебе зубы
не проредил.
- Это он о чём? - спросил молодчик с плакатом, подозрительно косясь
на Кинга. - Это он что, о моей кассете? А, Кинг?
- Да цела твоя кассета, Сынок, цела! Отвяжись! - Кинг собрал своей
пятернёй плащ у меня на груди и с силой сжал его в кулаке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43