Проклятие!..
Удар был нанесен в самое сердце. Нас обезвредили в буквальном смысле этого слова, положили на обе лопатки, перекрыли кислород — и тем самым обезопасили себя. Недаром твердит народная мудрость, что один в поле не воин. И хотя к Щеглову это относится в меньшей степени, чем к кому бы то ни было другому, — его гений стоит десятка самых светлых голов, — все же в открытой схватке с двумя дюжинами головорезов он вряд ли выстоит. На меня же — и это я вынужден признать — надежды было мало.
— Я должен пробраться к своим, — сказал он решительно, и я понял, что возражать ему бессмысленно. Глаза его сверкнули металлом, он приблизился ко мне вплотную и вцепился в мою руку. — Иного выхода нет. Но пойду я не сегодня, а завтра утром. Боюсь, ночью здесь будет слишком жарко.
Время тянулось бесконечно медленно. Мы молча ждали десяти, то и дело поглядывая на часы, а за стеной маялся Мячиков, изнывая от зубной боли и не находя себе места. Сквозь тонкую перегородку отчетливо были слышны его торопливые шаги и невнятное бормотание, порой переходящее в стоны или даже брань. Да, не повезло нашему добряку Мячикову, сдал в самый ответственный момент, когда его участие в ожидаемых событиях было бы как нельзя более кстати. Что ж, зубы болят тогда, когда им заблагорассудится…
10.
Без трех десять я был в холле. Холл был пуст, если не считать Фомы, который неподвижно стоял у окна и смотрел сквозь пыльное стекло в ночной мрак. Пальцы его методично выбивали дробь по подоконнику, а сам он издавал какие-то звуки, напоминающие то ли мычание, то ли мурлыканье. Я не стал отрывать его от этого важного занятия и сунулся было на лестницу, но лестничная площадка оказалась занятой: две женщины из числа «отдыхающих» собирали тряпками воду с кафельного пола и выжимали ее в ведра. Эта процедура теперь выполнялась систематически, в течение всего дня женщины сменяли друг друга, работая парами, и, хотя устранить причину течи они были не в силах, лестница у них всегда блестела и сверкала чистотой. Подозрительно покосившись в мою сторону и убедившись, что опасности для их жизни я не представляю, они тут же забыли обо мне и продолжили прерванный разговор:
— Ваш тоже в столовую не пошел?
— Какое там! Он и так-то ходил со скрипом, а теперь его туда и силком не затянешь. Боится.
— Еще бы не бояться! Такая страсть приключилась. Жить-то всем охота.
— По-моему, на ужин вообще никто не пошел.
— Ужин! Да какой может быть ужин, когда все повара разбежались. Готовить-то некому.
— Да неужто разбежались?
— Точно говорю. Сама видала, как они куда-то вниз помчались. Говорят, у них там притон.
— Ой, да что ж это теперь будет?
— А то и будет, что перережут нас всех ночью, как собак, и следов потом никто не найдет.
— Да что же это такое делается!
— А вы как думали? У них это запросто. Народ сейчас злой пошел, ни на что не смотрит, чуть что — в морду норовит, да еще тебя же и обхамит. Нет, я не удивлюсь, если нас всех… ну, словом, готовьтесь к худшему.
— Куда ж милиция смотрит?
— Ха! Милиция! Да милицию саму охранять надо. Уж я-то знаю.
На лестнице показался долговязый Старостин. У меня внутри все оборвалось, когда его багровая физиономия вдруг выплыла из дверного проема, ведущего в холл. Я еле сдержался, чтобы не убежать. Он прошел мимо меня, дыхнув в лицо спиртным перегаром и ощерив свою пасть с редкими желтыми зубами в гнусной ухмылке. «Быстро бегаешь, щенок!» — услышал я у самого своего уха и инстинктивно отшатнулся, но он ограничился одним лишь замечанием и не тронул меня. Я судорожно перевел дух и вытер пот со лба влажной ладонью. Женщины ушли вслед за алтайцем, болтая на ходу.
Здание словно вымерло. Люди попрятались по своим номерам, предчувствие чего-то ужасного и неотвратимого носилось в воздухе. Желающих поужинать в столовой не нашлось — после инцидента с отравлением у людей возник панический ужас перед стряпней местной кухни; они предпочитали скорее умереть с голоду, чем корчиться в судорогах с посиневшими лицами и вывалившимися языками. А из разговора двух женщин я понял, что всем давно уже известно о существовании «преисподней», ее обитателях и их далеко не мирных намерениях.
Я сел на ступеньку, выбрав место посуше, и задумался.
Артист… Это имя, вернее — прозвище, скрывающее неуловимого и коварного преступника, способного на самые жестокие и отчаянные деяния, не давало покоя ни мне, ни Щеглову. Кто он, этот страшный тип? Судя по уже имеющимся сведениям, среди обслуживающего персонала он скрываться не мог — весь персонал без исключения, включая даже несчастных уборщиц, так или иначе был связан с преступниками, а Артист, как известно, опасался их не менее, чем органов правопорядка, на что у него, надо полагать, были веские основания. Значит, его нужно искать среди обитателей третьего этажа, то есть среди нас. За спинами «отдыхающих» он чувствовал себя в безопасности — до поры до времени, конечно, ибо, если возникнет необходимость, Баварец со своими головорезами выйдет из «преисподней» и устроит здесь нечто вроде второй Варфоломеевской ночи, превратив всех нас в пленников или заложников, а с Артистом рассчитается по-своему, одному ему известным способом. Но вот вопрос, который не давал мне покоя: почему Баварец не сделал это до сих пор? Или Артист пока что недосягаем для него? Я не верил, что Баварца сдерживает от этого шага присутствие трех десятков «отдыхающих» или грозная фигура капитана угрозыска, — нет, я был далек от этой мысли. Если бы Баварец захотел, он в два счета смел бы все препятствия, вставшие на его пути, — по крайней мере, силы для этого у него были. Доктор Сотников упомянул, что в «преисподней» скрывается около двух десятков вооруженных бандитов. Нет, Баварец чего-то ждал, это не вызывало у меня сомнений, и ждал он, по-моему, того же, что и Артист, — появления Клиента. Опознать Клиента мог только Артист — в этом была его сила. Но почему возник конфликт между Артистом и остальной группой бандитов, я понять не мог. Ясно было одно: они что-то не поделили — либо деньги, либо наркотики, либо камешки, либо власть. Впрочем, причина конфликта сейчас меня интересовала меньше всего.
Еще один неясный момент: кто такие алтайцы и каковы их взаимоотношения с Баварцем и его группой? Судя по тому, что долговязый Старостин и его дружки поселились на третьем этаже, с «преисподней» у них отношения натянутые. Кто они, эти алтайцы? Скорее всего, именно они и были основными добытчиками и поставщиками камешков, а Баварец со своими бандитами, как верно заметил Щеглов, выполнял роль группы прикрытия при совершении сделок между Клиентом и алтайцами, причем Артист выступал в качестве посредника в этих сделках.
Был еще один человек, который не вписывался в эту схему, — Самсон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62
Удар был нанесен в самое сердце. Нас обезвредили в буквальном смысле этого слова, положили на обе лопатки, перекрыли кислород — и тем самым обезопасили себя. Недаром твердит народная мудрость, что один в поле не воин. И хотя к Щеглову это относится в меньшей степени, чем к кому бы то ни было другому, — его гений стоит десятка самых светлых голов, — все же в открытой схватке с двумя дюжинами головорезов он вряд ли выстоит. На меня же — и это я вынужден признать — надежды было мало.
— Я должен пробраться к своим, — сказал он решительно, и я понял, что возражать ему бессмысленно. Глаза его сверкнули металлом, он приблизился ко мне вплотную и вцепился в мою руку. — Иного выхода нет. Но пойду я не сегодня, а завтра утром. Боюсь, ночью здесь будет слишком жарко.
Время тянулось бесконечно медленно. Мы молча ждали десяти, то и дело поглядывая на часы, а за стеной маялся Мячиков, изнывая от зубной боли и не находя себе места. Сквозь тонкую перегородку отчетливо были слышны его торопливые шаги и невнятное бормотание, порой переходящее в стоны или даже брань. Да, не повезло нашему добряку Мячикову, сдал в самый ответственный момент, когда его участие в ожидаемых событиях было бы как нельзя более кстати. Что ж, зубы болят тогда, когда им заблагорассудится…
10.
Без трех десять я был в холле. Холл был пуст, если не считать Фомы, который неподвижно стоял у окна и смотрел сквозь пыльное стекло в ночной мрак. Пальцы его методично выбивали дробь по подоконнику, а сам он издавал какие-то звуки, напоминающие то ли мычание, то ли мурлыканье. Я не стал отрывать его от этого важного занятия и сунулся было на лестницу, но лестничная площадка оказалась занятой: две женщины из числа «отдыхающих» собирали тряпками воду с кафельного пола и выжимали ее в ведра. Эта процедура теперь выполнялась систематически, в течение всего дня женщины сменяли друг друга, работая парами, и, хотя устранить причину течи они были не в силах, лестница у них всегда блестела и сверкала чистотой. Подозрительно покосившись в мою сторону и убедившись, что опасности для их жизни я не представляю, они тут же забыли обо мне и продолжили прерванный разговор:
— Ваш тоже в столовую не пошел?
— Какое там! Он и так-то ходил со скрипом, а теперь его туда и силком не затянешь. Боится.
— Еще бы не бояться! Такая страсть приключилась. Жить-то всем охота.
— По-моему, на ужин вообще никто не пошел.
— Ужин! Да какой может быть ужин, когда все повара разбежались. Готовить-то некому.
— Да неужто разбежались?
— Точно говорю. Сама видала, как они куда-то вниз помчались. Говорят, у них там притон.
— Ой, да что ж это теперь будет?
— А то и будет, что перережут нас всех ночью, как собак, и следов потом никто не найдет.
— Да что же это такое делается!
— А вы как думали? У них это запросто. Народ сейчас злой пошел, ни на что не смотрит, чуть что — в морду норовит, да еще тебя же и обхамит. Нет, я не удивлюсь, если нас всех… ну, словом, готовьтесь к худшему.
— Куда ж милиция смотрит?
— Ха! Милиция! Да милицию саму охранять надо. Уж я-то знаю.
На лестнице показался долговязый Старостин. У меня внутри все оборвалось, когда его багровая физиономия вдруг выплыла из дверного проема, ведущего в холл. Я еле сдержался, чтобы не убежать. Он прошел мимо меня, дыхнув в лицо спиртным перегаром и ощерив свою пасть с редкими желтыми зубами в гнусной ухмылке. «Быстро бегаешь, щенок!» — услышал я у самого своего уха и инстинктивно отшатнулся, но он ограничился одним лишь замечанием и не тронул меня. Я судорожно перевел дух и вытер пот со лба влажной ладонью. Женщины ушли вслед за алтайцем, болтая на ходу.
Здание словно вымерло. Люди попрятались по своим номерам, предчувствие чего-то ужасного и неотвратимого носилось в воздухе. Желающих поужинать в столовой не нашлось — после инцидента с отравлением у людей возник панический ужас перед стряпней местной кухни; они предпочитали скорее умереть с голоду, чем корчиться в судорогах с посиневшими лицами и вывалившимися языками. А из разговора двух женщин я понял, что всем давно уже известно о существовании «преисподней», ее обитателях и их далеко не мирных намерениях.
Я сел на ступеньку, выбрав место посуше, и задумался.
Артист… Это имя, вернее — прозвище, скрывающее неуловимого и коварного преступника, способного на самые жестокие и отчаянные деяния, не давало покоя ни мне, ни Щеглову. Кто он, этот страшный тип? Судя по уже имеющимся сведениям, среди обслуживающего персонала он скрываться не мог — весь персонал без исключения, включая даже несчастных уборщиц, так или иначе был связан с преступниками, а Артист, как известно, опасался их не менее, чем органов правопорядка, на что у него, надо полагать, были веские основания. Значит, его нужно искать среди обитателей третьего этажа, то есть среди нас. За спинами «отдыхающих» он чувствовал себя в безопасности — до поры до времени, конечно, ибо, если возникнет необходимость, Баварец со своими головорезами выйдет из «преисподней» и устроит здесь нечто вроде второй Варфоломеевской ночи, превратив всех нас в пленников или заложников, а с Артистом рассчитается по-своему, одному ему известным способом. Но вот вопрос, который не давал мне покоя: почему Баварец не сделал это до сих пор? Или Артист пока что недосягаем для него? Я не верил, что Баварца сдерживает от этого шага присутствие трех десятков «отдыхающих» или грозная фигура капитана угрозыска, — нет, я был далек от этой мысли. Если бы Баварец захотел, он в два счета смел бы все препятствия, вставшие на его пути, — по крайней мере, силы для этого у него были. Доктор Сотников упомянул, что в «преисподней» скрывается около двух десятков вооруженных бандитов. Нет, Баварец чего-то ждал, это не вызывало у меня сомнений, и ждал он, по-моему, того же, что и Артист, — появления Клиента. Опознать Клиента мог только Артист — в этом была его сила. Но почему возник конфликт между Артистом и остальной группой бандитов, я понять не мог. Ясно было одно: они что-то не поделили — либо деньги, либо наркотики, либо камешки, либо власть. Впрочем, причина конфликта сейчас меня интересовала меньше всего.
Еще один неясный момент: кто такие алтайцы и каковы их взаимоотношения с Баварцем и его группой? Судя по тому, что долговязый Старостин и его дружки поселились на третьем этаже, с «преисподней» у них отношения натянутые. Кто они, эти алтайцы? Скорее всего, именно они и были основными добытчиками и поставщиками камешков, а Баварец со своими бандитами, как верно заметил Щеглов, выполнял роль группы прикрытия при совершении сделок между Клиентом и алтайцами, причем Артист выступал в качестве посредника в этих сделках.
Был еще один человек, который не вписывался в эту схему, — Самсон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62