Я генерал-майор КГБ в отставке. Мне нужно срочно переговорить с Председателем Государственной думы. – И, помолчав пару секунд, твердо добавил: – Прошу, не теряйте времени, его и у вас, и у меня совсем немного. Любое промедление обернется бедой. Вот мои документы...
Трегубов между тем отметил, что «рыбацкая сеть», опутавшая лицо незнакомца, ожила движением тысяч морщинок. Каждое произнесенное слово, как в мультипликации, меняло его выражение и даже, казалось, его черты.
Прапорщик точно знал, как он должен действовать по инструкции. И хотя что-то подсказывало ему бессмысленность следования служебным предписаниям, он тем не менее по инерции произнес:
– Обратитесь, пожалуйста, в общественную приемную Думы на Моховой. Там ежедневно дежурит кто-то из депутатов. Вы сможете ему все... – Трегубов вдруг осекся. Мужчина, представившийся Игнатовым, смотрел на него равнодушно, так, будто он не вслушивался в рекомендации прапорщика. В какой-то момент Трегубову даже показалось, что незнакомцу сейчас все надоест и он просто отодвинет его крепким плечом и беспрепятственно войдет в здание. Но Игнатов отреагировал иначе.
– На Моховую я не пойду, – спокойно ответил он. – Жарко! Да и не успею! У вас осталось меньше часа на все про все. – Игнатов гипнотически-пристально посмотрел Трегубову в глаза, дернул желваками и добавил: – Не дури, парень! Ты же понял, что я не шутки шутить сюда пришел. Зови начальника охраны. Промедлишь – пеняй на себя. Есть рация?
Последние слова были сказаны столь решительно и с такими хорошо знакомыми Трегубову командирскими интонациями, что он сделал шаг назад, перекрыл спиной вход и, приникнув к наружному карману, откуда торчал хвостик антенны, произнес:
– Первый! Я – третий! Срочно прошу лично подойти на пост. Как поняли?
После паузы коробочка зашипела и послышался хриплый голос:
– Что стряслось, Трегубов? Опять психи в Думу рвутся? – И после невнятного бурчания прозвучало отчетливое: – Иду!
Игнатов, Андропов, Ленин и ГКЧП. 1939—1991 гг.
Дима Игнатов появился на свет в Ленинграде в 39-м году в семье, в которой все мужчины и по отцовской, и по материнской линии были потомственными моряками. Родители прожили предвоенные годы счастливо и почти безмятежно. Отец служил в штабе Балтийского флота и считался лучшим специалистом в области планирования боевых операций. Он был любим и начальством, и подчиненными, писал книги по морскому делу, хорошо рисовал, причем все его картины так или иначе были связаны с морем. Кадровые чистки, которые сгубили не одну жизнь и не одну военную карьеру, обошли его стороной.
Мать, дочь балтийского морячка, анархиста и гуляки, прибившегося к Махно и сгинувшего вдали от моря в 19-м году, очень гордилась семейным преданием о том, что ее отец якобы одним из первых ворвался в Зимний дворец в октябре 17-го. Как и муж, она была членом ВКП(б), активисткой всевозможных женских организаций. Однако с появлением сына ушла с работы, перестала посещать многочисленные собрания, где прежде была неизменным членом президиумов и штатным докладчиком, и полностью посвятила себя заботам о мальчике и муже.
Дима был поздним и единственным ребенком. Любовь к мальчику затмевала для родителей все, включая перемены в судьбах многих друзей и сослуживцев Игнатова-старшего, которые объявлялись врагами народа и исчезали: кто – на годы, а кто – и навечно.
Начавшаяся война в считанные месяцы разнесла в клочья семейное счастье. В конце июля во время артобстрела города погиб от случайного осколка Матвей Игнатов. А лютой зимой 42-го обезумевшая от голода и лишений мать трехлетнего Димы настругала в стакан спичечных головок из невесть откуда взявшегося отсыревшего коробка, залила водой и влила в рот мальчика, который умирал в выстуженной до инея квартире от крупозного воспаления легких.
Чтобы не мучился...
Сама же вышла в кухню, в которой не осталось ничего, кроме давно остывшей керосинки, обвязала шею шарфом, зацепила свободный конец за крюк для полотенец и, подогнув колени, удавилась, ловя остатками уходящего сознания блаженное чувство надвигавшегося освобождения от всех земных страданий.
Диму обнаружила соседка, которая сквозь приоткрытую дверь услышала хрипы ребенка, который, не приходя в себя, бился в приступах безудержной рвоты. Мальчика спасло то, что какие-то остатки внутренних жизненных сил исторгли из него отраву.
Умирающего ребенка сразу отвезли в военный госпиталь, где нашлись необходимые медикаменты. И это было вторым чудом. Малыша спасли, но гримаса боли и страдания осталась на его детском личике в виде нескольких глубоких морщин, прорезавших лоб, переносицу и подбородок. Тогда же блеснула в белобрысой челке маленькая седая прядь. Пожилая санитарка, увидевшая седого младенца, не сдержалась, заплакала, а выйдя из палаты, выкрикнула, глядя куда-то в бесконечность:
– Господи! Где же ты, Господи? Как допускаешь злодеяние сие?! Это ж ребенок малый! Ангелочек твой!
После всего этого лицо Дмитрия Игнатова стало обрастать морщинами значительно быстрее, чем предписано природой. А голова полностью побелела уже к двадцати пяти годам. Тогда, почти день в день с завершением хрущевской оттепели, молодой капитан госбезопасности получил высокую должность – и.о. начальника отдела КГБ Ленобласти.
На эту карьерную высоту его вознесла отчасти случайность: преждевременная кончина от инфаркта начальника отдела – почтенного полковника, который, уцелев после тотальной чистки бериевских кадров, надорвал сердце в бесконечных ожиданиях ареста или отставки.
Однако была и другая, более важная причина. Дима оказался отменно талантливым в своей деликатной профессии. Он обладал особым даром просчитывать и проводить многоходовые спецоперации, почти всегда приводившие к успеху. Старшие товарищи углядели в капитане не соответствовавшую возрасту основательность и дружбу с удачей – то есть умение обдуманно рисковать и выигрывать.
Почти одновременно с этим назначением в жизни Игнатова произошло еще одно важное событие. Он женился. Его избранница была старше его на семь лет. Тоже блокадница, потерявшая родителей в войну, Нина Фомина только через неделю после их знакомства с удивлением узнала, что Дима существенно моложе ее. Его необычная внешность делала его значительно старше своего возраста. К тому же он умел держать себя уверенно и солидно.
Дима увидел Нину на Литейном – недалеко от дома, где он проживал в просторной комнате в коммуналке коридорного типа. Эта женщина была поразительно похожа на его мать, которую он не помнил и знал только по фотографиям. Уже через месяц Игнатов сделал ей предложение, а на вопрос о разнице в возрасте ответил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85
Трегубов между тем отметил, что «рыбацкая сеть», опутавшая лицо незнакомца, ожила движением тысяч морщинок. Каждое произнесенное слово, как в мультипликации, меняло его выражение и даже, казалось, его черты.
Прапорщик точно знал, как он должен действовать по инструкции. И хотя что-то подсказывало ему бессмысленность следования служебным предписаниям, он тем не менее по инерции произнес:
– Обратитесь, пожалуйста, в общественную приемную Думы на Моховой. Там ежедневно дежурит кто-то из депутатов. Вы сможете ему все... – Трегубов вдруг осекся. Мужчина, представившийся Игнатовым, смотрел на него равнодушно, так, будто он не вслушивался в рекомендации прапорщика. В какой-то момент Трегубову даже показалось, что незнакомцу сейчас все надоест и он просто отодвинет его крепким плечом и беспрепятственно войдет в здание. Но Игнатов отреагировал иначе.
– На Моховую я не пойду, – спокойно ответил он. – Жарко! Да и не успею! У вас осталось меньше часа на все про все. – Игнатов гипнотически-пристально посмотрел Трегубову в глаза, дернул желваками и добавил: – Не дури, парень! Ты же понял, что я не шутки шутить сюда пришел. Зови начальника охраны. Промедлишь – пеняй на себя. Есть рация?
Последние слова были сказаны столь решительно и с такими хорошо знакомыми Трегубову командирскими интонациями, что он сделал шаг назад, перекрыл спиной вход и, приникнув к наружному карману, откуда торчал хвостик антенны, произнес:
– Первый! Я – третий! Срочно прошу лично подойти на пост. Как поняли?
После паузы коробочка зашипела и послышался хриплый голос:
– Что стряслось, Трегубов? Опять психи в Думу рвутся? – И после невнятного бурчания прозвучало отчетливое: – Иду!
Игнатов, Андропов, Ленин и ГКЧП. 1939—1991 гг.
Дима Игнатов появился на свет в Ленинграде в 39-м году в семье, в которой все мужчины и по отцовской, и по материнской линии были потомственными моряками. Родители прожили предвоенные годы счастливо и почти безмятежно. Отец служил в штабе Балтийского флота и считался лучшим специалистом в области планирования боевых операций. Он был любим и начальством, и подчиненными, писал книги по морскому делу, хорошо рисовал, причем все его картины так или иначе были связаны с морем. Кадровые чистки, которые сгубили не одну жизнь и не одну военную карьеру, обошли его стороной.
Мать, дочь балтийского морячка, анархиста и гуляки, прибившегося к Махно и сгинувшего вдали от моря в 19-м году, очень гордилась семейным преданием о том, что ее отец якобы одним из первых ворвался в Зимний дворец в октябре 17-го. Как и муж, она была членом ВКП(б), активисткой всевозможных женских организаций. Однако с появлением сына ушла с работы, перестала посещать многочисленные собрания, где прежде была неизменным членом президиумов и штатным докладчиком, и полностью посвятила себя заботам о мальчике и муже.
Дима был поздним и единственным ребенком. Любовь к мальчику затмевала для родителей все, включая перемены в судьбах многих друзей и сослуживцев Игнатова-старшего, которые объявлялись врагами народа и исчезали: кто – на годы, а кто – и навечно.
Начавшаяся война в считанные месяцы разнесла в клочья семейное счастье. В конце июля во время артобстрела города погиб от случайного осколка Матвей Игнатов. А лютой зимой 42-го обезумевшая от голода и лишений мать трехлетнего Димы настругала в стакан спичечных головок из невесть откуда взявшегося отсыревшего коробка, залила водой и влила в рот мальчика, который умирал в выстуженной до инея квартире от крупозного воспаления легких.
Чтобы не мучился...
Сама же вышла в кухню, в которой не осталось ничего, кроме давно остывшей керосинки, обвязала шею шарфом, зацепила свободный конец за крюк для полотенец и, подогнув колени, удавилась, ловя остатками уходящего сознания блаженное чувство надвигавшегося освобождения от всех земных страданий.
Диму обнаружила соседка, которая сквозь приоткрытую дверь услышала хрипы ребенка, который, не приходя в себя, бился в приступах безудержной рвоты. Мальчика спасло то, что какие-то остатки внутренних жизненных сил исторгли из него отраву.
Умирающего ребенка сразу отвезли в военный госпиталь, где нашлись необходимые медикаменты. И это было вторым чудом. Малыша спасли, но гримаса боли и страдания осталась на его детском личике в виде нескольких глубоких морщин, прорезавших лоб, переносицу и подбородок. Тогда же блеснула в белобрысой челке маленькая седая прядь. Пожилая санитарка, увидевшая седого младенца, не сдержалась, заплакала, а выйдя из палаты, выкрикнула, глядя куда-то в бесконечность:
– Господи! Где же ты, Господи? Как допускаешь злодеяние сие?! Это ж ребенок малый! Ангелочек твой!
После всего этого лицо Дмитрия Игнатова стало обрастать морщинами значительно быстрее, чем предписано природой. А голова полностью побелела уже к двадцати пяти годам. Тогда, почти день в день с завершением хрущевской оттепели, молодой капитан госбезопасности получил высокую должность – и.о. начальника отдела КГБ Ленобласти.
На эту карьерную высоту его вознесла отчасти случайность: преждевременная кончина от инфаркта начальника отдела – почтенного полковника, который, уцелев после тотальной чистки бериевских кадров, надорвал сердце в бесконечных ожиданиях ареста или отставки.
Однако была и другая, более важная причина. Дима оказался отменно талантливым в своей деликатной профессии. Он обладал особым даром просчитывать и проводить многоходовые спецоперации, почти всегда приводившие к успеху. Старшие товарищи углядели в капитане не соответствовавшую возрасту основательность и дружбу с удачей – то есть умение обдуманно рисковать и выигрывать.
Почти одновременно с этим назначением в жизни Игнатова произошло еще одно важное событие. Он женился. Его избранница была старше его на семь лет. Тоже блокадница, потерявшая родителей в войну, Нина Фомина только через неделю после их знакомства с удивлением узнала, что Дима существенно моложе ее. Его необычная внешность делала его значительно старше своего возраста. К тому же он умел держать себя уверенно и солидно.
Дима увидел Нину на Литейном – недалеко от дома, где он проживал в просторной комнате в коммуналке коридорного типа. Эта женщина была поразительно похожа на его мать, которую он не помнил и знал только по фотографиям. Уже через месяц Игнатов сделал ей предложение, а на вопрос о разнице в возрасте ответил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85