Принимая в расчет необыкновенную силу громадной птицы, задуманный способ должен был привести к немедленной смерти Александра. К тому же все должно было непременно произойти беззвучно, так как покой царя охранял находившийся в соседней комнате гигант Вырл – его непобедимый и преданный телохранитель.
Тузил был полностью уверен в крепости нити, сплетенной весьма прочно для того, чтобы не дать улететь птице с мощными крыльями.
Когда все было готово, раб стал спешить выполнить задуманное.
С самого начала дрессировки он нарочно ложился плашмя на ложе, так что один лишь вид лежащего мужчины служил для Аснора сигналом к действию. До этого не приходилось опасаться, что птица хоть отчасти выполнит внушенное ей задание, ибо она проводила всю ночь в глубоком сне. Но в нужный вечер подросток просто дал ей проглотить снадобье, прогонявшее сон, уверенный, что при виде спящего на своем ложе Александра она совершит все действия, которым была обучена.
Как удалось выяснить впоследствии, все произошло так, как и предусматривал Тузил. Когда царя сморил мертвый сон, птица ловко соорудила петлю, одела ее на шею спящего и потянула за нить сильными взмахами крыльев. Однако судорожным бессознательным движением Александр зацепил рукой стоявший рядом металлический кубок, еще полный оставляемого ему на ночь питья.
Услышав звук упавшего предмета, в опочивальню бросился Вырл и при слабом свете ночника увидел посиневшее от напряжения лицо царя, тело которого изгибалось в конвульсиях. Гигант кинулся на птицу, мигом скрутил ее, а затем своими сильными пальцами ослабил смертельный узел, стягивавший шею Александра, и помог ему прийти в чувство.
После скорого дознания Тузил был схвачен, ибо только он один мог научить птицу столь сложным действиям.
Подвергнутый допросам раб сознался и назвал того, кто подстрекал его к убийству. Однако Брус, доведавшись о провале его попытки убить царя, поспешил бесследно исчезнуть.
По велению Александра были преданы смерти Тузил и опасная птица Аснор, которая и в будущем могла продолжить попытки умертвить какого-либо спящего человека.
№ 2. Рассказ святого Иоанна, согласно которому Пилат после распятия Иисуса всю свою жизнь испытывал ужасные мучения, навсегда утратив покой и сон.
Как писал евангелист, с наступлением вечера Пилат ощущал во лбу своем нестерпимое жжение, усиливавшееся по мере того, как сгущались сумерки, и исходившее от фосфоресцирующего знака, изображавшего распятого Христа и стоящих возле него на коленях Деву Марию и Марию Магдалину. Свет от их очертаний постепенно становился все ярче, и когда спускалась ночь, казалось, что это странное сверкающее, ослепляющее видение создано самим солнцем. Самого же Пилата все это время терзали настоящие пытки, похожие на без конца поддерживаемый:адский огонь.
К физической боли присоединялось и душевное мучение, ибо Пилат прекрасно сознавал, что эта пылающая картина – преследующие его угрызения совести. Огненный знак, занимавший весь его лоб, спускался к векам, куда ниспадали с обеих сторон плащи Магдалины и Богородицы. Единственный способ, которым несчастный мог освободиться от этой муки, было осветить тьму. Светящийся знак при этом тотчас исчезал, а вместе с ним и ощущение жжения.
Но и постоянный свет сам по себе становился настоящей пыткой, и Пилату едва удавалось забыться на несколько мгновений лихорадочным и некрепким сном. Когда же в эти секунды эфемерного покоя он бессознательно пытался укрыться от изнуряющего света, прикрывая ладонью лоб и глаза, устрашающая пламенная картина тут же возвращалась к нему и вновь вызывала острое жжение.
Точно так же и днем проклятый должен был постоянно находиться на ярком свету. Стоило ему случайно повернуться в сторону темного угла комнаты, как немедленно возникало огненное клеймо, отмечавшее его на глазах у всех подлинной печатью низости.
В конце концов жизнь его стала невыносимой. Забывший, что такое сон, с глазами, испорченными непрекращающимся светом, Пилат отдал всю свою власть за возможность хотя бы на миг погрузиться в густую тьму. Но когда, подчиняясь непреодолимому желанию, он тушил свет, стигмат вдруг вспыхивал ярчайшим пламенем и жег его так, что он вновь торопливо зажигал ненавистный огонь.
Так до самого своего последнего часа несчастный грешник мучился от неизлечимого недуга.
№ 3. Эпизод, описанный поэтом Жильбером в его «Пережитых восточных снах».
Году эдак в 1778, будучи исполненным любопытства дилетантом и испытывая благородную жажду творческих ощущений, Жильбер предпринял длительное путешествие в Малую Азию, в преддверии которого он посвятил долгие месяцы усердному изучению арабского языка.
Посетив много разных мест и городков, он добрался до развалин Баальбека – главной цели своих странствий.
То самое важное, чем знаменитый мертвый город привлекал к себе его любопытство, заключалось в памяти о великом сатирическом поэте Миссире, чьи произведения, частью дошедшие до нас, появились в эпоху расцвета Баальбека.
Как сатирик Жильбер до фанатизма восхищался Миссиром, справедливо считая его своим духовным прародителем.
В первый же день путешественник разыскал главную площадь, куда, по преданиям, Миссир приходил в определенные дни и нараспев читал благоговейно внемлющей толпе свои новоиспеченные стихи, подчеркивая ритм слов своих позваниванием нечетного систра.
Жильбер был знаком со многими противоречащими друг другу и исполненными яростной страсти сочинениями различных знатоков творчества Миссира, писавших под впечатлением народного предания, в котором с большой уверенностью говорилось, что великий поэт обладал необычным систром. Некоторые из них заявляли, что это невозможно, ссылаясь на то, что на древних систрах, изображенных на рисунках и памятниках, было четыре или шесть поперечных металлических прутков, и приводили в подтверждение результаты раскопок, при которых не было найдено ни одного непарного систра. По мнению же других, следовало тем не менее довериться авторитетным преданиям и признать, что Миссир захотел отличиться, использовав единственный в своем роде инструмент.
Отослав своих проводников в сторону, Жильбер остался поразмышлять в одиночестве на месте, освященном почитаемой тенью своего далекого предтечи. В лежавших вокруг него развалинах он хотел увидеть древний многолюдный и богатый город и испытывал волнение при мысли о том, что наверняка ступает по камням, сохранившим следы ног Миссира.
Близился вечер, но Жильбер, забыв о времени, погрузился в думы, недвижно сидя среди старых разбросанных камней, бывших когда-то частью зданий.
Только с наступлением темной ночи он решился наконец покинуть притягивавшее его место.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69
Тузил был полностью уверен в крепости нити, сплетенной весьма прочно для того, чтобы не дать улететь птице с мощными крыльями.
Когда все было готово, раб стал спешить выполнить задуманное.
С самого начала дрессировки он нарочно ложился плашмя на ложе, так что один лишь вид лежащего мужчины служил для Аснора сигналом к действию. До этого не приходилось опасаться, что птица хоть отчасти выполнит внушенное ей задание, ибо она проводила всю ночь в глубоком сне. Но в нужный вечер подросток просто дал ей проглотить снадобье, прогонявшее сон, уверенный, что при виде спящего на своем ложе Александра она совершит все действия, которым была обучена.
Как удалось выяснить впоследствии, все произошло так, как и предусматривал Тузил. Когда царя сморил мертвый сон, птица ловко соорудила петлю, одела ее на шею спящего и потянула за нить сильными взмахами крыльев. Однако судорожным бессознательным движением Александр зацепил рукой стоявший рядом металлический кубок, еще полный оставляемого ему на ночь питья.
Услышав звук упавшего предмета, в опочивальню бросился Вырл и при слабом свете ночника увидел посиневшее от напряжения лицо царя, тело которого изгибалось в конвульсиях. Гигант кинулся на птицу, мигом скрутил ее, а затем своими сильными пальцами ослабил смертельный узел, стягивавший шею Александра, и помог ему прийти в чувство.
После скорого дознания Тузил был схвачен, ибо только он один мог научить птицу столь сложным действиям.
Подвергнутый допросам раб сознался и назвал того, кто подстрекал его к убийству. Однако Брус, доведавшись о провале его попытки убить царя, поспешил бесследно исчезнуть.
По велению Александра были преданы смерти Тузил и опасная птица Аснор, которая и в будущем могла продолжить попытки умертвить какого-либо спящего человека.
№ 2. Рассказ святого Иоанна, согласно которому Пилат после распятия Иисуса всю свою жизнь испытывал ужасные мучения, навсегда утратив покой и сон.
Как писал евангелист, с наступлением вечера Пилат ощущал во лбу своем нестерпимое жжение, усиливавшееся по мере того, как сгущались сумерки, и исходившее от фосфоресцирующего знака, изображавшего распятого Христа и стоящих возле него на коленях Деву Марию и Марию Магдалину. Свет от их очертаний постепенно становился все ярче, и когда спускалась ночь, казалось, что это странное сверкающее, ослепляющее видение создано самим солнцем. Самого же Пилата все это время терзали настоящие пытки, похожие на без конца поддерживаемый:адский огонь.
К физической боли присоединялось и душевное мучение, ибо Пилат прекрасно сознавал, что эта пылающая картина – преследующие его угрызения совести. Огненный знак, занимавший весь его лоб, спускался к векам, куда ниспадали с обеих сторон плащи Магдалины и Богородицы. Единственный способ, которым несчастный мог освободиться от этой муки, было осветить тьму. Светящийся знак при этом тотчас исчезал, а вместе с ним и ощущение жжения.
Но и постоянный свет сам по себе становился настоящей пыткой, и Пилату едва удавалось забыться на несколько мгновений лихорадочным и некрепким сном. Когда же в эти секунды эфемерного покоя он бессознательно пытался укрыться от изнуряющего света, прикрывая ладонью лоб и глаза, устрашающая пламенная картина тут же возвращалась к нему и вновь вызывала острое жжение.
Точно так же и днем проклятый должен был постоянно находиться на ярком свету. Стоило ему случайно повернуться в сторону темного угла комнаты, как немедленно возникало огненное клеймо, отмечавшее его на глазах у всех подлинной печатью низости.
В конце концов жизнь его стала невыносимой. Забывший, что такое сон, с глазами, испорченными непрекращающимся светом, Пилат отдал всю свою власть за возможность хотя бы на миг погрузиться в густую тьму. Но когда, подчиняясь непреодолимому желанию, он тушил свет, стигмат вдруг вспыхивал ярчайшим пламенем и жег его так, что он вновь торопливо зажигал ненавистный огонь.
Так до самого своего последнего часа несчастный грешник мучился от неизлечимого недуга.
№ 3. Эпизод, описанный поэтом Жильбером в его «Пережитых восточных снах».
Году эдак в 1778, будучи исполненным любопытства дилетантом и испытывая благородную жажду творческих ощущений, Жильбер предпринял длительное путешествие в Малую Азию, в преддверии которого он посвятил долгие месяцы усердному изучению арабского языка.
Посетив много разных мест и городков, он добрался до развалин Баальбека – главной цели своих странствий.
То самое важное, чем знаменитый мертвый город привлекал к себе его любопытство, заключалось в памяти о великом сатирическом поэте Миссире, чьи произведения, частью дошедшие до нас, появились в эпоху расцвета Баальбека.
Как сатирик Жильбер до фанатизма восхищался Миссиром, справедливо считая его своим духовным прародителем.
В первый же день путешественник разыскал главную площадь, куда, по преданиям, Миссир приходил в определенные дни и нараспев читал благоговейно внемлющей толпе свои новоиспеченные стихи, подчеркивая ритм слов своих позваниванием нечетного систра.
Жильбер был знаком со многими противоречащими друг другу и исполненными яростной страсти сочинениями различных знатоков творчества Миссира, писавших под впечатлением народного предания, в котором с большой уверенностью говорилось, что великий поэт обладал необычным систром. Некоторые из них заявляли, что это невозможно, ссылаясь на то, что на древних систрах, изображенных на рисунках и памятниках, было четыре или шесть поперечных металлических прутков, и приводили в подтверждение результаты раскопок, при которых не было найдено ни одного непарного систра. По мнению же других, следовало тем не менее довериться авторитетным преданиям и признать, что Миссир захотел отличиться, использовав единственный в своем роде инструмент.
Отослав своих проводников в сторону, Жильбер остался поразмышлять в одиночестве на месте, освященном почитаемой тенью своего далекого предтечи. В лежавших вокруг него развалинах он хотел увидеть древний многолюдный и богатый город и испытывал волнение при мысли о том, что наверняка ступает по камням, сохранившим следы ног Миссира.
Близился вечер, но Жильбер, забыв о времени, погрузился в думы, недвижно сидя среди старых разбросанных камней, бывших когда-то частью зданий.
Только с наступлением темной ночи он решился наконец покинуть притягивавшее его место.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69